Кабинет фей

Там пронеслось недоумение — откуда эта пышная процессия и кто сидит в каретах, как вдруг глашатай всенародно объявил о прибытии молодых супругов. И тотчас весь народ сбежался посмотреть на диво. Увидев принца, все остались довольны и ни в чем не усомнились, хотя и трудно было поверить в превращение столь чудесное.

Достигла эта весть ушей короля и королевы, и они поспешили сойти вниз. Принц Вепрь так походил на короля, что ни у кого не возникло и тени сомнения насчет их родства. Ликованию не было предела. Через несколько месяцев родился сын, чьи красота и нрав ничем, и даже отдаленно, не напоминали о кабаньем прошлом его отца.

* * *

Нет тяжелее испытанья Для сердца, что спешит любить, Чем тайну ревностно хранить, Коль в долг нам вменено молчанье. Вепренок претерпел страданья, Затем на трон был возведен. И все ж за слабости не зря его осудят: Уж лучше будь любовью обделен, Зато с тобою мудрость да пребудет!

Пер. Я. А. Ушениной и М. А. Гистер (проза), Е. Ю. Шибановой (стихи)

Новый дворянин от мещанства

Продолжение

казка так всех увлекла, что никто и не думал поторопиться на ужин. Пришла госпожа де Сен-Тома, чьи шаги были слышны еще с дальнего конца аллеи, — так забавно шелестело ее кофейного цвета платье на фижмах. Она любила все необычное. Однажды ей на глаза попались ширмы с изображением знатных дам, гуляющих по городу в обществе маленького мавра [379] , и она тут же загорелась желанием приобрести себе такого же. В ожидании, пока ей его отыщут, она выбрала сына одной своей фермерши, которого по чертам лица можно было бы назвать белым мавром. Мальчик проводил много времени на воздухе и уже покрылся густым загаром; однако даме это показалось недостаточным — она хотела видеть его совсем черным и велела натереть мальчишку сажей с чернилами, а он преспокойно позволил обмазать себе лицо этой смесью. Правда, когда сажа попала ему на губы, он почувствовал сильную горечь во рту. Тогда решено было закрасить черным только верхнюю губу, а нижнюю оставить красной, и все это разноцветье выглядело весьма чудно. По поводу же волос разгорелся нешуточный спор: баронесса, сочтя, что они чересчур длинны, предложила их укоротить, чему от души воспротивились фермерша и вся ее семья. Одна сторона угрожала, другая укоряла, и кончилось тем, что крестьянский мальчик, перекрашенный в мавра, остался при своих грязных и прямых волосах, и вдобавок ему приказали облачиться в юбку баронессы на фижмах.

379

…в обществе маленького мавра… — Пажи-мавры или арапчата входят в моду в Европе с конца XVII в.

Ее муж, ни разу не видавший столь нелепой фигуры, единственный сохранил серьезность среди всеобщего хохота, стоило лишь ей появиться. Причудливый мавр, красногубый и длинноволосый, выглядел в своем роде столь же неуклюже, как и его хозяйка. Парижские дамы, привыкшие держать себя свободно и непринужденно, являли полную противоположность баронессе, разыгрывающей благовоспитанную недотрогу. Заметив ее издалека, они бросились ей навстречу.

— О, — вскричали они, едва не задушив ее в объятиях, — дорогая, мы так хотели вас видеть! А знаете ли, что ваши яблони так покалечили нашу карету, что теперь она еле дребезжит, точно колесница Фаэтона?

— Смею возразить вам, сударыни, — холодно и высокомерно процедила баронесса, — что у Фаэтона не было колесницы, отец же его Аполлон поступил весьма глупо, доверив ему свою, а посему следует говорить «колесница Аполлона, управляемая Фаэтоном» [380] .

— Я не ожидала от вас такой точности, сударыня, — сказала вдова.

— Мы тут хоть и провинциалы, — парировала баронесса, — но тоже не хуже иных парижан.

— И что же это значит, — поинтересовалась госпожа де Люр, — вы хотите сказать, что тоже не лишены здравомыслия?

380

…«колесница Аполлона, управляемая Фаэтоном». — В древнегреческой мифологии сын бога Солнца Гелиоса, выпросивший у него на один день солнечную колесницу. Не сумев удержать коней, Фаэтон погиб. См.: Овидий. Метаморфозы. II. 19–366.

— Да, сударыня, — раздраженно добавила баронесса, — и горжусь этим: и живя в сельской глуши, можно иметь столько же вкуса, как у любого из вас, читать и выносить разумные суждения.

Господин де Сен-Тома, знавший, как трепетно жена соблюдала все правила вежливости, догадался, что ее задела эта расфуфыренная парижанка госпожа дю Руэ, запросто обращавшаяся к ней «моя дорогая» с первых минут знакомства. Он испугался грядущей ссоры и, подав руку новобрачной, попросил виконта предложить свою вдове. Приор же предложил баронессе опереться на его руку, что вызвало у нее бурю негодования, так как она была не в духе.

— Опереться на вашу руку! — воскликнула она заносчиво. — Что, разве я уж так слаба и нуждаюсь в клюке для старух?

Тот предпочел промолчать, хорошо зная ее сварливый нрав.

Впрочем, обида баронессы продлилась недолго; заметив, с каким необычайным удивлением обе гостьи разглядывали новоявленного мавра, так что едва не затолкали его хозяйку, она промолвила:

— Сдается мне, сударыни, вы ошеломлены увиденным?

— Да, — призналась госпожа дю Руэ, — такого мавра мы и в Париже еще не встречали.

— Ах, скажите на милость! Все Париж да Париж! — воскликнула баронесса. — Послушать вас, так на все, что не оттуда, и смотреть-то нечего.

— Но согласитесь же, — продолжала госпожа де Люр, — что этот мальчик окрашен самой необычной на свете краской.

— Скажу вам правду, — ответила баронесса, тоже улыбаясь и глядя на нее, — одни мажут лица чернилами, ну а другие — белилами.

Госпожа дю Руэ отнесла эту злую шутку на свой счет и в долгу не осталась. Барон, человек весьма учтивый, огорчился, что уже во время первого визига стороны обменялись колкостями. Он постарался исправить положение, умело расточая комплименты, не замедлившие весьма положительно сказаться на настроении дам, слушавших с явным удовольствием, и заодно смягчить неловкость от язвительных замечаний баронессы. Она же воспользовалась каким-то предлогом, чтобы сразу после ужина удалиться в свою комнату, где якобы забыла коробочку с мушками и табакерку. Так как разговор касался самых различных вещей, то незаметно перешли к Дандинардьеру. Приор с удовольствием поведал собравшимся о том, что с тем произошло за последние несколько дней, о его ссорах с соседом и мэтром Робером, его решимости стать Дон-Кихотом, но при этом не переусердствовать с отвагой, и не забыл Алена, упомянув о его бесхитростной наивности.

Две вновь прибывшие дамы изъявили большое желание свести столь занимательное знакомство.

— Нет ничего проще, — ответил барон, — только и нужно-то всего подняться к нему наверх.

— Ему вполне достанет здоровья и сил, чтобы спуститься к нам, — вмешался виконт, — хотя приключение с кроватью и навредило ему: он, пока лежал под нею, весь исцарапался.

— О прелестная кузина! — воскликнула госпожа дю Руэ. — Какой он забавный, я бы одолела дорогу от Парижа до Рима, лишь бы отыскать нечто подобное; никак нельзя упускать такой прекрасной возможности немного развлечься.

Приор решил сходить к Дандинардьеру и предупредить его о предстоящем визиге: ведь кавалер должен быть во всеоружии.

— Как, сударь, — удивилась вдова, — разве, чтобы нас принять, он нуждается в оружии? Он поднимет руку на таких чаровниц, как мы?

— О нет, — успокоил их тот, — такого у него и в мыслях нет; вы еще никогда не встречали странствующего рыцаря учтивее, чем он.

И приор, не мешкая, отправился наверх, чтобы объявить Дандинардьеру о том, какие обольстительные дамы собираются нанести ему визит.

— И главное, — сказал он, — не попрекайте их нормандским выговором, ведь они как-никак из Парижа [381] , а в этом городе достаточно прожить всего один день, чтобы привязаться к нему на всю жизнь. Да что там, вы и сами это знаете лучше всех нас.

— О! — воскликнул Дандинардьер. — Я-то коренной парижанин, тут нельзя сравнивать.

— Но именно это обстоятельство, сударь, и делает вас безупречным, превращая в само совершенство, — с жаром воскликнул приор, — ибо вы с молоком матери впитали все необходимые достоинства: дух светской учтивости, образованность, изящество манер и науку обольщения.

381

— И главное, — сказал он, — не попрекайте их нормандским выговором, ведь они как-никак из Парижа… — Гостьи барона де Сен-Тома — очевидно, родом из Нормандии, но перебрались в Париж, как это часто делали в то время состоятельные провинциалы (в XVI–XVII вв. завершается государственная централизация Франции). Поэтому и в самом Париже часто слышались провинциальные выговоры, становившиеся предметом насмешек. Именно поэтому сам Дандинардьер кичится своим парижским происхождением.