Как обойтись без соперницы?

… На следующий день у нас на работе начались большие перемены. Из Франции прислали нового генерального менеджера нашего филиала – Андрэ Мальро, по-нашему Андрея. Его бабушки и дедушки, бывшие русские помещики, в свое время оперативно сориентировались в социалистическом хаосе семнадцатого года и сбежали за границу, предпочитая любить Родину издалека. Андрей родился в Париже, прекрасно, хоть и чуточку старомодно, говорил по-русски, и с удовольствием приехал в Россию припасть к корням. И заодно поднять нашу компанию на новый уровень. Сначала он посетил Москву, потом Питер, а потом и до нашего городка добрался.

Первым делом он собрал всех работников компании в конференц-зале и начал оглашать планы. А они у него были воистину наполеоновские: расширение рынка, филиалов, абсолютная победа над конкурентами и вообще полный и глобальный успех. Весь офис буквально вибрировал от волнения, кроме уборщиц. Тем было совершенно все равно, под какими ногами мыть пол – русскими или французскими.

Я, сидя в конференц-зале, активно изображала, что конспектирую речь начальства, а сама задумчиво разрисовывала завитушками лист за листом красивого делового блокнота. Стильный и дорогой блокнот с кожаной обложкой мне презентовала Алла со словами:

– У деловой женщины все должно быть прекрасно: и лицо, и блокнот.

– А новые мозги в комплекте с блокнотом не продаются?– спросила тогда я.

– Нет, – не моргнув глазом, отчеканила Алла. – Придется донашивать старые.

Мои мысли витали где-то далеко, поэтому я пропустила, как минимум, половину страстной речи Андрея, и чтобы хоть как-то войти в рабочее состояние, шепотом спросила у сидящей рядом Ани – нашего главного бухгалтера:

– Что он сказал насчет расширения филиалов? Я сегодня никак не могу сосредоточиться.

– А черт его знает, не мешай слушать, – отмахнулась бухгалтер.

– Как же ты его слушаешь, если тоже пропустила, что он говорит? – удивилась я.

– Да мне все равно, что он там вещает. Пусть хоть таблицу умножения наизусть декламирует. Ты послушай, какой голос, а? Вот он чего-то там щебечет, а мне все кажется, что он поет:

Ланфрен-ланфра,

Та-та-тита.

Лети в мой сад, голубка!

Так к нему намертво прилепилась эта кличка. Андреем его уже никто и не называл. Только Ланфреном. И все! А голос действительно был удивительный, в точности, как у молодого Боярского, когда он Голубку напевал. Бархатный, такой, сам в уши заползал, мозг обволакивал. А потом медленно скользил вниз, точно следуя по тем путям, что в анатомическом атласе нарисованы.

Вот как нужно студенткам-медичкам анатомию преподавать! Я когда-то хотела в медицинский поступать, но потом раздумала. Как атлас почитала медицинский –так и раздумала. Наворотили они там латинских названий: мускулюс-шмускулюс. У нас, женщин, какой мускул не возьмешь – он намертво к красивому и романтичному мужику прикручен. А если мужик еще и француз – то гены и кровь за мускулами следуют строевым шагом.

Оно и понятно: наши-то аристократы русские все во Франции жили большую часть жизни. Как приедут за деньгами в родную деревню –так и давай нашим русским девкам впаривать: блюманже да сильвупле. Вот у нас в генах и отпечаталось, что каждый француз – он прям шарман. Так что в крови у русских женщин – сплошное мерси боку.

Сам Ланфрен об удивительной способности своей и не догадывался. Только никак в толк взять не мог, отчего все сотрудницы разом замирают, стоит ему только рот приоткрыть.

Внешностью его природа тоже не обделила. Высокий, но в меру, не каланча, он был прекрасно сложен: узкие бедра, красивый торс, выделяющийся под тонкой рубашкой, гордая осанка. Фигура явно была выкована в спортзале, но без фанатизма, белковых добавок, перекрученных вен на мышцах и прочих анатомических излишеств. Светло-каштановые волосы в тщательно продуманном парижскими парикмахерами беспорядке, падали на лоб, оттеняя голубые глаза.

От него неуловимо веяло ненавязчивым французским шармом, жареными каштанами, знаменитыми кофейнями Монмартра и женскими вздохами в темноте зрительных залов в наших кинотеатрах, куда мы, женщины, год за годом приходили полюбоваться на настоящих французских мужчин.

Даже наша уборщица тетя Клава, строгая тетка пред пенсионного возраста с вечно забинтованными артрозными коленями, которую боялись абсолютно все, включая начальство, потому что она не боялась никого, не решалась ткнуть шваброй в ноги Ланфрена с обычным своим грозным криком:

– Куда по помытому? Сейчас зубами это все отдирать будешь! Моешь тут, моешь, а вы все ходите и серите, как говны!

При виде Ланфрена тетя Клава опиралась на швабру и задумчиво шептала:

– Ты ж погляди, ядрёна кочерыжка, как оно выписывает по коридору! Ну настоящее Бельмонде! Мне вот интересно: из чего они их, таких, во Франциях ихних лепят? Из одеколонов и шоколаду, что ли? Повезло тебе, милок, что я старая. Была бы помоложе – живой бы не ушел!

Если новая метла просто чисто метет, то наш Лафрен явно пытался побить рекорд пылесоса "Филипс". Он сначала перетряс весь штат, потом расширил его, упразднил старые должности, ввел новые и выдал толстый свод свежеиспеченных правил. Главной интригой была должность его заместителя. Две недели мы гадали, кого же он возьмет под теплое ароматное крылышко. И вот, наконец, он назначил общий сбор в конференц-зале. Я шла туда спокойно, мне эта должность вряд ли светила. Рядовой менеджер – вот мой потолок, я и эту должность получила только потому, что вовремя блеснула знанием французского во время визита владельцев компании в наш филиал.

И когда Ланфрен произнес:

– На должность моего заместителя я назначаю… – и замолчал, держа грамотную – по системе Станиславского – паузу, я не напряглась.

Знала, что ловить нечего. Да и не до того как-то было: я продумывала, какой салатик еще нарезать для наших с девчонками посиделок. У меня в этот день был день рождения, и мы решили отметить, как обычно – теплой нашей женской компанией, тихо и скромно. Не люблю я свой день рождения. Не понимаю, отчего люди считают это таким уж великим праздником. Я-то для этого ничего не сделала. Ну родилась и родилась. За меня родители постарались. А я для этого никаких усилий не прикладывала.

И вдруг Ланфрен произнес:

– Екатерину Градову. Поздравляю с новой ступенькой в карьере и днем рождения!

Все головы повернулись ко мне. Я почувствовала многоголосый, но беззвучный, глубоко загнанный внутрь женский вопль:

– Ах ты, стерва! Чем же ты лучше меня?

Я встала и пошла к Ланфрену. Если бы женские взгляды были огнестрельным оружием, то от меня не осталось бы даже крошечного ошметка. Ничего! Пока я шла, меня двести раз расстреляли из крупнокалиберного, сто раз испепелили ядерными зарядами и пятьсот раз выцарапали мне глаза. Над конференц-залом развернулся невидимый, но огромный плакат: "Эту овцу? Да за что? Она же никакая! Ни кожи, ни рожи!"

После собрания мы – я и Ланфрен – сидели у него в кабинете. Он перечислял мои обязанности, давал ценные указания, вводил в курс дела. Деловито, кратко – обычный рабочий процесс. Но взгляды, которые он бросал на меня, были многозначительнее слов. Я знала, что нравлюсь ему. Шестым или седьмым невидимым женским чувством я улавливала невидимые флюиды и пухлых амуров с луками и стрелами. Один амур своей работой явно был доволен. Стрела его достигла цели и торчала из спины Ланфрена. Вопрос в том: как глубоко зашла стрела? Действительно ли она вошла в сердце или просто слегка зацепила?