Как приручить Обскура

Талиесин глубоко вздохнул, уронил тяжёлую книгу на грудь. Вынул из пиджака портсигар из слоновой кости в золотых узорах и изящную карманную пепельницу из перламутра. Его легкомысленная беззаботность немного сникла, он выглядел уставшим и встревоженным.

— Можно?.. — тихо спросил Криденс. Талиесин молча протянул ему портсигар, потом похлопал себя по карманам, видимо, в поисках зажигалки. Не найдя, просто щёлкнул пальцами и зажёг в них пламя.

— Вы вернётесь в Америку? — спросил Талиесин, прикурив, и выпустил дым в потолок длинной струйкой. Он не смотрел на Криденса — казалось, дым, поднимающийся к потолку, интересовал его куда больше. — Когда всё кончится, вы уедете?

— Да, — негромко сказал Криденс. — Мистер Грейвз хочет вернуться.

— А ты?

Криденс пожал плечами. Он не понял вопроса.

— Ты хочешь вернуться?

Пока Криденс раздумывал, хочет ли он, Талиесин добавил:

— Меня угнетает сидеть в этой тишине. Как в гробу, честное слово. Так что давай поболтаем. У тебя там кто-то остался?..

Криденс почувствовал себя оскорблённым до глубины души, у него даже стало кисло во рту. Только через мгновение он сообразил, что Эйвери спрашивал не про сердечное увлечение. Ему стало неловко, он машинально пригладил ладонью волосы.

— У меня там сестра, — скупо сказал он.

— Сколько ей лет? — спросил Эйвери, будто ему это было по-настоящему интересно.

— Восемь. Но уже почти девять.

— Большая, — сказал Талиесин с той особенной взрослой интонацией, которая была снисходительной, но не обидной. — Выходит, ты тоже занудный старший брат?..

Криденс опять улыбнулся. Да что ж такое, это наверняка какая-то магия, которая проникает в самую душу и щекочет там, отвлекая от любых тревог.

— Выходит… — согласился он.

— С кем она живёт? — опять спросил Талиесин.

— Её усыновил один человек.

— Удочерил.

Криденс вспыхнул от своей оговорки. И всё вдруг навалилось… И тревога, и страх, и чувство вины, и стыд за себя… Он был такой неуклюжий рядом с Эйвери. Такой неловкий. Ему мучительно захотелось что-то немедленно сделать, чтобы подтянуться, но он только скрючился и ещё ниже опустил голову, поддаваясь старой привычке. Да, пусть он нравится Персивалю такой, какой есть — но он хотел бы быть лучше! Умнее, образованнее, красивее, наконец, чтобы быть достойным Персиваля, чтобы тот никогда, ни одного дня, ни одной минуты не стыдился его.

— Без вас тут станет куда тише, — небрежно сказал Талиесин. — Буду по вам скучать.

Криденс ошеломлённо поднял голову, забыв про свою сигарету. Без «вас»?.. Он наверняка имел в виду — «без Персиваля», но из вежливости упомянул обоих. Криденс не знал, что сказать в ответ. Он-то не собирался скучать по Талиесину — он собирался свободно вздохнуть, когда они окажутся от него подальше.

— Не возражаешь, если я буду присылать вам открытку на праздники? — весело спросил Талиесин и глянул ему в лицо, задрав голову.

— Нет… — осторожно ответил Криденс, буравя его испытующим взглядом.

Ему никто никогда не присылал открыток. Ему и писем-то никогда не приходило. Те, что были от Модести, всего пара штук, пришли на имя Персиваля. Своё имя на конверте он никогда не видел. Интересно, как это — переписываться с кем-нибудь?.. Садиться за стол, брать перо и излагать на бумаге свои мысли, которые потом кто-то прочтёт. Интересно, Персиваль одобрит, если он заведёт переписку?.. Конечно, Криденс будет показывать ему письма, прежде чем отправить, он же не хочет, чтобы между ними были секреты…

Он вздохнул — честно говоря, он понятия не имел, как завести кого-то, кому можно было бы писать. Да и о чём?..

Бесшумный, как и всегда, Финли возник рядом с ними и резким жестом сунул Талиесину запечатанный алый конверт:

— Вот!

У Эйвери округлились глаза:

— Какого тролля?!.

— Профессор Дамблдор сказал, под рукой ничего не нашлось, и надиктовать будет быстрее, — отозвался Финли.

Криденс заинтригованно разглядывал красивый алый конверт с сургучной печатью. Он не видел в нём ничего опасного, но Талиесин, кажется, был другого мнения. Он сел, подобрал ноги и состроил недовольную гримаску. Тесей потянул носом воздух, приоткрыл глаза и резво вскочил. Фыркнул с явственным выражением неодобрения на добродушной морде. Он тоже знал то, чего не знал Криденс.

— Всем лучше закрыть уши руками, — посоветовал Талиесин. Вынув палочку, он набросил на стены какие-то чары, похожие на паучью сеть, облепленную ватой. В комнатке под самым потолком сразу стало как-то глухо, будто звуки увязли в этой сети. Эйвери глубоко вздохнул и сломал печать.

Конверт выпрыгнул у него из рук, распахнулся, превратившись в раззявленный рот, взметнулся вверх.

— ПРОСТИТЕ, НЕТ ВРЕМЕНИ НАПИСАТЬ! — громовым голосом профессора Дамблдора заорало письмо. — Я ПОСТАРАЮСЬ ГОВОРИТЬ ПОКОРОЧЕ!

Криденс вздрогнул, заткнул уши пальцами по примеру Талиесина.

— ЭТИМ ЗЕРКАЛАМ ПО МЕНЬШЕЙ МЕРЕ ТЫСЯЧА ЛЕТ! ПО ЛЕГЕНДЕ, ИХ БЫЛО СЕМЬ, СЕМЬ ЗЕРКАЛ! ВЫ НАШЛИ ЧЕТЫРЕ ИЗ НИХ! Я ЗАЧИТАЮ, ЧТОБЫ НЕ УПУСТИТЬ ДЕТАЛИ! КХЕ! КХЕ!

Однажды, давным-давно, жили две сестры, две волшебницы. У старшей, Ирис, были волосы, как светлый мёд, а улыбка, как яркий солнечный луч. У младшей, Виолы, волосы были чёрные, как вороново крыло, и смех, как хрустальный колокольчик. А глаза у обеих были синие, как вода в реке. В густой лесной чаще они построили себе хижину и жили там, не зная никаких бед. Никого не боясь, они вместе гуляли по лесу, собирали целебные травы, ягоды и цветы, варили зелья, помогали деревьям расти гуще, птицам — петь звонче, а ручьям — журчать громче. Они понимали языки зверей и птиц, их не трогали ни медведи, ни волки.

Как-то раз в лесу они нашли раненого красавца-охотника, на которого напал дикий кабан, и забрали его к себе в дом. Они ухаживали за ним, поили его волшебными снадобьями и развлекали волшебными историями. И так случилось, что обе сестры полюбили его, и между ними начался разлад. Они ссорились каждый день, не уступали друг другу ни в чём, и каждая старалась превзойти сестру и красотой, и нравом, и заботой о раненом.

И вот однажды Ирис проснулась и увидела, что хижина опустела — охотник ушёл, а с ним ушла и Виола. Долго плакала Ирис, оставшись и без сестры, и без любимого. Сердце у неё болело так сильно, что она перестала гулять в лесу, собирать цветы и травы, и даже птичье пение её больше не радовало. Но как-то ночью, сидя без сна у окошка, она вдруг поняла, что её сердце болит не от горя, а от тревоги. Ей захотелось отыскать младшую сестру и поговорить с ней, чтобы узнать, как ей живётся, счастлива ли она?

Ирис начала колдовать, и колдовала три дня и три ночи, пока не сделала волшебное зеркало. Начертав на нём особенный знак, она попросила его показать Виолу — и увидела, как та сидит у окошка и плачет, вытирая слёзы. Тогда Ирис опять принялась колдовать, и колдовала ещё три дня и три ночи, пока не сделала второе зеркало, чтобы поговорить с сестрой. И Виола рассказала ей, что красавец-охотник оказался грубым и жестоким человеком. Он запер её в своём доме и запретил заниматься магией, пригрозив, что если она ослушается, он сожжёт её на костре, как ведьму. Виола, бросившись на колени, взмолилась простить её и сказала, что больше всего на свете мечтает вернуться домой.