Кадиш по Розочке

Давид стал исполняющим обязанности директора. Впрочем, длилось его директорство не долго. Уже через два месяца из Москвы прибыл новый руководитель важного производства. Был он важен, облачен в черный костюм. Звался он Иннокентий Демьянович. По прибытии, ознакомившись с делами, не выходя из кабинета, он сразу же собрал совещание, где поделился своими мыслями о текущем моменте и задачах фабрики. После совещания попросил Давида задержаться.

– Давид Юделевич! Я ознакомился с документами по вверенному мне производству. В целом, я доволен тем, что узнал. Хвалю.

– Спасибо - не особенно радостно отвечал Давид.

– Но вот что, товарищ Соловейчик, есть вещи, которые я на своем предприятии терпеть не намерен.

– Какие же?

– Семейственность, товарищ Соловейчик! Семейственность ваша и кумовство! Директор - тесть, заместитель - зять, жена в бухгалтерии работает. Устроили тут частное предприятие под крылом у народа и государства.

– У вас есть какие-то претензии к моей работе или к работе бухгалтера?

– Причем тут это?
– устало махнул рукой директор - Я смотрю, вы совсем не понимаете текущей политической ситуации?

– Видимо, нет - согласился Давид.

– Оно и видно. Социалистическое предприятие, Давид Юделевич, это не средство получения прибыли за счет эксплуатации трудящихся, но инструмент воспитания нового человека, советского человека. Вы же возрождаете старорежимные настроения, подаете дурной пример. Это недопустимо.

Давид вдруг почувствовал, что он очень-очень сильно устал. Устал от этого человека и ему подобных, устал от вечной суеты, отрывавшей его от любимой, от дома, от того, что важно. Устал от фабрики, которую считал (ошибочно, как ему только что показали) своим детищем.

– Вы считаете, что я должен уволиться?
– ровным и несколько отстраненным голосом проговорил он.

– Ну, зачем же так сразу?
– вдруг сбавил обороты директор - Мы могли бы подыскать для вас другую должность.

– Нет необходимости. Я напишу заявление, Иннокентий Демьянович. Не беспокойтесь.

– Хорошо - сухо согласился бывший начальник - Оставьте его в приемной. Вы свободны.

Давид вышел, даже не став хлопать на прощание дверью. Зачем? Спустился в бухгалтерию. Розочка согласилась, что работать в таком варианте - просто оскорбительно. Уже через два часа, закончив со всеми формальностями и получив расчет, они шли к дому Алекснянских.

Давид думал. Жест, конечно, вышел красивый. Только теперь стоит подумать, как жить дальше? Дело не только в том, что они остались без жалования. Думаю, что найти работу будет не очень трудно. Он, конечно, не такая значимая фигура, как Алекснянский. Но знакомых в городе у него хватает. Но ведь квартира-то ведомственная. То есть, ее дали директору фабрики. Значит, могут и отобрать. Да, почему, могут. Отберут и глазом не моргнут. Нужно перебираться в их дом, обустраиваться там. Ох, только отца тревожить не хотелось бы. Хоть бы удалось дождаться, что он успел спокойно...

Додик боялся даже произнести то, что все отчетливее осознавали все члены семьи. Алекснянский уходил. Когда они с Розочкой вошли в квартиру, последнее время жили опять вместе, Мария Яковлевна хлопотала на кухне, девочки еще не вернулись со службы, а Яша из школы. Ефим Исаакович лежал в большой комнате на кушетке, уставившись в стену напротив. Несмотря на болезнь, он был выбрит, одет в домашний пиджак и сияющую белизной рубаху. Правда, почти столь же белое, вмиг постаревшее лицо плохо вязалось с привычным внешним лоском Алекснянского.

– А, Додик!
– вяло отреагировал он на зятя.

– Доброго дня, отец!

– И тебе доброго дня. Уволили?

Давид вздрогнул. Алекснянский, даже больной и прикованный к постели, видел и понимал все.

– Да.

– Не расстраивайся. Сядьте.
– указал он на стулья рядом с кушеткой.

Давид и Розочка уселись в головах у отца.

– Вот что, дети мои!
– от прервался, с трудом перевел дыхание и продолжил - Вот что. Он не мог вас не уволить. Помнишь, Додик, я говорил тебе, что нужен верный человек. У него свои верные люди. Ты чужой. Даже обиды на него не держи. Такова жизнь. А люди - это только люди.

Он опять замолчал, собираясь то ли с силами, то ли с мыслями, разбегавшимися из его травмированного сознания.

– Додик! Ты теперь остаешься главным мужчиной. Думай, как семье иметь курочку к обеду. Что думаешь?
– он посмотрел на Давида.

– Ну, я устроюсь на работу. Девочки тоже. Переедем в наш дом. Как-нибудь проживем.

– Додик, Додик. Все-таки ты еще... не взрослый.
– Алекснянский как-то ласково и укоризненно посмотрел на зятя.

– А что не так, отец?

– И этот шлимазл еще спрашивает?
– попытался засмеяться Алекснянский. Но смех сразу перешел в кашель. Отдышавшись, он продолжил: Где ты видел работу с приличными деньгами, чтобы кормить такой кагал? Тут нужно мозгами ворочать.

– Я думаю - попытался успокоить его Давид - Все будет хорошо.

– Он думает. Эдисон! Додик, у вас есть дом. Это собственность. Собственность должна приносить доход. Вот про это и думай. А теперь идите. Я устал.

Додик и Розочка встали. Дочь поправила подушки Ефима Исааковича, помогла удобнее улечься, взяла за руку мужа и направилась в сторону кухни, где гремела посуда, шла готовка.

Додик поздоровался, Розочка чмокнула маму в щеку. Та, не останавливая бесконечно движения между кухонным столом, плитой и кладовкой, показала жестом на табуреты у обеденного стола. Расположились.

– Мама, - проговорила Розочка - Тут... нас... мы уволились с Додиком. Теперь нас могут попросить из этой квартиры. Она же государственная.

Немолодая женщина остановилась:

– Чего-то такого я ожидала. И что мы будем делать? Что думаешь, Додик?

Обычно в таких ситуациях в семье никто не высказывался первым, не спрашивал чужого мнения. Все ждали, что скажет отец. Похоже, что для Марии Яковлевны Давид тоже стал 'главным мужчиной'. Как же это тяжело, принимать решение за других. Причем, за родных людей, которые тебя любят, тебе верят.

– Я тут вот что подумал, - медленно начал Давид - Понятно, что мы переедем к нам в дом. Он, как теперь говорят, личная собственность. Его не отнимут. Хорошо бы успеть там ремонт сделать.

– А что там не так?
– удивленно спросила Розочка.

– Там же жилых было только 3 комнаты и кухня. Остальное мы для гостей, ну, командировочных на фабрику использовали. Там жить не очень удобно.

– Ну, - начала Розочка, но Давид вдруг прервал ее.

– Подожди-ка. Мысль одна пришла. Помнишь, отец говорил, что дом должен приносить доход? В гостиницу сейчас толком не устроишься. Да и сами гостиницы - шалман шалманом. Цена за сутки будет рубликов пятнадцать-двадцать. А у нас, как бы, есть четыре 'номера'. И не просто так 'койко-места', а со всеми удобствами. Да еще - он глянул на Марию Яковлевну - И с пансионом для желающих.