Качели в Пушкинских Горах

— Ты будешь драться с Кузнецом один на один, — неожиданно сказал Саша новенькому.

— Спасибо, — ответил Андрей и вспомнил, что Байрон называл свою жену «Принцессой параллелограммов».

Миша грыз ногти, глядя на белую кафельную стенку и мирно журчащие унитазы. Желание драться испарялось, как сухой лед, выброшенный из мороженицы на асфальт. А ведь сегодня у Миши счастливый день. Утром позвонила знакомая девушка из спорткомитета и сказала, что ему присвоили звание мастера спорта. Миша зажмурился. Зеленая, отдающая лекарством вода в бассейне. Тела причудливо преломляются, а к ногам словно гири привязаны. Но в воде крепко не ударишь, другое дело, если схватят за шею. Красные шапочки соперников, оранжевый мяч летает над бассейном и шлепается в воду. И невообразимо далеко шевелится сетка ворот и держится за штангу вратарь, которому надо забить. В последнем матче на первенство города Миша забил три мяча. Его взяли запасным в юношескую сборную страны. Через неделю они улетят в Югославию на отборочный матч чемпионата Европы. Узнав об этом, Миша позвонил Нине и спросил, что ей привезти из Сараево. Нина попросила привезти флакон соли под каким-то дурацким названием «Гарлик».

Это было несерьезно…

Не драться с новеньким Миша уже не мог, и поэтому ему было грустно. Не страшно (драться Миша умел), а именно грустно. Миша старался думать о приятном… Через две недели юношеская сборная страны, Югославия, новый тренер, новые ребята…

А новенький? Он выше и стройней Миши. Одевается лучше, хотя Миша каждый год по нескольку раз ездит за границу. Но Миша не думал о том, что на себя надеть, и редко смотрелся в зеркало. И драка, собственно, никому не нужна. Миша думал, что если он не понравился Нине сразу, то уже не понравится ей никогда. Она будет улыбаться ему, будет с ним вежливой, но дальше этого ни шагу. А записка? Записка, которую ей написал новенький? Она взяла ее и улыбнулась, а потом целый час думала, как бы поумней написать ответ. А как она на него смотрит? Новенькому наплевать на класс, он делает что хочет. Почему-то ему можно. А если бы он, Миша, стал писать Нинке записки? Все бы со смеху померли. Рвал когда-то косы, а потом влюбился. Все-таки лучше влюбляться в тех, кому не рвал косы… Те по крайней мере не помнят, как ты бегал по двору с деревянной саблей в руках и кричал, что ты Чапаев. Но если Нинка нравится ему с шестого класса, а он даже сказать ей об этом не может?

Он войдет в туалет и с холодной усмешкой оглядит врагов. Потом достанет из кармана кольт и спросит: «Мальчикам захотелось поиграть? Ну, подходите! Кто первый?» Он выстрелит в потолок, а они наложат в штаны со страха. Только… у него нет никакого кольта… А драться он будет один на один… Андрей как-то забыл об этом.

— Звал? — спросил Андрей, закрыв за собой дверь и бросив портфель в угол.

— Звал, — ответил Миша и не раздумывая ударил его в лицо. Но тут же получил ответный удар в живот и согнулся. Тогда новенький ударил снизу вверх, и Миша почувствовал, как во рту появилась соленая кровь. Поганое дело, когда бьют в солнечное сплетение. Не разогнуться. Ударов не замечаешь. Убить можно человека, когда он стоит согнувшись.

Но Миша все-таки разогнулся и изо всей силы пнул новенького носком в голень. Тот отскочил к стене и плюхнулся на портфель.

— Идиот, — сказал он, потирая ногу.

Миша подошел к умывальнику и опустил голову под струю воды.

— Два-два, футбольный счет, — сказал он. Когда вода тоненькими струйками побежала за воротник, Миша сообразил, что полотенца нет и вытираться нечем. «Если поставят на игру, обязательно забью югославам», — подумал Миша. Ему сейчас хотелось оказаться в теплом бассейне с зеленой водой, где плавает оранжевый мяч, а впереди ворота, куда его надо забить.

Андрей посмотрел на себя в зеркало. Синяк под глазом пока только намечался.

— Как же я… пропустил… не увернулся? — пробормотал Андрей и посмотрел на Мишу.

— Чепуха, — хмуро ответил тот, — возьмешь дома бодягу, приложишь, и все пройдет…

Зазвенел звонок.

На английском Андрей сел рядом с Ниной. Новость уже порхала по классу бескрылой птицей.

— Ты дрался? — шепотом спросила Нина у Андрея.

— Да. Из-за тебя, — ответил он.

— И кто победил?

— Два-два, футбольный счет, — усмехнулся Андрей.

Нина оглянулась на Кузнечикова. Несчастный, он сидел на последней парте и смотрел себе под ноги.

— Чего ты сегодня делаешь? — спросил Андрей.

Нина задумалась. В это время пришла записка. «Нин, — писал Кузнечиков, — ты мне нравишься с шестого класса, я хочу, чтоб ты знала… А вообще, не обращай внимания…»

— Сегодня я занята, — шепнула Нина Андрею, а Мише написала: «Позвони мне в три часа» — и передала записку через Свету Фалину.

А дерево, под которым тетя Наташа жгла костер, шумело во дворе несосчитанными листьями. Только мало, мало их оставалось. Каждую секунду на три листа меньше, а когда порыв ветра — на пять…

КТО ХОДИТ ПО БРЕВНУ

Собачий лай я недолюбливал всю жизнь, а теперь слушаю его три раза в неделю с четырех до семи. Итого получается каждый день в среднем по часу и пятнадцать минут, а каждую неделю… Впрочем, стоп. Неделя — ладно, а вот месяца на площадке я еще не проработал. Не хватает четырех дней. Я это знаю, потому что через четыре дня у меня будет первая в жизни зарплата. Получу — смешно даже сказать — сорок девять рублей. Прошлым летом на практике я написал портрет одного завмага и заработал вдвое больше. «Грабь, последнюю шкуру дери!» — хохотал завмаг, отсчитывая червонцы. Насчет «последней шкуры» он, конечно, шутил. Мои друзья-одноклассники Петька Быланский и Валька Ермаков встретили меня скучными улыбками. «Ну как халтура?» — спросили они. Я хотел сказать, что писал портрет по-настоящему, но почему-то не сказал. «Халтура как халтура», — ответил я. С деньгами мы расправились в три дня: каждый день обедали и ужинали в ресторане. А портрет завмага, мне кажется, получился хорошим, хотя сама личность завмага симпатий у меня не вызвала. Впрочем, ладно. Все это было давно. Сейчас-то чего вспоминать? СХШ, то есть средняя художественная школа, позади, в Академию художеств я не поступил, впереди две дороги — работать на площадке помощником инструктора или устроиться куда-нибудь оформлять витрины. Я выбрал первое.

В нашей собачьей школе первой ступени дисциплина отсутствует. Вместо четкого выполнения команд — лай и визг, словно здесь живодерня. Восьмимесячные псы грызут поводки и тянут хозяев к выходу. Над площадкой висит облако пыли, как будто выколачивают гигантский ковер.

Когда начинаются занятия, солнце находится над краем площадки, а когда они заканчиваются, солнце сползает в сторону леса. Лес метрах в ста от площадки, а за ним торчат бетонные трубы химического завода. Иногда трубы победно ревут и деревья испуганно дрожат — чувствуют, что стали лишними. Мне хочется сходить в лес, вылить из ушей накопившийся за три часа лай и полежать на траве. Но каждый раз когда кончаются занятия, я спешу домой, потому что хочу есть. Деревья машут мне вслед ветками: предатель!

Осень в этом году солнечная и сухая — продолжение лета, только с желтыми листьями на деревьях. А лето получилось у меня короче, чем хвост у эрдельтерьера. Экзамены по искусству, экзамены по предметам, полупроходной балл, ожидание: поступил или нет? А когда все выяснилось, оказалось, что уже осень и пора грустить и писать этюды.

И вот я пишу этюды и работаю на собачьей площадке помощником инструктора.

Хоть бы дождь внезапный спрыснул проклятую пыль! Два эрдэльтерьера — Бонни и Тюшка, четыре овчарки — Эльда, Юнона, Чанга и Максим, дог — Карат, доберман-пинчер — Дэзи и ньюфаундленд — Гирей, поджав хвосты, уселись около хозяев, и Иван Дмитриевич — инструктор — пытается объяснить хозяевам и собакам, что такое команда «Охраняй!».

Жарко. У ньюфаундленда Гирея язык торчит изо рта, и с него капает слюна. А у хозяина Гирея прилипла к спине рубашка. Сквозь нее рельефно проступает зеленая майка с прачечной меткой. Если приглядеться, можно номер рассмотреть. Майка почему-то надета наизнанку. Эта пара больше всех страдает от жары. У ньюфаундленда самая длинная шерсть, чтобы не замерзал в канадских льдах, а хозяин — самый полный из всех, кто приводит собак на площадку. На него больно смотреть, когда он бежит с Гиреем по кругу. Наверное, после каждого занятия теряет килограмма два веса. Может, за этим сюда и ходит? Овчаркам тоже не сладко, но у них шерсть все-таки покороче, чем у ньюфаундленда. Зато эрдельтерьеры молодцы! Не зря пишут, что с ними охотятся в Африке на львов! Эрдельтерьеры к жаре привычные. В выполнении команд они особенно не усердствуют, но и до уровня главного тупицы — дога Карата — не опускаются. Этот дог спит прямо на ходу и ничему не хочет учиться. Морда всегда опущена, и взгляд, как у наркомана. А доберман-пинчер Дэзи стоит около калитки и скулит. Дэзи — собака гриновская, артистичная.

Мне хочется нарисовать нашего инструктора Ивана Дмитриевича. Лицо у него запоминающееся: глубокие морщины, спутанная седая челка на лбу, а глаза светлые и прозрачные. Они чужие на этом лице. Будь глаза мутные или покрасневшие — перед нами классический портрет старого пьяницы. Но глаза — мысль, которую надо высказать в портрете. В них грусть, боль и обида. Каждый вечер после работы Иван Дмитриевич выпивает «с устатку» бутылку портвейна. Иногда он предлагает и мне, но я отказываюсь. Не хватает еще пить начать! Иван Дмитриевич — пунктуальный пьяница, послеработная бутылка портвейна стала для него тем же, чем мытье рук для врача или снятие клеммы для шофера. Но он, наверное, в отличие от этих предполагаемых трезвенников, пьет еще и утром, и вечером, и по выходным…