Как на ладони
Шрифт:
глава седьмая
В день, когда началась война, папа пребывал в отличном настроении.
— Наконец-то! — радовался он за завтраком.
На кухне он включил Национальное радио, а в гостиной — CNN и постоянно срывался со своего места за столом, когда ему казалось, что по телевизору сейчас могут показать что-нибудь интересное.
— Долго это не продлится, — уверял он. — Саддама прикончат уже через пару дней.
В школе все дети были в восторге. Они говорили, что мы выкурим чурок из Кувейта. За обедом я опять попробовала подсесть к Томасу, и
— Слышал про войну? — начала разговор я.
— Ага.
Я взяла вилку и отковыряла от одного из своих равиоли половину.
— Папа говорит, что через пару дней все закончится, — поделилась я.
— Меня не волнует, что там говорит твой папаша.
— Извини.
Больше до конца обеда мы не разговаривали, но я уже радовалась, что мы хотя бы сидим вместе.
Через пару дней, когда Саддам начал стрелять разрывными ракетами по Израилю, папа впал в депрессию. По CNN показывали, как ликуют палестинцы, а папа все твердил, что это чушь.
— Куча идиотов! — кричал он. — Все, что им хватает ума показывать, — это кучу идиотов!
Еще больше он разозлился, когда по телевизору показали, как Ясир Арафат обнимается с Саддамом.
— Предатель! — процедил папа. — Мне даже хочется тебе имя поменять.
— Почему это? — не поняла я.
— Почему? Потому что тебя назвали в его честь.
— О, — промолвила я. Я этого не знала.
— Эта дурацкая идея принадлежит твоей маме. Я хотел назвать тебя Эстель.
— Какое красивое имя.
— Французское, — кивнул папа.
— А можно мне сейчас поменять имя? — заинтересовалась я.
Папа помотал головой. Разговаривая со мной, он не отрывал взгляда от телевизора.
— Слишком поздно.
— Почему?
— Просто так, — пожал плечами он. — Никто не запомнит.
Я пошла к себе в комнату и взяла лист бумаги, который весь исписала именем Эстель, вдоль и поперек. Я чувствовала себя обманщицей. Так забавно было писать его снова и снова. Эстель — французское имя. Французское — а значит, более нормальное, чем арабское.
Папа продолжал смотреть одновременно телик и слушать радио. В ту субботу после начала войны мы поехали в “K-Март”[7] за подставкой для телевизора в гостиную. Конечно, из столовой и так было видно телевизор, но папе хотелось сидеть поближе, чтобы не пропустить ни единого слова.
Я ужинала в гостиной с папой и поэтому тоже смотрела новости, в основном довольно скучные, особенно когда там рассказывали про всякие модели самолетов или виды патронов. Зато я любила смотреть на Кристиан Аманпур, потому что папа сказал, что она сексуальная. Каждый раз, когда он это повторял, мне хотелось соскочить с дивана и пуститься в пляс. Я была так счастлива, что он говорил в моем присутствии о совершенно взрослых вещах!
Я начала подумывать о том, чтобы стать журналисткой. На этой неделе собирались провести заседание редколлегии школьной газеты, и я сообщила папе, что хочу на него сходить.
— Хорошая мысль, — согласился он. — В прессе мнение арабов почти не освещают.
За выпуск газеты “Лоун стар таймс” отвечали ученики средних классов, поэтому выходила она всего раз в месяц. Курировал этот процесс мистер Джоффри, мой учитель английского. Обычно он вел себя не очень-то активно, сидел у себя за столом, пожевывая сандвич и просматривая
всякие бумаги. Главным редактором газеты был мальчик по имени Чарли, с жесткими каштановыми волосами и голубыми глазами. С начала собрания он стоял у доски и спрашивал по порядку у ребят, готовы ли их статьи и интервью. Потом он поинтересовался у новичков, как нас зовут и о чем мы хотим писать. Новеньких было всего двое — я и еще одна девочка, с которой мы вместе ходили на английский. Ее звали Дениз — очень хорошенькая блондинка, правда, немножко полная. Она постоянно изрекала своим высоким голосом какие-то странные сентенции, и я была уверена, что одноклассники считают ее дурочкой. Но потом как-то заглянула в ее тетрадки и тесты и увидела, что они пестрят пятерками с плюсами.Я подняла руку, и Чарльз указал на меня.
— Меня зовут Джасира, — представилась я. — Я хотела бы писать о войне.
Несколько ребят рассмеялись, но только не Чарльз. Он спросил:
— Какого рода статьи о войне тебя интересуют?
— Ну, — протянула я, пытаясь придумать хоть какой-нибудь ответ. — Может, написать о резервистах и о том, каково это — когда тебя призывают на войну?
Чарльз задумался на секунду, а затем кивнул:
— Интересный аспект. Обсудим это после собрания.
Потом руку подняла Дениз и сказала, что хочет писать рецензии на книги.
— У нас уже есть люди на книжное обозрение, — разочаровал ее Чарльз.
— Да-а? — протянула она. — Ну, а какие вам нужны?
— Мы подумывали начать размещать гороскопы. Справишься?
— Конечно, — обрадовалась она.
Мы с Дениз остались после заседания, чтобы переговорить с Чарльзом.
— Как думаешь, через сколько у тебя будет готова эта статья про резервистов?
— Не знаю, — призналась я. — Недели через две?
— Если справишься за полторы, попадешь в мартовский выпуск.
— Отлично.
— То же касается и твоих гороскопов, — повернулся он к Дениз.
Она кивнула.
— А мне их что, просто выдумать, да?
— Конечно, — кивнул Чарльз, — только постарайся сперва разузнать что-нибудь о знаках зодиака. Ну, то есть вот Девы, например, всегда нервничают, так что напиши, как им будет тяжело, но что в районе четырнадцатого числа случится что-то, что позволит им расслабиться. Понимаешь?
— Вроде того, — захихикала Дениз.
Переговорив с Чарльзом, мы с Дениз вместе пошли из школы. Я никогда раньше не задумывалась о том, чтобы дружить с ней, ведь у нее был такой странный голос и все вокруг постоянно над ней потешались. Но я и сама была не очень-то популярной в школе. А тут вдруг обнаружила, что с ней довольно легко общаться.
— А почему ты решила писать для газеты? — поинтересовалась она.
Я пожала плечами.
— Я подумываю о том, чтобы стать журналисткой, когда вырасту.
— О, — произнесла она и, помолчав секунду, сказала: — А знаешь, почему я туда пришла?
— Почему?
— Только не говори никому, — предупредила Дениз.
— Не буду.
— Я влюблена в мистера Джоффри. И я хотела бы заняться с ним сексом.
— Серьезно? — удивилась я.
Мистер Джоффри был коротышкой с маленькими глазками, которые он прятал за круглыми очками. За все сегодняшнее собрание он не сказал ни единого слова.
— Он такой сексуальный, — поделилась Дениз.