Качество жизни

– Ириша... Приехала?

И опять заснул. Похоже, он пил коньяк всю ночь и еще не протрезвел. Да и много ли ему надо, он ведь практически не пьет.

– Протокол будем составлять или как?
– спросил милиционер.

– Или как, - сказала Ирина, вышла с ним в прихожую и вскоре вернулась. Приверженность сержанта правилам оказалась не безграничной.

– Я дверь, между прочим, аккуратно вынул, - обратил наше внимание слесарь, вспомнивший, что и он человек и что ему детей кормить надо. Можете, конечно, мастеров вызывать. Но могу и сам обратно вставить. Дешевле будет.

– Вы уж вставьте, - сказала Ирина.
– Не обидим.

– Это естественно!
– согласился слесарь. И опять начал громыхать.

Ирина собралась уходить. Я сказал ей:

– Вы уж простите... Сам не знаю, как... Я никогда...

– Ладно, ладно, - она вдруг усмехнулась.
– Даже не ожидала.

Я эту усмешку запомнил. Я придал ей особое значение. Я истолковал ее по-своему. Верней, по-чужому: так, как истолковал бы деревянный персонаж деревянно-психического Панаевского. Наши тексты нас делают, история известная. Мораль тоже известна: не пиши похабных текстов, если не хочешь сам испохабиться. Ибо это, брат, порча на самого себя, или, если сказать современно и продвинуто: нейролингвистическое программирование.

– Поймите...
– начал я, но Ирина пресекла.

– Не пойму. Знаю, про что будете говорить: мы ответственны за тех, кого приручаем, и так далее! А кто его просил приручаться? Он щенок? Или ребенок? Бессовестность прирученных, между прочим, не знает предела! Спекулируют на своей зависимости почем зря! Я бы, знаете, как сказала? Мы ответственны за тех, кто нас приручает! Все, мне некогда! А сыну передайте, что мы больше не увидимся!

8

И опять мне худо. Я лежу и перебираю мысленно тех, кого хотел бы сейчас видеть. И вдруг понимаю, что - никого. Кроме Дины Кучеренко. Она одна поймет, выслушает и пожалеет.

Звоню ей.

– Я же просила!
– говорит Дина.

– Что просила?

– Не звонить. Ты нарочно?

– Не помню. Я об этом и хотел тебе сказать. У меня что-то с головой. Я помню, мы о чем-то говорили, но помню не все. Я каких-то глупостей наговорил?

Она молчит. Дышит очень тяжело. Мне приходит в голову: а ведь я состоянием здоровья Дины не поинтересовался даже. Может, у нее астма? Хороши же мы будем, два инвалида, шаркающие под ручку по листьям осеннего парка (именно такая картинка вдруг представилась).

– Не веришь?
– спрашиваю я.
– Ей-богу, очень странные провалы бывают.

– Мне верить легко. Забыл, из-за чего я развелась?

Действительно, развелась из-за этого: муж оказался сильно пьющим, куролесящим и, главное, регулярно забывающим, что он делал накануне, Дину это возмущало больше всего: слишком простой способ уйти от ответственности!

– Ты помнишь, надеюсь, - говорит Дина, - что ты замуж меня звал?

– Помню. А ты?

– А я отказалась.

– Почему?

Дина молчит. Чувствую: не верит. Потом нервный смешок:

– Нет, но как... Сейчас опять начнем разговор, а потом ты скажешь, что опять ничего не помнишь?

– На этот раз запомню. Правда, давай жить вместе, а?

Она снова молчит.

– Алло, ты где?

– Тут. А вдруг ты проснешься в одно прекрасное утро и спросишь меня: кто ты? Разберись сначала со своей головой, хорошо?

– Ладно. Извини.

Я кладу трубку.

Рядом с телефоном лежит направление врача Мамеева. "Дисциркуляторная..." - далее по тексту.

И я начинаю одеваться.

Сижу в коридоре диагностического центра. На столике уйма листков с рекламами лекарств. Беру наугад.

"....." - самый доступный альфа-блокатор для лечения ДГЖП!

Быстрый клинический эффект!

Удобный режим дозирования!

Повышает качество жизни!

Качество жизни, надо же придумать. Заметим, стоит на третьем месте, как вещь важная, но не самая главная.

В кабинете врача. Волновались? Перетрудились? Как спите? Курите? Если мужчина после сорока... А на что жалуетесь, собственно?

– На себя.

– А точнее?

– На голову.

– Надо сделать томографию.

– Это что?

– Магнитно-резонансная томография. Причем желательно в два приема, если вам по средствам: отдельно на сосуды провериться, отдельно на образования всякие.

– То есть на опухоль?

– Что вы так сразу? Надо же что-то исключить!

– Только время тратить. Я уверен, у меня этого нет.

– Хорошо, давайте по симптомам. Что у вас? Шум в ушах есть?

Я почему-то вру, что нет. То есть возник шум на прошлой неделе, но тут же прошел.

– Онемения бывают?

Я вру, что нет. Так, пустяковые. Это у меня с детства.

– Чувство сонливости, усталость, депрессивные состояния?

– Да нет, все в норме в принципе.

– Извините, а что же вы пришли? И в направлении у вас написано...

– Да он не глядя написал! Я просто: иногда бывает что-то такое. Очень редко. Вы пропишите что-нибудь.

– Прописать-то я могу...

Врач прописывает.

Он равнодушен, и это меня успокаивает. Равнодушие, я понял, иногда очень живительная вещь. И я даже начинаю чувствовать себя лучше.

9

Состоялась встреча с Петром Семеновичем Щирым.

Щирый соответствует своей фамилии: большой, широкий, громкий. Ему бы в полотняных штанах и соломенной шляпе стоять на бахче и потчевать гостей огромными кавунами, но он - в костюме, представителен и хоть громок, а глаза тихие, внимательные, привычно настороженные.

Костик представил меня, как всегда: "Это Александр Николаевич, он в курсе".

– В курсе чего?
– спросил Щирый, умещаясь в кресле.
– Еще и курса-то не было!

– В курсе всего, - смирно говорит Костик.

– Я только с тобой вообще-то собирался обсудить. Дело такое...

Мне бы встать и уйти, но я почему-то начинаю злиться. Пусть Костик распоряжается и решает, на то он и начальник.

Костик не хочет остаться один, говорит Щирому, что я его правая рука.

– И левое полушарие?
– спрашивает Щирый.
– Ладно, будем говорить.

Моя злость дает результат: меня вышибает в очередной раз. Я слышу голос Щирого, но перестаю его понимать.