Кадиш по Розочке

– Подождите, дамы!
– проговорил Давид - Давайте подумаем. Поплакать еще все успеем.

Как ни странно, тихий и относительно спокойный голос Додика успокоил девочек. По крайней мере, плач прекратился, хотя всхлипы еще слышались.

– Вера, расскажи еще раз, как все было?
– так же нарочито спокойно продолжал Давид.

– Я уже рассказывала - сквозь всхлипы выдавила девушка - И маме, и этим, из НКВД. Они ничего не хотят слушать. Только кричат, что отец сам все подстроил, чтобы украсть эти деньги.

Давид понимал ситуацию. Начальство, в том числе местное НКВД, не любило Алекснянского, которые им не подчинялся, достаточно откровенно плевал на их распоряжения и ходатайства. Теперь у них есть шанс его убрать. Авось, новый директор будет более покладистым. Да и предположить 'товарищам', что человек при деньгах не ворует, было невыносимо, невозможно. Это, как решить, что в Гомеле выросли пальмы. А тут, с их точки зрения, все просто и правильно. Есть 'бывший буржуй', который позарился на крупный куш, но нарвался на бдительных и догадливых следователей. Надо его только дожать.

Тут нужно действовать быстро, но с умом. Во-первых, связаться со всеми, кто мог бы помочь тестю, его покровителями из Москвы и Минска. Хотя бы теми, кого сам Давид знает. Пусть эти гады поумерят пыл. Это первое. Нужно как-то тестя из их кутузки вытащить. Подумаю. Третье, нужно найти деньги. Столько червонцев разом не потратишь. Город не большой. Только бы не залетный. Тогда ищи его по всему СССР. Так. Главное. Не поддаваться панике.

– Матушка, нужно срочно найти в записных книжках все телефоны московских и минских друзей отца. Попробуйте?
– уже более уверенным голосом, очень желая показаться более спокойным, чем был на самом деле, проговорил Давид.

– Вера, пока мама ищет телефоны, припомни, как все было.

– Уже рассказывала я - угрюмо повторила Вера, но все же начала - Мы с папой в зале ожидания сидели. А там душно было очень. Ну, я и попросила, чтобы мы на улице подождали немного. А потом уже поезд подали. Только еще не пускали никого. На перроне толпа была огромная. Нас оттеснили в угол. Там такой закуток есть. Папа уже собрался пробираться в вагон. А тут двое мужчин каких-то рядом оказались. Вроде бы, тоже пробираются. Они как-то меня от папы оттеснили, как бы, случайно. А потом один как рванет портфель. Отец попытался удержать, но у портфеля ручка оторвалась. Они сразу как-то, ну, не знаю, растворились что ли. Папа закричал. Но там такая сутолока стояла, что никто и не услышал.

Вера замолчала.

– А потом что?
– спросил Давид.

– Что потом? Суп с котом - огрызнулась девушка - Папа побежал в милицию. А они сказали написать заявление, ехать на фабрику и там ждать. Я поехала с ним. Потом пришли эти, из НКВД, и стали кричать на папу, что он сам все украл. Меня отвели в другую комнату и там один, противный с усиками, как у таракана, все выпытывал, как все было. А потом меня выгнали, а папу увезли. Вот и все.

– Хоть какие они были. Эти, которые портфель вырвали?
– спросил Давид.

– Обычные. Я не успела рассмотреть. Там такая толпа была.

– Ну, высокие или низкие?

– Тот, который вырвал - высокий. Выше папы, наверное, на целую голову.

– Блондин или брюнет?
– не успокаивался Давид.

– Не помню. В картузе он был. Кажется... шатен.

– Ну, что-то необычное может запомнила. Хоть что-то.

– Не знаю. Может... У него наколка на руке была. Прямо, в глазах стоит. Такая, вроде бы русалка и якорь. А внизу надпись.

– Что за надпись.

– Не помню. Не разглядела - Вера опять захлюпала носом.

Все замолчали. Молчание висело над столом, как покрывало из липкой и неприятной паутины. Давид, вдруг осознав себя старшим, поспешил разорвать его.

– Мама, соберите все адреса московских друзей папы и напишите из мне на бумажке. Верочка, попробуй вспомнить хоть что-то об этих мужчинах. Ну, тех двоих, которые вырвали портфель. Розочка, тебе нужно полежать.

Малка (Мария Яковлевна) вопросительно посмотрела на дочь.

– Розочка, да?

– Да, мама.

– Сердечко мое! Такая радость, а дома все не слава богу. Прости нас.

– Что ты, мама! Я все понимаю. Потом, когда поможем папе, порадуемся. Я сейчас все равно не усну. Мы лучше с Яшей уроки проверим.

– Хорошо - вместо матери ответил Давид - А мы с Любой пока сбегаем в НКВД. Попробуем что-нибудь узнать.

Сидеть становилось все более невыносимо. Потому, схватив листок с телефонами, он кинулся из квартиры в направлении здания на улице Билецкого, где располагались ОГПУ, а позже НКВД, проглотившее ОГПУ. По делам фабрики ему приходилось общаться с сотрудниками этой конторы. С кем-то он даже был дружен. Одним из таких, скорее, не друзей, но приятелей, был следователь Коля Ершов. Он тоже воевал в гражданскую, был, хотя и старательно скрывал это, из виленских купцов. Да и человек был не злой.

Пропуск у Давида был. Но Любу не пустили. Ей пришлось остаться у входа. Давид быстро поднялся на второй этаж к знакомому кабинету. Постучал.

– Входите!
– донеслось из-за дверей.

Давид вошел. Ершов сидел за столом. Перед ним лежало несколько папок с 'делами', которые он вел. Может быть, даже с 'делом' Ефима Исааковича.

– Тут такое дело - начал Давид.

– Да, знаю я, Додька, знаю - невесело проговорил приятель - Начальство уже все решило. Деньжищи- то огромные. Кого-то нужно посадить за них. А тесть твой - вот он. Сам пришел. Удобно.

Он не весело усмехнулся.

– А что делать?

– Ох, боже мой - потянулся следователь - Сверху надо как-то надавить. Иначе потом хуже будет. Понимаешь, если в суд передадут, то тут уже такая возня пойдет, что врагу не пожелаешь. За наших их начальники вступятся. Просто перемелет система твоего тестя. Даже косточек не оставят. Тем более, он и так на ладан дышит.

– Что?
– ошалело спросил Давид - Почему на ладан?

– Так, шандарахнуло его на допросе. Ты что, не знал?
– удивился Ершов.

– И где он?

– В больнице. Где же еще? На Паскевича.

Давид вскочил.

– Я к нему сбегаю. Мы завтра сможем встретиться?

– Хорошо. Только сюда не приходи. Уж, очень сильно наши хотят твоего тестя засадить. Давай в парке встретимся, в обед.

Давид кивнул, соглашаясь, и пулей выскочил из кабинета. По дороге едва успев растолковать Любе, что случилось с отцом, он отправил ее за свежим бельем и какой-нибудь едой, а сам вошел в здание старой гомельской больницы. Давида долго не хотели пускать нянечки, наводившие порядок в отделении, потом милиционер, сидевший у входа. Наконец, умаслив нянечек и уговорив стража, он прорвался к Алекснянскому.