Изобретение зла

45

– Ничего не случилось. Включился первый уровень, - сказала Комната.

Я снова задумался о приступах тошноты. Конечно, это не болезнь. Надо будет пораспросить других, что они чувствуют. Неожиданное. Да. Неожиданное.

Приступы начинаются тогда когда что-то неожиданное происходит со мной или с другими людьми. Если с другими людьми - то все чувствуется иначе: это даже не головокружение, а... Я в точности вспомнил момент перед смертью

Светло-Зеленого. Именно это: отделение реальности. Та жизнь идет сама по себе и нечто внутри меня тоже идет само по себе. Тогда все становится чужим. Внутри меня чужой, но тоже я. Я - как два ручья, текуще в одном русле, но не желающие смешиваться. И это не происходит мгновенно. Твоя жизнь катится по собственному пути, но вдуг ты замечаешь, что она раздвоилась, и совсем близко с тобою катится ещё одна твоя жизнь и удивляешься этому параллельному движению. Потом ты начитаешь сомневаться которая из этих жизней твоя и, пока сомневаешься и думаешь, оказывается, что ты уже пересел в другой поезд. Новая колея сворачивает в сторону, ты катишься по ней, неспособный свернуть, и вскоре теряешь из виду свою прошлую жизнь. За этим процессом несложно проследить, но на него нельзя повлиять.

Когда неожиданное случалось с вещами, то я не ощущал совершенно ничего. А когда неожиданное случалось со взрослыми людьми или с с девочками из девчачьей палаты? А Синяя? Ведь я чувствую, что что-то с кем-то произойдет сейчас. И это будет связано со мной. Вот рядом с моей жизнью идет поезд жизни, тоже моей.

Пока две колеи параллельны и близки, но они разойдутся, как только я окажусь в другом вагоне. В комнате никого нет. Значит, сейчас кто-то войдет. Я хочу, чтобы вошла она.

Дверь приоткрылась и вошла Синяя.

– Ты тоже?

– Да.

– Что "да"?

– А что "тоже"?

Наши мысли соприкоснулись и зазвучали как бокалы.

Она вошла необычно, будто стесняясь.

Мы сели на подоконнике друг напротив друга. Тапочки соскользнули и её нога наехала на мою.

Она отдернула ногу так, будто её ужалила змея. Странно, я всего лишь притронулся тапочком к её ноге. Может быть, просто мой тапочек грязный?

– А откуда у тебя курточка?
– спросила Синяя с обычной женской внимательностью к вещам.

– Да так, прятал под матрасом.

– Ты молодец. Будешь в ней убегать. Я все время хотела сказать тебе про одежду, но все время забывала. Но ты так хорошо все придумал...

– Нет. Я передумал. Отсюда не сбежишь.

– Правильно. Помнишь, я обещала тебя поцеловать?

– Я все помню.

– А я вот не помню за что. Но все равно, давай я тебя сейчас поцелую.

– Целуй, - сказал я очень тихо, но она услышала.

Почему-то в этот раз её поцелуй казался таким же невозможным, как выигрыш в лотерею автомобиля. Это слишком много для такого замухрышки как я.

– Тогда ты сядь вот так, только не подвигайся слишком близко.

– Почему?
– не понял я.
– Помоему, лучше поближе.

– Да потому. Не подвигайся и все.

– Ладно, целуй.

Но она почему-то медлила.

– Ну, что еще?
– спросил я.

– Я не умею целоваться.

– Подумаешь, сложности! Просто прилепиться губами.

– Да?

– Да.

Она быстрым движением коснулась губами моей щеки.

– Тебе понравилось?
– озабоченно, так спрашивают о вкусе приготовленного тортика, если сомневаются в рецепте.

Действительно, мне понравилось. Даже после того, как это случилось, я не верил, что это могло случиться. Всякие поцелуи и нежности до сих пор были слишком далеки от меня. Они существовали теоретически, как звезда Эпсилон

Эридана и имели не больше шансов свалиться мне на голову, чем эта звезда. Но мне не просто понравилось. Это была лавина, которая прокатилась по моей прошлой жизни и погребла её под снегом. Лавина продолжает катиться и кажется, что большего счастья уже не может существовать, но с каждым толчом пульса оно продолжает усиливаться, кажется, сейчас я начну сходить с ума от счастья, все, большего я не выдержу, но вот, оно стало ещё больше. От прошлой жизни осталась лишь пустая колея, которая имела привести меня к некоторой моей станции, теперь та станция навсегда стала чужой - кто-то перевел стрелки. Когда я немного пришел в себя, то понял, что она поцеловала меня неправильно, твердыми кончиками губ. Так аквариуная рыбка кусает крошку хлеба.

– Понравилась, - ответил я, - но ты неправильно целуешься, как будто кусаешься.

– Тогда покажи ты, - предложила она.

– Нет, лучше ты ещё раз попробуй.

Она попробовала, на этот раз медленнее, её дыхание было теплым, а верхняя губа мягкой. Нижняя была твердой и все равно кусала.

– А теперь?

– Теперь лучше. Мне даже так больше нравится, когда целуют с прикусом.

Только, смотри, не зубами, - сказал я.

– А вообще-то целуются в губы, - заметила она.
– В щечку только маленькие детки целуются.

Подумаешь, большая детка нашлась.

– Давай в губы, - снова согласился я.

Синяя поцеловала.

– На что это было похоже?
– спросила она.

– Ой, я не понял. Это было как-то неправильно.

Она поцеловала ещё раз, долго и со стоном; её губы двигались.

– А сейчас?

Сейчас я точно знал на что это было похоже.

– Сейчас это было похоже на такой большой бутон розы, который показыают на ускоренной сьемке, понимаешь? (Синяя кивнула.) Бутон розы, он раскрывается и выбрасывает лепестки, много лепестков. Это от того, что ты двигала губами.

– А ты был как деревянный. Ты тоже должен двигать губами. Ты совсем не умеешь.

– Давай ещё попробуем?
– предложил я.

– Только в последний раз, - сказала она.

– Ну почему?

– Ну потому!

Мы поцеловались ещё раз. Я старался все делать правильно. В этот раз я тоже знал на что был похож поцелуй. Он был похож на вулкан - вулкан взрывается и из него выбрасывается горячая светящаяся лава. Это было точно как лава - один к одному.

Я захотел продолжить, но Синяя отодвинулась и села в самом углу подоконника. Ну и пусть, не понимает она своего счастья. Я же от своего просто кипел и лопался и удивлялся тому, что ещё цел.

– Скажи, а сегодня правда вчерашний день?
– спросил я.

– Что?

– Какое сегодня число?

– Нашел о чем спрашивать! Девочкам обычно комплименты говорят.

– Ну скажи.

– И не проси даже.

– Но осмотр будет завтра или вчера?

– Конечно завтра.

Я успокоился. Сегодня действительно была вчерашняя ночь. Значит, все хорошо.

Свет внизу не горел. Казалось, Синяя Комната молчала, как человек, который хочет заснуть, но не может и беспокойно ждет приближения утра. Оказывается, её настроение тоже может прокиснуть.

Мы сидели молча. Снежное пространство снаружи было единственно реальным, нет, реальной была и темнота, но иначе - темнота - и ничего в ней. Мы примостились на жесткой узкой грани, отделяющей свет от тьмы, бытие от небытия, будущее от прошлого, картинку на экране от бога. Ведь бог есть любовь, и любовь есть бог.

Или бог - она, которая все может, которая создала меня, которая создала даже себя и котороя снизошла до разговора со мной? Комната?

Близкая невидимость её волос сливалась с невидимостью стены, но мне казалось, что я могу рассмотреть нечто. Я любовался её невидимыми волосами, любовался спокойно и расслабленно, впервые за свою короткую жизнь просто любовался чем-то.