Как общаться с вдовцом

— Хорошо. Я рад помочь вам. Только скажите, где у вас швабра.

— Швабра?

— Обычно я не вытираю рвоту до третьего свидания, но, похоже, мы с вами нашли друг друга.

Она улыбается.

— Простите, что так получилось со свиданием. Я все наверстаю, честное слово, — обещает она и бледнеет при мысли о том, что я могу понять это как намек на секс.

— Все в порядке.

— Правда, не стоит убираться.

— Поверьте мне, стоит.

Она несет Мейсона в спальню, оставив меня с Сэмом в коридоре; мальчик выглядит как самая юная жертва похмелья в мире. Он прислонился к стене и ошеломленно трет глаза.

— Я знаю, каково тебе, — сочувственно признаюсь я.

Несколько минут спустя возвращается Сьюзен, она в спешке набрасывает на Сэма пальто и тащит его к двери.

— Чувствуйте себя как дома, — говорит она мне. — Угощайтесь, чем хотите.

И уходит.

На то, чтобы отмыть рвоту, у меня уходит больше времени, чем можно было предположить. Швабра только размазывает ее по всему полу; я перехожу на бумажные полотенца и расходую три рулона. Потом я еще раз протираю пол шваброй, собираю все бумажные полотенца в мешок для мусора и бросаю его в гараже вместе со шваброй, которую уже вряд ли удастся отмыть. Но даже после того, как я вымыл пол и попрыскал его «Лизолем», меня преследует запах рвоты, и я обнаруживаю у себя на штанах, прямо под коленом, пятно засохшей рвоты, очертаниями напоминающее Италию. В чуланчике за кухней я нахожу стиральную машину и сушилку, снимаю штаны, засовываю их в машину и засыпаю порошок. Поставив машину в режим стирки несминаемой ткани, я какое-то время брожу по дому в трусах и разглядываю фотографии, на каждой из которых заметны следы того, что супруга Сьюзен удалила хирургическим путем. Потом в поисках еды я обшариваю буфет и холодильник. В шкафчике над холодильником я обнаруживаю бутылку «Джонни Уокера» и какое-то время раздумываю, но впереди явно долгая ночь, а Сьюзен сказала, чтобы я угощался, чем захочу, поэтому я беру бутылку, крекеры «Ритц», пакет сока «Улица Сезам» на запивку и устраиваюсь в гостиной перед телевизором. У Сьюзен только основные кабельные каналы, и ей хватило ума об этом умолчать: знай я это раньше, вряд ли согласился бы тут остаться. Кажется, по всем каналам идут либо какие-то мелодрамы о врачах, либо фильмы о полицейских, где одетые с иголочки копы полфильма проводят в полутемных лабораториях, оборудованных по последнему слову техники и больше похожих на ночной клуб, стараясь выудить сенсационную информацию путем непрерывного исследования клочка одежды. Коллекция дисков Сьюзен, похоже, ограничивается диснеевскими мультфильмами. С полчаса я безуспешно переключаю каналы и, сам того не замечая, выпиваю треть бутылки «Джонни Уокера». Когда я встаю, мои ляжки с чмоканьем отлипают от кожаного дивана, как будто я чищу какой-то фрукт.

Чувствуя себя слегка под мухой, я иду проверить, как там мои штаны. Стирка закончена, поэтому я достаю их из машины, бросаю в сушилку и отправляюсь на поиски ванной комнаты. Перед входом в туалет висит кусок пластика, и сквозь него мне видно ободранные стены, незаделанные косяки, проводку; все говорит о том, что здесь идет ремонт. Тогда я иду наверх, утопая ногами в плюшевом ковровом покрытии, когда я случайно прикасаюсь к обоям, мои пальцы легонько бьет током от статического электричества. В нижней ванной комнате полно резиновых игрушек; на сиденье унитаза лежит странная штуковина в форме пончика — очевидно, для того чтобы мальчики не провалились в толчок. Все это выглядит не очень-то чисто, и я решаю сходить в туалет Сьюзен. Значит, мне придется пройти через ее спальню, что может быть истолковано как вторжение в личную жизнь, но я вытер с пола блевотину и сижу с ее сыном, так что мы это уже явно проехали, верно? Кроме того, она настаивала, чтобы я чувствовал себя как дома, а дома я не сажусь задницей на закапанный мочой пластиковый пончик, который гаденько скалится на меня, словно туалетный идол.

Спальня Сьюзен оформлена в темно-серых тонах. Двуспальная кровать со стеганым кожаным изголовьем накрыта атласным бордовым одеялом, подушки и простыни того же цвета. Постель выглядит сексуально, что заставляет меня слегка изменить мнение о Сьюзен — как и наличие в верхнем ящике ее тумбочки, который я открыл абсолютно случайно, не одного, а целых двух одинаковых вибраторов: это говорит о том, что Сьюзен — женщина, которая серьезно относится к оргазму, раз уж у нее есть запасной вариант запасного варианта.

— Ай да Сьюзен! — потрясенно произношу я вслух.

Я делаю большой глоток из бутылки «Джонни Уокера» и иду в ванную. Собираясь на свидание, Сьюзен оставила здесь беспорядок: по всей ванной разбросаны клипсы, расчески, фен, карандаши для глаз, тюбики с губной помадой и другие орудия красоты. Я немного пьян, и, наверно, поэтому меня до глубины души трогает, что она так хлопотала, чтобы всего лишь пойти со мной поужинать.

Выйдя из ванной, я на минутку ложусь на кровать и утопаю в мягком матрасе, наслаждаясь прикосновением прохладного шелка к голым ногам. На тумбочке у кровати стоит фотография в рамке: Сьюзен с подружкой, обе в бикини, на каком-то тропическом курорте, в руках у них коктейли с яркими зонтиками. Я ставлю фотографию себе на грудь и какое-то время рассматриваю ее. Я невольно задумываюсь о том, очутились бы мы здесь, в этой мягкой, сексуальной постели, если бы наше свидание прошло как положено. Такой вариант не кажется логичным продолжением ужина, но сейчас, очутившись здесь, я чувствую, что, может быть, так бы оно все и было. Я закрываю глаза и стараюсь вспомнить ее лицо за ужином, я ищу подсказку, пытаюсь различить скрытую чувственность, представляя вероятное развитие событий, которое привело бы от натянутого разговора за ужином к тому, чтобы раздеть друг друга и лечь рядом на эту бордовую мягкость. Сьюзен. Кажется, у группы «Джони» есть старая песня с таким названием. Я напеваю несколько тактов, но не могу вспомнить слова. Все это было так давно.

— Боже мой!

Ее голос выдергивает меня из сна, как рыболовный крючок, зацепившийся за глаз; прищурившись от ослепительно-яркого света, я понимаю, что в дверях стоит Сьюзен. Она прижимает Сэма лицом к своему бедру; от изумления у нее глаза вылезают из орбит, челюсть отвисла, подбородок дрожит.

— Сьюзен, — говорю я и, покачиваясь, сажусь на кровати. Фотография летит с моей груди на пол, «Джонни Уокер», который, как я позже осознаю, торчит меж моих ног наподобие фаллоса, проливается на одеяло.

— Какого черта вы здесь делаете? — орет она.

— Послушайте, — отвечаю я, потирая глаза, а комната кружится, словно карусель. — Все в порядке.

— Мразь! Надевай штаны и уматывай из моего дома ко всем чертям!

Ее лицо искажает гримаса гнева и отвращения. Я скатываюсь с кровати и, пошатываясь, подхожу к ней. Защищаясь от меня, Сьюзен выбрасывает вперед руку и с отвращением шарахается к стене.

— Не подходи ко мне!

В коридоре ревет Мейсон.

— О боже, Мейсон!

Волоча за собой Сэма, она выбегает из комнаты. Словно в замедленной съемке, в похмельном тумане я сбегаю вниз по лестнице; голова гудит, ноги дрожат. Рывком я открываю сушилку. Штаны тяжелые и мокрые — я понимаю, что забыл включить машинку. Я натягиваю штаны как есть, мокрые и холодные, и бегом поднимаюсь по лестнице. Сквозь приоткрытую дверь в спальню Мейсона я вижу, что Сьюзен сидит на кровати и держит обоих мальчишек у себя на коленях.

— Сьюзен, — зову я.

Она бросает на меня испепеляющий взгляд, который несет такой ядерный заряд ненависти, что все органы моего тела сжимаются, как губка.

— Уходите, — приказывает она, и я понимаю, что ничего исправить нельзя: она не захочет слушать никаких объяснений. Для Сьюзен я навсегда останусь парнем, которого она нашла в своей постели пьяным и без штанов. Когда в следующий раз она будет рассказывать другому мужчине о неудачных свиданиях, мое имя будет первым в списке; собеседник Сьюзен сочувственно покачает головой, а она пожмет плечами и самокритично признается, что, кажется, просто притягивает всяческих негодяев и извращенцев. Несправедливо, конечно, что я окажусь в такой компании, но, похоже, мой приговор обжалованию не подлежит. Да уж, наломал я дров. Мне ничего не остается, как грустно кивнуть, застегнуть сползающие сырые штаны и спастись бегством: этот случай — очередной экспонат в моей быстро пополняющейся коллекции постыдных отступлений.

По дороге домой я истерически смеюсь — или плачу. Я не уверен, как точнее определить высокие гортанные вопли, которые пулеметной очередью вылетают из горла. Как бы то ни было, я чувствую острую боль от уколов в груди — зазубрины блуждающих чувств, что разбились, и мне никак их не склеить.

В следующие недели у меня было столько паршивых первых свиданий, что можно смонтировать музыкальный клип. Включайте какую-нибудь популярную песню и смотрите, как Дуг примеряет костюмы и позирует перед зеркалом во весь рост, а Клэр валяется на кровати, дает ему указания и хохочет. А вот Дуг ведет разных привлекательных и не очень женщин из основного списка в рестораны и кафе, а потом провожает их домой. Мелькает нарезка кадров с сидящими за столом женщинами: они говорят или молчат, усердно счищая приправу с листика латука, сердито постукивая пальцем, подчеркивают какой-то (очевидно, важный) аргумент в разговоре, горько плачут, всасывают спагетти, которые, кажется, никогда не кончатся. А потом — в более быстром темпе — нарезка кадров с Дугом: вот он отвозит каждую из этих женщин домой, жмет им на прощание руку или смущенно колеблется между рукопожатием и целомудренным поцелуем. Камера замирает, и мы видим на заднем плане грустное женское лицо, на котором читается уверенность в том, что и этот мужчина тоже не перезвонит. На переднем плане в фокусе появляется Дуг: он идет к машине, и на его лице написано, сколь тщетны подобные затеи. Тут главное — правильно выбрать музыку: что-нибудь медленное, но ритмичное. Хриплый прокуренный голос поет пронизанную иронией романтическую песню, которая выражает пустоту и ничтожность всего этого: скука, потраченное впустую время, неловкое начало и конец, мгновенно ускользающие из памяти разговоры с истекшим сроком годности, печальные истории сломанных жизней, нечаянным свидетелем которых теперь стал и Дуг. Песня кончается постепенно затихающими минорными аккордами фортепиано; Дуг с печальным отсутствующим видом едет домой в машине с открытыми окнами и безучастно смотрит на пустую дорогу впереди.

А потом одной бессонной ночью я достаю из бумажника визитку Брук Хейз и набираю номер ее сотового. После пятого гудка она берет трубку.

— Это Дуг, — говорю я. — Паркер.

— Привет, Дуг Паркер, — сонно произносит она.

— Я вас разбудил. Простите.

— Нет, все в порядке. Что случилось?

— Ничего.

— А сколько времени?

— Час ночи.

— Ого.

— Ладно, я сделал глупость. Простите. Ложитесь спать.

— Вы смешной.

— Я немного пьян.