Качели судьбы
Шрифт:
— Но, понимаешь, Викентий, что меня насторожило. Этот парень явно из начинающих. Они ведь нынче своего состояния не стесняются. Может, какие-то высокопоставленные извращенцы и скрывают, а молодёжь так даже бравирует. А Жилин… Он паренёк очень симпатичный…
— Отнюдь! Не такой уж паренёк: двадцать шесть лет.
— Выглядит на восемнадцать-двадцать. Стройненький, густые волнистые волосы, очень миловидное лицо. Я ему в разговоре руку на плечо положил, так он вспыхнул, тут же побледнел, сразу дерзить стал… Ох, кажется мне, что есть человек, который его в это дело не так давно вовлёк.
— Спонсор?
— Кто знает… А парень ещё не привык, переживает, может даже мучается.
— Но к убийству Климовой, как я понимаю, это отношения не имеет?
— Да, похоже.
— Тогда вот что, Миша. Это дело нас не касается. Хочешь, дай сведения
Но тут Кандауров не удержался, покрутил насмешливо головой:
— Хотя, конечно, понимаю: ты так проникся сочувствием к милашкам-гомикам…
— Дурак ты, боцман, — тоже засмеялся Михаил, — и шутки твои дурацкие!
— Это да. Я человек простой, простодушный…
ГЛАВА 23
Говоря о «тупике», Кандауров, конечно, преувеличивал. Уж он-то знал, как много сделано. Но всё же где-то была недоработка. Что-то, какая-то важная тропка увильнула в сторону без должного к ней внимания. Та самая тропка, которая, скорее всего, вела к убийце.
Ещё некоторое время назад Викентий решил, что слишком мало внимания уделили они поискам машины на пригородном шоссе. Вернее, не самой машины, а гипотетического свидетеля, который должен — обязательно должен был! — эту машину видеть. В городе проверялись таксопарки, хотя майор был более чем уверен, что машина частная. И всё же… Все случаи угонов, аварий, авторемонтные мастерские, любые мелкие происшествия, связанные с автомобилями. И, конечно, личные и служебные автомобили людей, хотя бы немного знавших Климову. «Отсутствие результатов тоже есть результат» — слабое утешение.
Поиск машины в пригороде, близ места происшествия, ещё тогда, в сентябре, по горячим следам, успеха не принёс. Но ведь и о машине тогда только подозревали. Теперь же факт её существования известен точно. Дачные посёлки нынче пустовали, но адреса дачников Кандауров раздобыл, роздал своим сотрудникам. Оставалось ждать результата.
Да, несмотря ни на что, у Викентия было ощущение того, что кольцо вокруг преступника всё более смыкается. Разные ситуации прокручивал он в своём воображении, оставляя Ларису Тополёву-Климову то с тем, то с этим человеком поздним вечером на тёмной улице. После разговора с Антоном Антоновичем и чтения кагэбистских архивов, майор всё чаще думал: «Может, и правда всё тянется оттуда? Сейчас, когда пресса всё больше раздувает дурацкие разговоры о том, что секретные документы станут доступны всем!.. Самой Климовой бояться было нечего. Наоборот. Пусть наивно и неумело, но она старалась защитить тех студийцев, на которых «контора» обращала особое внимание. Но ведь существуют и люди, которым есть чего опасаться. А, главное, есть что терять теперь. А Климова, возможно, о чём-то знала…»
Каждый раз после таких раздумий имя Лесняка Вадима Романовича неотвязно будоражило его. Несколько дней назад Кандауров дал команду проверить служебную машину советника. Оказалось, что у того есть и личный автомобиль — бордовый «Москвич» последней марки. Да, но сколько подобных машин — чёрных, тёмно-синих и таких же бордовых уже встречалось в розыске! Резина на ней была новой: месяц назад Лесняк «переобул» все колёса. Сам факт подозрительный по совпадению времени и предпринятого действия, — но и только. В авторемонтной мастерской Викентию сказали, что снятые покрышки не были слишком изношенные, но и уже не новые. Да, «побегать» они ещё могли. Но как раз в это время городской администрации предоставили возможность быстро и без очереди отремонтировать свои автомобили, вот Лесняк и воспользовался всем, чем мог. Старые покрышки не отыскались: скорее всего, пройдя вулканизацию, ушли налево.
Может и зря ломал себе голову Кандауров, связывая убийство женщины с её далёким прошлым. Антон Антонович уверял его, что тайна агента «Екатерина» не была известна никому на стороне.
Лариса была уже замужем и двухлетний Федюша только пошёл в детсадик, когда она вновь, после многих лет, встретила Антона Антоновича. Жарким летним днём зашла в кафе на центральной улице — уютный подвальчик с приглушённой музыкой. Взяла взбитые сливки с орешками, чашечку кофе, оглянулась — где бы удобнее сесть, чтобы минут пятнадцать спокойно почитать книжку. Мест свободных было много, но от столика у окна поднял руку мужчина, явно обращая её внимание. Она пригляделась, узнала и обрадовалась.
Да, несмотря на все дальнейшие гнетущие воспоминания, этот человек был ей приятен. Они поздоровались, словно виделись ещё вчера. Антон Антонович расспрашивал её только о сынишке: про всё остальное, как она поняла, но и так знал. Ларису это, опять же, не огорчило. Она была уверена, что «контора», — как однажды в разговоре назвал свою организацию Геннадий Николаевич, — всех держит под колпаком. И для себя молодая женщина давно уже выбрала: лучше быть под колпаком, чем с его внешней стороны.… После той встречи на «конспиративной» квартире, когда Геннадий Николаевич сделал ей выговор за неискренность, они виделись ещё дважды. Оба раза кагэбист прочёл её лаконичные «отчёты» — «… Говорили о поэзии вообще, о пьесе Вампилова «Утиная охота», шедшей в городском театре, спорили о целесообразности поворота русла рек…» — молча, хмуро, без комментариев. И перестал ей звонить. Совсем.
Поначалу Лариса не могла поверить, что её оставили в покое. Но проходили месяцы, полгода, год… И она перестала думать и вспоминать. А временами ей представлялось, что всё происшедшее она видела в каком-то фильме, где была не участницей, а зрительницей. Даже большой книжный магазин перестал ассоциироваться у неё с «конспиративной» квартирой. И бродя в нём от прилавка к прилавку, она и не вспоминала, что где-то там, во дворе, есть подъезд… Но первое, что она сделала, это перестала после занятий центральной литстудии ходить на посиделки с привычной компанией. И вообще редко приезжала на занятия. Только ходила на свою родную литстудию, где близкие сердцу и духу ребята, любимый руководитель…
А всё же она иногда скучала по тем странным людям, так и не ставшим ей близкими, но вошедшими в её жизнь. Они слушали запретные заграничные «голоса», записывали на плёнку «Архипелаг ГУЛАГ», а потом перепечатывали на машинке, имели самиздатовскую литературу… Не все, конечно, но Нина Картуш и Аркадий Жиров — да. А вот Андрей Викторов, хотя и был в курсе многого, но глубоко в подобные дела не влезал, держался отстранено. Были в компании и просто болтуны да выпивохи. Самые разные и не слишком понятные ей, Ларисе, ребята. А вот временами хотелось вновь пойти к дубу или в стекляшку. Ведь изредка они встречались и ребята звали её с собой. Но нет! Память о белых листиках «отчётов», где она изворачивалась и выгораживала их, но всё же вынуждена была называть их фамилии, холодила ей сердце и заставляла упорно говорить: «Нет, не могу…» И потом: девушка боялась, что Геннадий Николаевич тут же возникнет холодноватым корректным голосом в телефонной трубке, стоит лишь ей опять оказаться в прежней компании…
Сейчас, сидя с Антоном Антоновичем в кафе, Лариса откровенно спросила его:
— Почему меня оставили в покое? Перестали тревожить?
Человек напротив, почти не изменившийся за эти годы, тихо засмеялся.
— Ах, Лариса! Вы с самого начала мне были так симпатичны! Вы переиграли своего куратора. Геннадий Николаевич — помните его? — убеждён, что вы простодушны до глупости и что толку, как от агента, от вас никакого. И начальство в том же убедил. Так что в покое вас, дорогая Лариса Алексеевна, оставили навсегда. В этом не сомневайтесь.
Лариса и вправду не стала вслух выражать свои сомнения, спросила о другом:
— Ну а вы, Антон Антонович, судя по тону, не согласны с вашим коллегой?
— Я-то знаю, что вы просто ловко ускользнули, Ларочка. Не захотели работать. Но я вас не осуждаю. Хотя и жаль: мы с вами так хорошо начинали.
Лариса допила поостывший кофе, помолчала немного, шелуша пальцами в вазочке арахис.
— Знаете, — сказала, — я всегда питала к вам самые добрые чувства, и тогда, и сейчас. И всё же я благодарна судьбе, что она не дала нам с вами долго общаться, а поставила на моём пути Геннадия Николаевича. Останься ещё на какое-то время рядом вы, Антон Антонович, и я, наверное, стала бы преданным и идейным агентом вашей «конторы». Вы бы сумели этого добиться, к тому шло. Правда?
Глаза её собеседника были внимательны и добры, но в глубине их мерцал огонёк: то ли улыбка, то ли удивление. Он качнул головой:
— Да, тогда я был в этом убеждён. Но всё происшедшее в дальнейшем заставило меня усомниться. Думаю, через время, даже работая со мной, вы стали бы комплексовать, рваться прочь.
— Но было бы уже поздно, верно? И кто знает, чем бы окончилось. А вот Геннадий Николаевич очень скоро и откровенно открыл мне глаза на самую суть того, чем я должна заниматься. И тем самым не дал мне совершить подлость.