К далеким голубым горам

Но особой выгоды мне это не дало. Конечно, дверь открыта, можно кинуться в коридор – но так я доберусь лишь до очередной тяжелой двери и очередных охранников. Нет, только в окно…

Вскочив на скамью, я протиснулся между прутьями решетки и подтащил вверх ноги – а позади слышались стоны, кашель, плевки и лязг цепей.

Я глянул вниз – сердце оборвалось. Стена, на которую я возлагал все свои надежды, находилась не меньше чем в двадцати футах внизу, а в ширину имела едва пару футов. Можно спрыгнуть и попасть на нее, но куда больше шансов, что я с нее соскользну. Я на миг заколебался. Соскользну – значит, упаду не меньше чем с тридцати футов… Я поднял глаза кверху.

Свес крыши находился в каких-нибудь четырех футах над верхней кромкой моего окна. Вцепившись в решетку, я вывернулся спиной наружу, к ночной темноте, и, перехватываясь руками, стал на внешний подоконник. А потом, придерживаясь одной рукой, второй потянулся кверху. Отпустил стержень, рванулся – и вцепился в край крыши. Очень осторожно подтянулся кверху, переполз через край и, тяжело переводя дыхание, застыл на свинцовых полосах кровли.

С меня лил пот. Я вытер руки об одежду и кое-как пополз по крыше. Она была мокрая, страшно скользкая, если я начну сползать, то надежд у меня никаких – кроме верной смерти на камнях в добрых шестидесяти футах внизу.

Передвигаясь ползком, я добрался до дальнего конца здания. А там, прямо подо мной, оказалась еще одна свинцовая крыша – всего на шесть футов ниже. Я перевалился через край и пробежал вдоль конька той, нижней крыши не меньше пятидесяти футов. Там нашлось маленькое чердачное окошко, я торопливо ощупал его. Старая деревянная рама давно сгнила, я сумел выдавить ее – и оказался в каком-то пустом помещении, пропитанном затхлым духом давно застоявшегося воздуха. Через второе окно проникал тусклый свет. Я пересек чердак и, открыв дверь, оказался в коридоре.

Если я все еще в пределах Ньюгейта, это, по-видимому, жилые помещения тюремщиков. Но мне казалось почему-то, что это здание – просто соседнее с тюрьмой. Дверь в конце коридора была закрыта и заперта. Я мог бы справиться с ней – если время позволит… Резко развернувшись, я кинулся в другой конец коридора, где было окно. Через мгновение меня снова охватил холодный ночной воздух, снова лицо ощутило морось мелкого как туман дождя, а я снова оказался на свинцовых полосах очередной крыши.

Чуть подальше, уже на следующей крыше, я заметил мансардное окно – и быстро двинулся в ту сторону. Время утекало, а мне надо уйти подальше, добраться до Саутуорка и попасть в дом Брайана Темпани, где меня ожидают лошади.

Я перебрался с одной крыши на другую, продвигаясь к тому окну. Оно было приоткрыто!

Раскрыв его пошире, я влез внутрь.

И тут раздался сдавленный вскрик.

Я закрыл оконную створку и повернулся. Где-то за облаками была луна и в комнату лился неверный свет.

В кровати сидела девушка, прижимая к себе одеяло. Я разобрал, как мне показалось, молодое хорошенькое личико, растрепанные волосы и широко раскрытые глаза.

– Не пугайтесь, пожалуйста. Я просто прохожу через вашу комнату.

– Вы сбежали из Ньюгейта! – пробормотала она.

– Ну, это продлится недолго, – ответил я бодрым тоном, – если я не двинусь немедленно дальше или если вы закричите, чтобы позвать их.

– Я не стану кричать, если вы не причините мне вреда, – отвечала она холодно. – Мой отец умер в Ньюгейте – он туда за долги попал, и я к ним любви не испытываю… Идите вниз по лестнице, – она показала рукой. – Дверь открывается на другую улицу. Перейдите через нее и сверните в боковую улицу. Желаю вам удачи.

– Спасибо, – сказал я – и сделал все, как она велела. Дверь бесшумно закрылась за мной. На улице было темно и тихо. Я побежал – быстро и легким шагом.

Вскоре я пересек площадь, за ней вторую. В небе замаячил купол Сент-Пола. Я перешел на шаг. Еще через одну улицу… Я двигался к мосту, ведущему в Саутуорк.

Дом Темпани стоял темный и молчаливый. На какое-то время я затаился в тени, следя за ним. Как будто вокруг никого нет, но это может быть и ловушка. Вряд ли, конечно, кто-то заподозрит, что я приду сюда, но, с другой стороны, они ведь не слишком уверены в лояльности Темпани – из-за его связи со мной.

Неужели обязательно каждый раз, когда я прихожу в этот дом, должно быть темно и мокро?.. Я вошел на мощеный двор – и внезапно увидел тоненькую ниточку света из окна. Кто-то там есть. Так что, идти прямо в конюшню? Или постучать в дверь? Но кто может быть здесь? Темпани уехал, Абигейл тоже…

Я постоял у двери – и легонько постучал; почти сразу мне ответили изнутри. Дверь открылась, в ней возникла тенью высокая фигура. Это была Лила – домоправительница Темпани и время от времени горничная Абигейл.

– А? Это ты там, что ли? – вопросила она обвинительным тоном. – Если ты явился за лошадьми, так они там, в конюшне.

Лила была девица крупная, сильная как бык и такая же грозная. Но все же она меня ждала. Провела в кухню и жестом пригласила к столу. Там стоял кувшин, и она налила мне в кружку эля. Потом подала пищу, двигаясь быстро и плавно. Я набросился на еду – голодный я был, как сын нищего, а пища была хороша. Да нет, не просто хороша – превосходна!

Она вышла в другую комнату и вернулась, неся с собой черный плащ, просторный и теплый, шляпу и шпагу, а еще пару пистолетов и мешок серебра.

– Это тебе потребуется. Питер Таллис дал мне знать.

Ошеломленный, я сумел только поблагодарить ее.

– Да ну тебя! – резко бросила она. А потом повернулась ко мне: – Как там моя молодая леди? Ты ее вообще хоть видел-то?

– Она в море, направляется в Америку, – сказал я, – куда и я надеюсь последовать за ней.

– Ты возьмешь меня с собой? – спросила она вдруг.

Я чуть не подавился, потом кое-как сглотнул.

– Что?.. Что ты сказала?

– Я говорю, ты должен взять меня в Америку. Не могу я оставаться тут, когда она где-то там, на другом конце света, терпит нужду неизвестно в чем, да еще одна среди всяких тварей мужской породы и рядом ни одной женщины. Она-то мне не дозволила бы ехать, а ты дозволишь. Возьми меня, Барнабас Сэкетт!

– Взять тебя? – я тупо повторил ее слова, в ужасе от мысли ехать в такую даль, через всю страну, с этой здоровенной женщиной – не толстой, не подумайте, но широкой в плечах и, скажем так, по мидель-шпангоуту, – здоровенной и сильной. – А как же дом? Разве капитан Темпани не оставил тебя смотреть за ним?

– Что да, то да, но жизнь это одинокая, так я послала за своим братцем, и он приехал. Вот он тут и останется, пока меня не будет.

– Братец?…

Как-то я не мог принять мысль, что на свете может быть еще кто-то такой. Она одна – еще туда-сюда, но двое?