Кадиш по Розочке

Тесть лежал один в маленькой угловой палате на втором этаже. Он был очень, невероятно бледный. Темная щетина особенно ярко и неряшливо смотрелась на впалых, бледных щеках. Лицо было как-то странно перекошено. Давид кинулся к тестю, которого не только уважал, но искренне любил.

– Отец, как Вы?

Алекснянский долго пытался начать говорить. Но губы тряслись, не желая складываться привычным образом. Наконец, он смог выдавить из себя слова:

– Додик, сядь рядом.

Давид сел на колченогий деревянный табурет рядом с кроватью. Тесть говорил медленно.

– Ты сам понимаешь, что нужно срочно бежать на почтамт и звонить в Москву.

– Да, папа. Не волнуйтесь. У меня уже есть список.

– Дай.

Давид протянул бумажку. Алекснянский пытался поднять руку, но у него не вышло. Давид наклонился над ним, держа бумагу рядом с глазами тестя.

– Я понял. Имеет смысл звонить третьему, четвертому и восьмому в списке. Остальные не помогут. Этим скажи все. Потом приходи сюда. Будем вместе думать. Эти деньги нужно найти.

– Да, как же мы их найдем? Может, это чужаки? Может они уже на море загорают? Не волнуйтесь, папа. Мы Вас вытащим.

– Эти деньги нужно найти, - упрямо повторил Алекснянский и закрыл глаза, давая понять, что разговор окончен.

Давид вышел. В больничном коридоре остро пахло чем-то медицинским, вызывая у молодого человека неприятные воспоминания об эпидемии тифа в годы армейской службы. Хотелось бежать отсюда, как можно скорее. Но нужно было решить еще одну проблемку. Он прошел к комнате, на которой висела надпись 'Ординаторская'. В комнате несколько врачей в застиранных белых халатах перекусывали. Видимо, дежурная смена. Времени уже не мало.

– Простите, могу я увидеть лечащего врача больного Алекснянского?
– спросил он.

Один из медиков недовольно оторвался от еды.

– Я лечащий врач. Что Вы хотели?

– Я его сын. Хотел узнать о его состоянии.

Врач встал из-за стола и подошел к Давиду. Они вышли в коридор. Опять в нос ударил неприятный запах.

– Что я могу сказать, молодой человек, состояние очень плохое. Он пережил удар. Может в любое время быть повтор. А у нас даже медикаментов толком нет. Делаем все, что можем. Но обещать ничего не могу.

Давид кивнул. Он и сам понимал, что сделать ничего особого врачи не могут. Ну, не волшебники они.

– Спасибо! Я понимаю. Возможно, у Вас будут какие-то возможности купить нужные лекарства.
– он протянул врачу несколько купюр.

Врач молча взял, засунув в карман халата. Так же молча кивнул Давиду и вернулся в комнату.

Давид поспешил. Телефонная связь в городе была. Но междугородняя телефония работала только в государственных учреждениях. В такое учреждение, в горисполком и спешил Давид. Он надеялся воспользоваться их телефоном. Не вышло. Даже хорошие знакомые, уже наслышанные о неприятностях у 'дорогого Ефима Исааковича', отказывали Давиду.

Несколько обескураженный отказом, Давид вышел на улицу. Солнце уже садилось. Как же быть? Где еще может быть телефон? И тут он сообразил, что телефон и, почти наверняка с возможностью позвонить в Москву, был в военном комиссариате. Там Давида знали. Он помогал трудоустраивать демобилизованных военных, просто помогал решать всякие хозяйственные неурядицы. Да, и просто, там к нему хорошо относились. Благо, не далеко. Он понесся к одноэтажному кирпичному зданию военкомата.

Здесь повезло. Дежурил знакомый командир. После недолгих уговоров Давиду удалось дозвониться до двух покровителей тестя. Вот тут пришлось приложить все красноречие. Он рассказывал о невероятных перспективах предприятия, о роли тестя в его становлении, о том, как это важно для города, для республики, для пополнения золотовалютного запаса Страны Советов. Словом, пел соловьем. Главное, эффект был получен. Голоса по телефону пообещали разобраться с 'этой самодеятельностью'. А голоса эти, как понял Давид, в органах были не последними.

– Спасибо, товарищ!
– поблагодарил он дежурного.

– Да, ладно тебе! Мы же люди! Люди должны помогать. Тем более, дело такое. Как ты там говорил, государственной важности.

– Да, уж.

– Да, ты присядь, братишка. Сам, я смотрю, на ногах не стоишь.

И, правда, Давиду показалось, что за сегодня он прожил лет десять. Утро с раздумьями о странном поведении жены было теперь чем-то далеким и туманным. После первых в этот день участливых слов, обращенных к нему, он вдруг понял, насколько он устал.

– А давай.

Дежурный, хитро подмигнув, вытащил из ящика маленький шкалик с мутной жидкостью.

– По маленькой?

Давид кивнул. Налили. Выпили под сукнецо, 'занюхнув' самогон собственным рукавом. Повторили. Давид вытащил папиросы. Закурили. Тут, неожиданно, его собутыльника прорвало.

– Думаешь, я не понимаю, почему они все к твоему тестю прицепились? Да все просто. Он их, чинуш, в грош не ставил. Вот и мстят. Мы для чего революцию делали? Чтобы чинуши над народом не сидели? Они хуже Врангеля, хуже белополяков. Враги они. Самые опасные враги. Только их выкорчевали совсем, ан, нет. Они, как плесень, сами от сырости заводятся. Вот и опять. Люди вкалывают от зари до зари. А эти жируют. Если их к ногтю прижмут, я только вздохну. А тесть твой - правильный мужик. Прорвемся.

Додик кивнул.

– Если я того мазурика найду, который тестя ограбил, солдат дашь? Хоть пять бойцов?

– Дам. Тебе дам. Ищи своего мазурика.

На том и распрощались.

Додик хотел было опять направиться в больницу. Но по дороге встретил Веру и Любу. Девочки помыли и переодели отца. Теперь он заснул. До утра врачи велели не приходить. Давид поплелся домой, точнее, к Алекснянским. Кончался безумно длинный и просто безумный день.

Глава 13. Эти деньги нужно найти

Уже утром начались изменения. Когда Розочка и Давид поднимались по лестнице к площадке перед отделением, где лежал Алекснянский, то обратили внимание, что милиционер, охранявший 'опасного преступника', не способного даже подняться самостоятельно с кровати, исчез. Зато перед палатой они столкнулись с невысоким, худощавым человеком в гражданской одежде, представившимся следователем Дорманом. Несколько заикаясь, он сообщим, что гражданин Алекснянский теперь не подозреваемый, а свидетель. Видимо, вчерашние звонки уже начали работу.

Сам Ефим Исаакович выглядел не лучше вчерашнего, хотя щетина исчезла, а нательное и постельное белье было чистым. Он был бледен. Глаза с трудом фокусировались на каком-то определенном предмете. Частое и сбивчивое дыхание мешало говорить. Розочка кинулась к отцу, целовала руки, лоб. Тот почти не реагировал. Давид с трудом смог успокоить жену. Но, в конце концов, та взяла себя в руки. Они переодели в чистое. Покормили больного. Потом тот жестом показал им, чтобы они сели рядом.

– Додик, Роза!
– с трудом выговаривая слова начал он - Я должен... Я не могу уйти... Они могли подумать, что я... Ефим Алекснянский... Эти деньги нужно найти! Я почти труп. Но вы должны. Додик, я очень прошу.