Как приручить Обскура

— Спасибо… Персиваль.

Грейвз коротко глянул на Криденса, коротко улыбнулся ему и отправился к дальней скамейке у края лужайки, к нестриженым кустам роз. Сел, положив ногу на ногу, раскрыл на колене книгу, по-хозяйски пристроил локоть на спинку. Криденс смотрел на него искоса, опустив голову, будто боялся, что его взгляд помешает.

— Значит… вы давно знакомы? — спросил Ньют, решив выбрать для разговора сиюминутный интерес Криденса. Тот вдруг смутился, опустил глаза.

— Мистер Грейвз… — тихо сказал он и замолчал, будто не знал, что сказать.

— Он не обижает тебя? — осторожно спросил Ньют.

— Нет! — Криденс ярко покраснел. — Мистер Грейвз очень… — и он опять замолчал, подбирая слова. Ньют разглядывал его лицо, отыскивая страх или нервозность. Такому, как Грейвз, запугать такого, как Криденс — достаточно одного взгляда.

Идти на конфликт с Грейвзом Ньюту хотелось меньше всего. Больше всего хотелось просто сбежать, прихватив с собой Криденса — но тот выглядел, как бродячий облезлый кот, которого впустили в дом и дали от пуза напиться молока. Он робел, не зная, получит ли по ушам, и оглядывался на Грейвза с надеждой. На предложение вернуться, казалось, вцепится всеми пальцами в землю и зашипит.

— Если тебе здесь не нравится, скажи мне, — шепотом предложил Ньют.

— Мне нравится, — тем же шепотом сказал Криденс. — Мистер Грейвз очень… Он очень…

Он беспомощно вздохнул, кинул короткий взгляд на Грейвза — тот сосредоточенно хмурился, переворачивая страницы.

— Ты боишься про него говорить? — тихо спросил Ньют.

Криденс покусал губы, покачал головой.

— Он всегда был ко мне очень… всегда был… Он мой друг, — наконец с облегчением выдохнул Криденс, будто вспомнил нужное слово. — Он всегда обещал, что заберёт меня. Я очень ждал!..

Он робко улыбнулся, ссутулился ещё сильнее, хотя проделать это сидя было трудно.

— Он купил мне волшебную палочку, — прошептал Криденс, будто делился с Ньютом какой-то тайной. — У меня есть комната!.. И книги. И волшебные шахматы. Я видел Диагон-аллею, — он говорил сдавленным шепотом, будто поток слов теснился в горле или словно Криденс не хотел, чтобы Грейвз слышал, как он его тут расхваливает. — Мы так много говорим!.. Обо всём!.. Мы гуляли по Лондону… Были у портного, там была лента, летала, как живая — очень щекотно, — Криденс коснулся шеи и тихо хихикнул. — Мистер Грейвз рассказывает про всё, что я спрашиваю, — доверительно сказал он. — Про себя, и про всё. Он очень, очень…

Криденс вздохнул и замолк. Ньют только сейчас обратил внимание, что тот иначе одет. Можно было бы подумать, что Грейвз одолжил ему свои вещи, если бы не их разница в комплекции.

— Похоже, он хорошо о тебе заботится, — сказал Ньют. — Ты даже повеселел.

По его мнению, тепла и заботы у Грейвза было столько же, сколько меха и перьев у акулы, это даже звучало нелепо. Но, кажется, за пару дней Криденсу досталось столько внимания, сколько он не получал за всю прежнюю жизнь. Он буквально расцвёл, хотя Ньют предполагал, что застанет его запуганным и покорным чужой воле. Однако Криденс только смущённо улыбался и краснел.

— Я очень боялся, что он умер.

— Никто не умер, — сказал Ньют, неловко улыбаясь, чтобы не тянуть паузу. — Давай устроим для Хоуп дом. Ей нужно хорошее, удобное гнездо. И небольшое — хотя ей, конечно, всё равно, большое или маленькое.

Криденс тихо хихикнул. Грейвз тут же поднял голову, сурово глянул в их сторону, будто его раздражало веселье. Дёрнул ртом, нахмурился. Как ему удалось привязать к себе мальчика, если он всё время всем недоволен?..

Сплетая гнездо для окками, Ньют расспрашивал Криденса про его новую жизнь, про историю знакомства с Грейвзом — и удивлялся, насколько разным было их впечатление от одного и того же человека. Криденс был полон почтительного восторга, в его рассказах Грейвз представал каким-то ангелом доброты с золотым сердцем. Ньют же видел перед собой замкнутого, хмурого, высокомерного, бессердечного козла.

Нет, Грейвз не успел сделать ничего, чтобы заслужить такое обращение, но оно напрашивалось само. Грейвз не мог быть по-настоящему добрым. Он был воплощением всего, что делает человека опасным существом, которому нельзя доверять. Парадокс заключался в том, что за несколько дней рядом с ним Криденса будто подменили. В нём начал разгораться огонь. И чем больше времени проходило, тем заметнее становились перемены…

— Надо поговорить, — хмуро сказал Персиваль и оглянулся через плечо, словно боялся выпускать Криденса из поля зрения. Ньют нервно улыбнулся.

— Иногда вы до ужаса напоминаете моего брата, — сказал он, отвернувшись, и сбежал по ступенькам сарайчика.

Грейвз коротко фыркнул, будто сравнение его задело:

— Чем?

— Манерой начинать разговор… как допрос.

Редкие встречи Ньюта с Тесеем обычно заканчивались ссорой, после которой они не виделись месяцами. Ньют любил брата, но предпочитал любить его с безопасного расстояния. Тесей писал неловкие письма с короткими сводками новостей, прикладывал к ним чеки: министерского жалованья Ньюта не хватило бы на путешествия и содержание зверинца. Ньют, конечно, продавал зельеварам перья, шерсть, сброшенные иглы и даже навоз, но вырученных денег было немного. Серебряные яйца окками стоили целое состояние, и у Ньюта были на него планы — но сокровище досталось Якобу Ковальски. Тому, кому было нужнее. Тому, кто умел смотреть на волшебных существ непредвзято, кто видел в них магию — а не ходячий (летающий, плавающий) набор ингредиентов для зелий. Кто видел в них красоту, а не опасность. Было горько, что единственный человек, с кем удалось разделить этот дом, был приговорён к забвению. Якоб видел магию яснее многих. Она была для него сбывшейся сказкой, а не утилитарной наукой о том, как заставить посуду саму себя мыть.

Тесей бы наверняка не одобрил, что Ньют отдал ему серебряную скорлупу. Грейвз наверняка — тоже.

Грейвз был таким же, как Тесей. Чтобы заслужить его уважение, требовалось прыгать выше головы. Всё, что не заслуживало его одобрения — осуждалось без права на помилование. Даже слабости у обоих были похожи: Тесей души не чаял в своих детях, Грейвз потакал Криденсу. Любимчикам прощалось всё просто так, без заслуг, без униженного выпрашивания похвалы. И ни тот, ни другой не понимали, как это лицемерно.

Нет, конечно, у обоих были и хорошие качества, но Ньют обычно узнавал о них в теории или с чужих слов. Естественно — он ведь не был никому из них ни ребёнком, ни возлюбленным. Для Грейвза он был лишним довеском к Криденсу, для Тесея — неудобным и неправильным братом.

Звери были честнее. Они не прятали чувств, они были таковы, каковы есть. Они не умели судить, навешивать ярлыки, дразнить. Они предъявляли себя без утайки, открыто — и принимали тебя точно так же. Искренне. Сердцем.

— Ньютон, не злите меня, — раздражённо сказал Грейвз, следуя по пятам за Ньютом через открытый солнечный луг пустого вольера. — Я пришёл к вам с просьбой.

— Какое одолжение, — пробормотал Ньют себе под нос. — Мы можем поговорить позднее? — спросил он, пригнувшись, чтобы не задеть головой сталактиты, прикрывающие вход в пещеру рунеспура. — У меня много дел.

— Можем поговорить на ходу, — сказал Грейвз, не отставая.

— Полагаю, бесполезно просить вас не ходить за мной просто так?..

— Ньютон, я не люблю животных, — внятно проговорил Грейвз. — Я не буду никого чесать за ушами, кормить с рук или что вы там с ними делаете.

— А вам бы не помешало, — буркнул Ньют.