Как приручить Обскура

Ты к нему, Персиваль, каждый день, — вмешался внутренний голос, — «сделай то, сделай это». Прочитай заклинание, поиграй со мной в шахматы, покажи мне обскура, оближи мне член. Скажи ему наконец, что он — не просто «полезный». Что он для тебя — «мой милый». И даже «мой дорогой». Хватит ему быть «хорошим», пора повышать ставки. Он должен узнать. Сейчас. А то другого случая не представится.

Грейвз так и не закончил вопрос. Аккуратно составил рядом оба начищенных до блеска ботинка. Обувь на подоконнике выглядела, как тайный шпионский знак, вот только Грейвз не знал, кому подаёт его. Он бросил взгляд на часы на каминной полке. Бронзовая девушка, почти девочка, сидела на бронзовом мостике, подобрав под себя ножки в модных туфельках с ремешком, и читала бронзовую книгу, изящно склонив бронзовую головку. Одним локтем она небрежно опиралась на круглый циферблат, который показывал одиннадцать.

Как медленно! Грейвз в очередной раз шагнул к ней, прислушался: но нет, часы не остановились, тикали, как им и было положено. Это время растягивалось, как смола, густое, тяжёлое.

Грейвз взялся за одежную щётку, провел по рукаву пиджака, который висел на плечиках. Не для того, чтобы привести в порядок — он полчаса назад вычистил его так, что теперь, переусердствовав, рисковал повредить тонкую шерсть. Но ему было необходимо чем-то заняться, успокоить нервы.

— О чём ты хотел спросить, Криденс?

— Откуда у вас эта магия?.. — тот оставил в покое книги, повернулся лицом. Грейвз опустил щётку, выпрямился. Посмотрел на него. Криденс держался одной рукой за книжную полку позади себя, будто ему не хватало опоры, которую давали ноги.

Тревога царапалась в грудь, в голове, как заезженная пластинка, крутился последний разговор с Ньютом, снова и снова сбиваясь на одну фразу. «Жизнь в одиночестве». Больше всего Грейвз боялся, не совершил ли он страшную ошибку тогда, явившись за Криденсом.

Подумай, Персиваль, как следует подумай, что будет, если ты не сможешь вернуться. Что будет с Криденсом? Не лучше ли было оставить всё как есть, Персиваль? Не манить его надеждой на лучшую жизнь, не учить магии, не приручать. Пусть бы он оставался с Ньютом, глядишь, всё бы выправилось само собой. Не сразу, не быстро. Но как-нибудь. Ньют славный парень, нашёл бы к нему подход. Рано или поздно нашёл бы. Если бы Ньют не гостил в Гленгори, навещая вас, Гриндевальд бы его не похитил. Не пришлось бы теперь наскоро стряпать план, который и планом-то не назовёшь: поди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что. Не возьми ты к себе Криденса — все были бы сейчас в безопасности. И ты, и он, и Ньют, и Тесей, и Эйвери.

Может, всё было зря, Персиваль? Вот он смотрит на тебя чёрными глазами, верит тебе, как богу. А что ты дал ему? Коротенькую иллюзию, что мир не так уж и плох? А каким этот мир станет для Криденса, если в нём не будет тебя? Подумай, хотя бы сейчас, как он переживёт твою смерть. Как ты себе представлял это — вот он погорюет чуток, а потом махнёт через океан, домой, войдёт в твой особняк, где на каждой вещи твои инициалы — золотом, серебром и шёлком. Где на галерее появится твой портрет, и ты будешь сидеть там, как тебя и нарисовали, задом на своём рабочем столе, видеть мир сквозь картинную раму… Как он, интересно, оттуда видится?..

Может, Криденс иногда будет приходить к тебе. А может, нет. Был бы у тебя портрет Лоренса — ты бы к нему приходил?..

— Сэр?.. — позвал Криденс.

Грейвз вздрогнул, вырванный из своих мыслей, выронил щётку. Та с грохотом ударилась в пол, отскочила к ногам Криденса. Тот поднял её.

— Сэр, всё в порядке?..

— Прости, я задумался, — Грейвз провёл рукой по слегка влажному лбу, чувствуя, как подрагивают от ужаса пальцы. Присел на подлокотник кресла, чтобы не упасть от внезапного приступа слабости. — Что ты спросил?

— Я спросил, откуда у вас эта магия, — настороженно повторил тот, подходя ближе. Он насупленно смотрел из-под бровей, как всегда, когда его что-то тревожило.

— Я родился магом, — сказал Грейвз, стараясь говорить спокойно. Но даже сам слышал, как напряжённо звучит голос.

— Нет, другая, — Криденс встал рядом, коснулся рукой его груди. — Вот здесь.

Грейвз глянул себе на грудь, но увидел там только рубашку и тёмный жилет. Никакой магии на них не было, да и под ними — тоже, если не считать его некоторым образом волшебное тело.

— Это как будто рисунок. Вот так, — палец Криденса очертил широкий круг поверх рубашки, — и здесь знаки, — он провёл несколько лучей от сердца.

— Ты видишь на мне чужую магию? — новое беспокойство прогнало ужас, Грейвз подобрался, внимательно глянул на лицо Криденса.

— Нет, нет, она не чужая, — Криденс нахмурился и закусил губу, пошарил взглядом по плечам Грейвза. — Она ваша. Но очень старая. Я не могу её прочитать, — жалобно признался он. — Я хотел найти в энциклопедии что-то похожее, но там нет… Я разобрал только, что это про кровь… и про дерево. Про змею, которая съела лягушку. А вы не видите? — с удивлением спохватился он.

— Нет, я не вижу, — негромко сказал Грейвз, начиная догадываться о природе этой магии. Ну, Гондульфус, ну, сукин… дед. Знал же. И ни словом не обмолвился. Даже не намекнул! — Я не вижу магию так, как ты, Криденс, — сказал Грейвз. — И давно это у меня?.. — небрежно спросил он.

— Всегда было, — смущённо отозвался Криденс. — А что это такое?..

— Вот что, — Грейвз решительно встал, подошёл к книжной полке и выдернул первую попавшуюся книгу. Положил на бюро и раскрыл. Криденс, заинтригованный, заглянул ему через плечо, но увидел только желтоватый форзац с пятнами сырости.

— Я ничего не вижу, — в замешательстве сказал он.

— И я, — сказал Грейвз и дал ему перо в руки: — Нарисуй, что ты видишь. Прямо тут, — он ткнул в книгу.

Криденс, проникнувшись маленьким расследованием, сосредоточенно закусил губу, отодвинул Грейвза, и быстрыми линиями начертил схему. Круг, пронизанный ветвями дерева. Ветви голые и пустые, лишь на одной ещё треплется последний лист. Корни свернулись в клубок, завязались в узел, проросли сквозь разрубленную пополам черепаху — мёртвый символ женского начала и долголетия. Вокруг ствола восемь раз обвилась змея, у неё в пасти — лягушка с повисшими лапками.

— Я не понимаю, о чём это, — сказал Криденс. — Вы знаете?..

Грейвз знал. В Ильверморни изучали индейские проклятия. Змея, символ мужского начала. Лягушка, символ плодовитости. Дерево, символ жизни, знак рода. Восемь витков, восемь поколений.

Символы в круге были безжалостными. Ты никогда не продолжишь свой род. У тебя никогда не будет наследника. Теперь Грейвз понимал, почему… Почему он родился тем, кем родился. Почему его никогда не привлекали женщины, почему он даже представить себе не мог, чтобы прикоснуться к женскому телу, почему у него никогда не получилось бы провести ночь ни с одной.