К достижению цели

«Николай Васильевич, может быть, можно послать со мной жену?» Это было трудным делом. В то время за границу ездили весьма редко, а с женами — и говорить нечего. Но Крыленко видел, что когда жена приехала в Москву на последние туры III Международного турнира, то дела мои на финише улучшились...

В начале июля я был вызван в Москву.

«Позвонил товарищу Калинину, все объяснил, и Михаил Иванович решил вопрос положительно», — как бы между прочим сказал Крыленко. Тут же мне были вручены паспорта, билеты и валюта. Деньги были немалые: командировочные, что-то около 100 фунтов стерлингов, как наркомам, — все это, конечно, тоже выхлопотал Крыленко.

В те времена банкеты — они были запрещены позже — устраивали по любому поводу. И хотя должен был выехать я за рубеж лишь две недели спустя, в «Национале» был устроен прощальный ужин человек на 20!

Рядом с Крыленко сидел один моложавый и приветливый товарищ. Выяснилось, что это был замзав агитпропом ЦК ВКП(б) Ангаров. Тепло попрощавшись со мной, Крыленко попросил Ангарова отвезти меня на Ленинградский вокзал.

Пока мы ехали в служебном «бьюике» Ангарова, он продолжал обсуждать предстоящее соревнование:

— Какая страшная вещь — шахматы! — наконец воскликнул он.

— Почему?!

— Вот хочешь вам помочь, — горестно сказал Ангаров, — а как это сделать? — Мы рассмеялись и обменялись рукопожатием...

Прогнозов перед турниром было, как всегда, более чем достаточно, и в основном были они пессимистическими. Левенфиш, например, держал пари, что Ботвинник займет место не выше четвертого и, во всяком случае, будет ниже Боголюбова. Верно предсказал результат турнира (1-й и 2-й призы поделят Капабланка и Ботвинник) лишь один проницательный человек — им оказался Ильин-Женевский.

Был жаркий июльский день, и мы забыли плащи дома, спохватились, когда в Финском заливе началась гроза, похолодало, и теплоход «Сибирь» покачивался на волнах уже далеко от Ленинграда. Это судно было постройки Балтийского завода, водоизмещением всего лишь 6 тысяч тонн, скорость — 12 узлов (во время Великой Отечественной войны оно было переоборудовано под госпиталь и вскоре потоплено фашистами). Тогда теплоход совершал прямые рейсы на Лондон, все путешествие продолжалось четыре с половиной дня.

Забит пассажирами он был до отказа. Здесь были иностранцы и советские, эмигранты из стран, где победил фашизм, и богатые туристы. Была большая группа советских инженеров-электриков, которые направлялись на шесть месяцев в Англию на практику. Среди них была одна женщина — инженер из Харькова, и пожилая английская чета все допытывалась у моей жены:

«Разве это возможно, чтобы жена на полгода покидала семью? Неужели ваш муж отпустил бы вас на столь длительный срок?» У английских интеллигентов были свои представления о жизни...

Кильский канал проходили спокойно, хотя уже чувствовалась напряженность — в Испании шла война. Дети с берега кричали нам: «Хайль Гитлер!» Они с удивлением замолкали, когда эмигранты-антифашисты отвечали: «Хайль Москау».

Идем Северным морем. Капитан Сорокин приглашает нас в свою каюту. Все в Советском Союзе знают о турнире в Ноттингеме — моряки не исключение. На горизонте показался маяк. «Это Сунк, — поясняет капитан. — Уже английский берег, но можете спать спокойно, в Темзу войдем только с приливом, так что в Лондоне будем не раньше восьми утра...»

Проснулись от грохота над головой: на палубе уже началась жизнь, хотя еще не было шести часов. Оказывается, Лондон — прилив начался раньше.

Доехали отлично. Насколько все было иначе два года назад, когда я добирался до Гастингса через всю Европу в «сидячем» вагоне с несколькими пересадками! Я был настолько вымотан, что, сидя на палубе теплохода Остенде — Дувр, заснул мертвым сном. Проснулся, когда теплоход уже пришвартовался; взял я свой багаж и вместе со всеми пассажирами пошел на паспортный контроль. Подошел и мой черед, но рослый бобби, глянув на мой краснокожий паспорт, в чем-то меня убеждает, а по-английски я тогда ни бум-бум... Наконец он меня отстраняет и начинает пропускать других пассажиров...

Что делать? Так и на поезд Дувр — Лондон не поспеешь. В этой тяжелой ситуации созрела счастливая мысль: вытаскиваю приглашение Гастингского клуба — картина сразу меняется. Бобби достал анкетку, сам ее заполнил (вот, оказывается, чего не хватало — на теплоходе мне предлагали какую-то карточку, но я неразумно от нее отказался!), с поклонами проводил меня несколько шагов, указывая, где стоит мой поезд. Пассажиры почтительно наблюдали — они, вероятно, решили, что в образе молодого человека была какая-то важная птица; а чиновник просто-напросто был шахматным любителем!

До турнира оставалось несколько дней; на сей раз я приехал заранее. В январе 1935 года в том же Лондоне мы повидались с Эм. Ласкером и обсуждали мой слабый результат на турнире в Гастингсе. Когда Ласкер узнал, что я прибыл в Гастингс за два часа до начала игры, он покачал головой: «Для акклиматизации надо приезжать дней за десять...» Теперь Крыленко и исполнил совет экс-чемпиона. Хотя я торопился в Ноттингем, но надо же было приодеть жену, и мы день провели в Лондоне. В посольство я приехал как в родной дом: после турнира в Гастингсе Майские принимали меня как сына. Иван Михайлович Майский много лет был послом в Лондоне, включая тяжелые военные годы. Я вполне оценил самого Майского и его жену Агнию Александровну, когда они незаметно и доброжелательно поддержали меня после неудачи в Гастингсе. Тогда в Лондоне находился М. А. Шолохов, и за интересной беседой я забывал о своих горестях...

Сейчас Иван Михайлович был в отпуске на Родине, и нас взяла под свое попечение жена советника.

Шляпками жена была, обеспечена — шляпный магазин Софьи Лапидус популярен был в Петрограде еще во время нэпа; теперь она работала в ателье на Невском, 12 (это ателье было хорошо известно в Ленинграде под названием «смерть мужьям»), и сделала жене два очаровательных головных убора. А вот костюм надо было купить обязательно.

Поехали в универсальный магазин (кажется, Селфридж), везет нас на машине посла водитель-англичанин. Тогда тред-юнионы требовали, чтобы советское посольство нанимало местных водителей, чтобы уменьшить безработицу.

«Ту писес (два предмета) очень хорош, — сказала наша спутница, и молоденькая продавщица закивала головой, — отложите его, пожалуйста, мы заедем позднее». Наш гид решила, что надо поискать что-то более изящное. Решили поехать в другой магазин, вышли на улицу, но машины нет. Водитель в соответствии с трудовым договором уехал завтракать, было двенадцать часов.

Объездили магазинов десять, но «ту писес» оказался вне конкуренции. Возвращаемся к Солфриджу; симпатичную продавщицу пришлось оторвать от чаепития, никто другой не знал, где наш костюм. В воздухе несколько минут раздаются взаимные благодарности, все улыбаются, и за пять фунтов жена становится владелицей изящного бежевого костюма. Сносу костюму не было — двадцать лет спустя его донашивала дочь, когда ходила в туристские походы.