К другим берегам

Дом был построен давно, еще отцом его папы, и был очень уютен. Мальчику нравился дом: нравилось то, что он старый; нравился темный чулан позади дома, где хранились всякие тайны и страхи; нравилась высокая черепичная крыша с четырьмя трубами, по которым дождевая вода попадала в потемневшие от времени бочки; нравилось то, что в каждой комнате была невысокая печка, обложенная голубоватой плиткой, и когда становилось холодно, печи топили углем и дровами из поленницы под навесом. Еще ему нравился камин, нравилось смотреть на огонь, который разводили иногда прохладными вечерами. Мальчик любил старый дом - и ему казалось, что дом любит его. За прошедшие годы внешне дом почти совсем не изменился, но внутри все поменялось в нем. Раньше жила здесь большая, веселая семья, позже она становилась меньше и меньше, да и веселья тоже поубавилось. Теперь в доме жили трое, и в каждом оконном стекле, в каждом зеркале чувствовалась глубокая грусть по прошедшему. Но все на свете, кроме человека, не стремится нарушить ход времени, а человеку это никогда не удается.

Отец лежал на кровати одетым и курил. Пепельница стояла рядом, она была полна окурков. Мальчик позвал отца.

– А-а, это ты... В чем дело?

– Мама зовет обедать.

– Вот как, - он даже не двинулся.

– Да, она сказала, чтобы я позвал.

– Ты это сделал.

– Почему ты куришь? Она опять будет ругаться.

– Да, - ответил отец, продолжая глядеть на стену напротив, - у нее этого не отнимешь.

– А зачем ты куришь?

– Не знаю, мне нравится.

– Мне тоже нравится смотреть, когда ты куришь.

Отец повернул к мальчику лицо.

– Но это ничего, правда?

– Да, только мне больше нравится, когда ты куришь трубку.

– Говоришь, трубку?.. Иди поближе, что встал у двери...
– он подвинулся на кровати, уступая сыну место. Мальчик сел рядом. Несмотря на то, что форточка была распахнута, в комнате стоял противный запах выкуренных папирос.

– Когда тебе в школу?

– Еще три дня осталось.

– Хочется, а?

– Нет, не хочется.

– Я тоже не любил школу. Чем сегодня занимался?

– Шторм слушал.

– Ну и как?

– Мама прогнала домой. Говорит, что заболею.

Они помолчали, отец сказал:

– Так всегда бывает.

– Как?

Отец затянулся и пустил дым к потолку, потом затянулся еще, и к потолку поплыли кольца из дыма. Сначала они были маленькие, потом становились больше и больше, пока совсем не пропадали в накуренном воздухе комнаты.

– Скажи - как?

– А так, что когда любишь что-то, другому человеку это кажется блажью, и он старается сделать все, чтобы вытравить это, а потом еще и думает, что сделал полезное дело. Понимаешь?

– Понимаю.

– Ничего ты не понимаешь...

– Нет, понимаю!
– тихо сказал мальчик.
– Если бы люди любили друг друга, все было бы иначе.

Отец посмотрел на него.

– Вот именно. А ты молодец.
– Он достал из-под подушки толстую книгу.
– Знаешь, что это?

– Нет.

– Библия. Хочешь узнать, о чем здесь написано?

– Нам в школе говорили, что там все неправда, и бога нет.

– Много понимают у вас в школе.

Мальчика поразила эта мысль.

– А мама разрешит?

– Мама, мама... конечно, нет! Разве она позволит думать не так, как она. Ну ничего, она не узнает. Ведь ты можешь хранить тайны?

– Да, - ответил мальчик.

– Ну ладно, пойдем есть.

Они вместе спустились вниз. Первым блюдом был фасолевый суп, который так не любил отец. Он остывал в глубоких тарелках, под которые подставлены были большие плоские тарелки. Сели за стол.

– Еще бы дольше ходили...

Мальчик склонился над тарелкой и стал шумно вытягивать губами суп из ложки. Мама повернула к нему строгое лицо:

– Сядь ровно и ешь тихо.

Отец возил ложку взад-вперед в теплом супе.

– Почему ты не ешь?

– Не хочется.

– Ты даже не пробовал.

– Ты знаешь, что я не люблю...

– Ты не любишь все, что я делаю. Ты ничего не любишь!

– Перестань, прошу. Я устал от скандалов.

– Ты от меня устал, вот от чего ты устал. Целый день валяешься на кровати, работу бросил... Ты что, на мои деньги надеешься жить?

– Ну что ты говоришь...

– Я знаю, что говорю.

– Я не прошу у тебя денег.

– Как благородно... На что же ты станешь жить?

– Это мое дело.

– А тебе не кажется, что это и мое дело?

– Нет, мне уже так не кажется.

– Ах, даже так... Прекрасно!

Она распаляла себя все больше и больше, и злость заполняла ее; и чем больше она злилась, тем более усталым становилось лицо отца.

– Давай закончим этот разговор.

– Нет, я не намерена его заканчивать!

– Хорошо, я закончу его.

Отец встал, вышел из комнаты. Мама вышла за ним. В прихожей были слышны резкие голоса и грубые слова, которые они бросали друг в друга. Мальчик сидел за столом, наклонив голову над тарелкой. Потом хлопнула входная дверь. В столовую вошла мама. Лицо у нее было злое, губы едва заметно дрожали. Она села за стол и начала есть, но вдруг заплакала и, утираясь, ушла к себе. Мальчик положил ложку, встал из-за стола. Обед закончился.

Отец вернулся, когда стемнело. Мальчик слышал, как скрипели ступени, потом щелкнул замок на двери в комнату отца. Осторожно, чтобы не шуметь, он поднялся по лестнице, постучал. Замок металлически всхлипнул, и дверь отворилась. Отец стоял без рубашки, босиком. Узкая, сухая грудь, покрытая темными волосами, выглядела уставшей, и шея его казалась мальчику длинной, беззащитной.

– А, это ты, - сказал отец. Он пропустил сына и запер за ним дверь.

– Где ты был?

– Так... Можно сказать, что отдыхал.

Отец подошел к кровати, сел.

– Я закурю, хорошо?

– Да, только открой окно, а то у табака такой противный запах.

– Ладно.

Отец отдернул штору. За окном было темно, в небе - там, налево - виднелась мутная луна. В открытую форточку затекала ночь, но электричество подкрашивало ее своим ровным светом - и, забираясь в комнату, ночь исчезала, точно окно служило границей, за которой темноте нечего было делать. Отец взял пачку папирос, но отложил - стал набивать трубку табаком из плоской жестяной баночки. Приминал табак большим пальцем, крупинки его сыпались на пол. Потом зажег спичку и, коротко причмокивая уголком рта, стал всасывать огонь. Табак зажегся, подернулся серым пеплом - и жар ушел внутрь, а отец начал пускать изо рта дым.

– Ну как?

– Здорово...

– Послушай, можно тебя спросить?..

– Да.

– Как ты относишься к людям... ну... которые пьют вино?

– Наверное, жалко их.

– Жалко? Почему же?

Отец посасывал трубку, глядел на сына.

– Не знаю, им бывает плохо.

– Да, - сказал отец, - может, ты и прав, я не знаю.

– Почему?

– Есть вещи, о которых никто не знает, и люди начинают мучить себя разными мыслями.

– А это плохо?

– Нет, для человека это, скорее, полезно, хотя чаще всего ему от этого больно.