Как обойтись без соперницы?
Шрифт:
Второй амур все никак не мог прицелиться, чтобы выстрелить в меня. Он крутился вокруг так и этак, я его не видела, но чувствовала как его крылья ударяют по моему лицу. Я старательно уворачивалась от его стрел. Этот пухлый весельчак просто не понимал, как я боялась ошибиться снова!
Да и дочка моя – как ей объяснить, что в жизни мамы появился другой мужчина? Но с другой стороны, что мне мешает урвать немножко женского счастья? Разве я его не заслужила? Главное: не увлекаться, ничего не ждать. Котлеты не жарить. Рубашки не стирать. Не врастать, не сплетаться корнями. Но как? Разве я так умею? Ни я, ни одна наша женщина так не сможет.
Недаром все иностранцы так хотят жениться на русских.
А мы привыкли – в омут с головой. Мы привыкли все на себе тащить.
Мы же на себе страну вывезли: революцию, коллективизацию, войну, перестройку.
В плуги вместо лошадей кто впрягался? Бабы русские. Бабушки наши. Мы их еще помним. И красивые, и ловкие, и умные, и ко всему привычные.
А в перестройку кто челночил? Опять бабы. Мужики-то многие подрастерялись. Новая страна, новая жизнь. А нам, бабам, теряться некогда было. Мы в политике не разумеем. Все по мелочи шуршим. Как взвалили на себя баулы клетчатые самопальные, так и рванули в Турцию за шмотками. А потом сами это шмотьё продавали на базарах рядом с поляками. Те реально шары выкатывали в удивлении. У них-то к нам с товаром сплошные мужики ездили. Лак для ногтей везли, трусики-недельки да лаки для волос.
Их панночки – все там Барбары Брыльские. На гитаре тренькали, мужа дожидаючись. А наши белье постирают, чтобы любезному, который на диване за судьбы Родины переживает, было, что надеть. Котлет наваляют с борщом, да еще компотика за десять минут перед отъездом наварят, как же без компотика-то? И в Стамбул.
Помню как моя мама, когда их НИИ в перестройку закрылось – я тогда совсем маленькая была, быстро переквалифицировалась в челночницу и начала мотаться в Турцию за товаром. Папа в том же НИИ работал. Он, оставшись без работы в развалившейся к чертям стране, залег дома на диван в депрессии, медленно переходящей в запой. А мама ничего, не растерялась. Баул в зубы – и в Стамбул.
Помню, как она стояла на кухне за пять минут до выхода, в пальто, с баулом в зубах и пробовала компотик: а не кисло ли? Может, сахарку сыпануть еще да прокипятить? А некогда кипятить. Турецкий султан с крошечной зачумленной швейной фабрики уже копытом в нетерпении бьет: когда там "Наташа" приедет их благосостояние поднимать? Могли бы и отблагодарить турки наших русских женщин, в центре Стамбула памятник клетчатому баулу поставить. Постамент из старого автобуса сделать. Сверху это клетчатое чудовище, а под ним наша русская женщина, полупридавленная, с волосами дыбом, глазами на лбу и пачкой долларов в зубах. И подпись: "Символ благосостояния Турции". И перед памятником фонтан, что слезами наших женщин наполнен.
Целые конторы пустовали из-за этой Турции. Хоть табличку вешай: "Райком закрыт. Все ушли на фронт в Стамбул".
И нас наши мамы также воспитали: все для мужа, а для себя ничего. А я свою дочку по-другому воспитывать буду. Пусть хоть она счастливой будет.
Вечером мы праздновали мой день рождения. Алла приехала из Москвы, она всегда приезжала на наши дни рождения. Приехала не одна, а со свежеиспеченным другом сердца – Лучано, итальянским шеф-поваром крутого московского ресторана. Намерения у Аллки были сами серьезные. Она собралась за повара замуж. Что думал об этом сам повар, мы так и не узнали, потому что был молчалив по натуре своей, несмотря на темперамент, прожил в Москве всего два месяца, едва говорил по-русски, и только счастливо улыбался, глядя на Аллу. Между собой парочка разговаривала на дикой смеси английского, итальянского и русского. Алла называла его Лучиком. Прозвище пришлось
очень кстати – у него действительно была лучезарная улыбка.– Алл, да у него в каждом городе вот такая Алла, – возмущалась Рая. – Ты совсем с ума сошла?
– Мне с ним что римского папу крестить? – беспечно отмахнулась Аллка. – Махнем в Италию, с родней познакомлюсь, и начнётся у меня сплошная дольче вита мама миа!
– Я правильно, говорю? – обратилась Аллка к итальянцу, – фамилия белиссимо ла дольче вита?
– Си! – расплылся в улыбке итальянец.
– Зато, девочки, он не жадный и покладистый. Верчу им, как хочу. Нашими так черта с два покрутишь. Они у нас гордые. А этих их фемины приучили: под каблук – и в стойло! Подарками меня завалил, и, главное, всегда готов голосонуть за мир.
Оля прыснула. Я едва не поперхнулась вином. А Рая озадаченно спросила:
–Это как? Что значит: голосовать за мир?
– Ну ты даешь, Райка! – возмутилась Аллка. – Ты что не помнишь старый плакат, который напротив нашего детского садика висел? Мы же с воспитательницей выходили гулять и сразу в него утыкались.
– Он еще с советских времен висел, – подтвердила Оля.
– Да неправда! – возмутилась я. – Это его как повесили перед первой встречей Горбачева с Рейганом в восьмидесятях, так и висел потом много лет. На нем еще перечеркнутая ядерная боеголовка была нарисована.
– Ну и? – Рая аккуратно доставала из банки соленые огурцы и красиво выкладывала на тарелке.
– Ну и то! – Аллка понизила голос и заговорщицки подмигнула. – Кроме ядерной боеголовки на нем была нарисована мужская рука, поднятая вверх и согнутая в локте, с таким нехилым бицепсом и сжатым кулаком. И надпись: "Голосую за мир!"
– Тьфу на тебя! – Рая аж закашлялась от возмущения.
До нее, наконец, дошло, что имеется ввиду.
– Вот зараза! Весь аппетит испортила, – Рая скривилась, словно лимонов наелась.
Посмотрела на огурцы и решительно отодвинула тарелку в сторону.
– Да ладно тебе! – Аллка приобняла ее и принялась тормошить. – От этого аппетит только разгореться должен. Мы с моим Лучиком как наголосуемся, там прям умираем от голода. Думаешь, я зря повара выбрала? Все продумано!
– Да иди ты! И слушать не хочу! – Рая замотала головой.
Мы расхохотались.
– Девчонки мои, чтобы я без вас делала, – вздохнула я.
– Начинается, – Оля разлила вино по опустевшим бокалам. – А давайте без лирики и пьяных слез. Просто накатим. За нас. И нашу любимую споем. Райка, маэстро, урэжьте вальс!
Рая подперла щеку рукой и с чувством пропела:
– А ты любви моей не понял…
– Гад! – хором вступили мы.
– И напраааасно! И напраааасно!
– Эх, девочки, – Оля задумчиво поигрывала веточкой укропа. – А помните был такой старый фильм "Труффальдино из Бергамо"?
Оля была помешана на старых советских музыкальных комедиях. Дома у нее была внушительная коллекция дисков DVD с этими забавными фильмами.
– Помним, конечно, – подтвердили мы.
–Так вот, – продолжила Оля, – там был замечательный рецепт, как наказывать неверных мужей.
Она строго взглянула на Лучано, который немедленно улыбнулся в ответ, и с чувством продекламировала:
Когда б мне дали власть, я б приказала,
Чтоб всюду все неверные мужчины
Носили по одной зелёной ветке,
Тогда бы города все превратились
В зелёные и пышные сады!
Мы рассмеялись. И вдруг раздался звонок в дверь.
– Ты кого-то ждешь? – спросила Оля.
– Да нет, больше никого не приглашала. Может, соседка за солью или сахаром? У нее вечно что-то заканчивается на ночь глядя, – ответила я и пошла к входной двери.