Как приручить Обскура

Мягкими ласкающими движениями он нанёс ему на лицо остатки пены. Криденс улыбался от щекотки и плотнее сжимал веки.

— Это один из самых приятных ритуалов, что я знаю, — сказал Грейвз.

— Очень приятный, — выдохнул Криденс.

— Не разговаривай, иначе проглотишь мыло.

Криденс послушно сжал губы.

— Второй раз, — Грейвз легко потянул его за волосы на затылке, открывая шею, — нужно идти снизу вверх. Против роста волос.

Лезвие почти бесшумно прошлось по горлу от середины шеи до челюсти.

— При должном опыте, — Грейвз взял его за ухо, чтобы было удобнее, и Криденс шумно вдохнул, — ты начнёшь определять чистоту кожи на слух. А пока, — он провел костяшками пальцев по гладкой щеке вверх и вниз, — делай вот так.

Парой длинных ровных движений он снял остатки щетины со второй стороны лица, с подбородка и над верхней губой. Оценил результат на взгляд, ополоснул бритву и отложил на край раковины.

— Я сам делаю это в три этапа, но твоя кожа к этому не привычна, — он намочил полотенце ледяной водой, аккуратно снял остатки пены с лица Криденса — возле крыльев носа, около уха. Мягкими движениями промокнул гладкие щёки, бросил полотенце на край ванны и взял мальчишку за подбородок. — Можешь открыть глаза.

— Всё?.. — сиплым шепотом спросил тот.

Грейвз обвёл большим пальцем его губы, проверяя свою работу. Гладко.

— Почти, мальчик мой.

Он капнул на ладонь одеколон с едва слышимым запахом можжевельника, растёр между пальцами и ласково похлопал Криденса по щекам. Тот сидел, покусывая нижнюю губу, сосредоточенно глядя на отворот халата Грейвза и стремительно краснея. У него было удивительное выражение лица — смущённое, испуганное, гордое одновременно.

Ай да Персиваль, — едко заметил внутренний голос. — Нашёл у мальчишки слабое место и пользуешь в своё удовольствие. Криденс жаждет прикосновений — любых, которые не причиняют боль, любых, какие хоть немного приятны — а ты умеешь быть приятным, Персиваль, сам знаешь. Смотри, он уже полыхает, а ты всего лишь погладил его по лицу.

Что ты делаешь с ним?.. Чему учишь?..

— Есть ещё кое-что, — сказал Грейвз и отступил на шаг, выпустив его колено. — Иди за мной.

Плотные шторы не пропускали в спальню белый утренний свет. Грейвз предпочитал спать в темноте и не любил, когда его будили солнечные лучи. Так было даже дома, в Нью-Йорке. Спальня была местом для сна и отдыха, а этим занятиям Грейвз всегда предавался в одиночестве и никогда никого не укладывал в свою постель. Даже Лоренс тут был не в счёт — это Грейвз жил у него в крошечной старой комнате и занимал половину скрипучей железной кровати.

Криденс остановился на пороге, не решаясь войти.

По тёмно-синим, почти чёрным шелковым обоям вился ломаный узор из острых серебряных линий. Присмотревшись, можно было заметить холодные блики там, где они пересекались: единственный признак сложного защитного заклинания, опутавшего весь дом. Грейвз не собирался полагаться на удачу: появление посланников Гриндевальда было вопросом времени. И лучше быть готовым и держать в голове, что они придут через пару дней, чем надеяться, что в запасе есть пара лет.

— Входи, — сказал Грейвз, не оборачиваясь.

На чёрном комоде для белья, обтянутом крокодиловой кожей, возле стеклянной лампы с абажуром из белой рисовой бумаги стояли флаконы. Грейвз ещё не успел здесь обжиться, найти каждой вещи удобное место в доме. Дом был таким маленьким по сравнению с нью-йоркским особняком, что иногда Грейвз чувствовал себя живущим в конуре.

Не то что дома.

Дома была библиотека в два этажа высотой. Дома была танцевальная зала с потолком, полным звёзд и облаков. Галерея портретов, где стоял вечный шёпот, и лишь иногда его перекрывал рык медведя и грубые шутки Гондульфуса. Широкие плавные лестницы из серого мрамора. Бесконечная анфилада гостевых комнат, хотя, сколько Персиваль себя помнил, у родителей никто никогда не гостил. Оранжерея. Гостиная, в которой ставили Йольское древо.

Спальня в самом центре дома — четыре этажа вверх, четыре вниз, не считая музея современного искусства. Тёмное пространство, глухие цвета, потолок теряется в темноте. Она была спрятана, закрыта со всех сторон стенами, как жемчужина в мантии моллюска. Её единственное окно выходило в ночной шепчущий лес. В нём всегда было влажно и душно, пахли пряные тропические цветы, скрипуче кричали птицы, стволы мощных деревьев опутывали светящиеся лианы.

Что это был за лес, что за окно, откуда оно взялось — Грейвз не знал. Из-под окна в чащу уходила тропинка, но он никогда не ступал на неё. Лишь иногда присаживался на подоконник, свесив босые ноги наружу, касался кончиками пальцев острой травы, слушал, дышал…

Таинственный лес остался в прошлом. Окно этой спальни смотрело на реку, петляющую между холмов, но Грейвз, верный своим привычкам, не раскрывал шторы, чтобы полюбоваться видом.

По обеим сторонам широкой кровати стояли тумбы с ящиками, парные комоду: тот же цвет, та же крокодиловая кожа, возможно, тот же самый крокодил. Всё в комнате было тёмным: постельное бельё, стены, огромный ковёр, рамки картин…

Не картин — чёрно-белых маггловских фотографий в широких светлых паспарту. На одной был циферблат часов, на другой — шпиль небоскрёба. дальше — Центральный парк, арабский скакун, автомобиль — и мужские тела, полуобнажённые и нагие, рельефные, застывшие в потоке резкого света.

— Подойди, — сказал Грейвз и услышал, как Криденс приблизился.

Вместо просторных этажей здесь приходилось распоряжаться лишь комнатами и углами. Вместо гардеробной он получил безразмерный шкаф, потому что Финли пока ещё был неопытным в пространственной магии, хоть и хвастался, как магистр. Вместо трёх-четырёх этажей, которые хотел получить Грейвз, пришлось довольствоваться двумя.

Вместо огромной библиотеки у Грейвза была полка. Вместо отдельной витрины для туалетных принадлежностей — поверхность комода.

— Последнее, что нужно сделать перед тем, как одеться, — Грейвз взял Криденса за руку, поставил перед собой, — это нанести запах.

— Какой запах, сэр?.. — не понял тот.

Грейвз взял флакон и снял притёртую стеклянную пробку.

— К сожалению, все мои вещи остались в Нью-Йорке. Придётся выбирать из того, что есть.

Того, что есть, было немного. Ни один парфюм, который Грейвз нашёл для себя, не подошёл бы Криденсу: у них был разный возраст, разное положение в обществе, разное всё. Грейвз любил насыщенные, сложные запахи. Такие, которые раскрываются несколько часов, разворачиваясь слой за слоем горечью, пряностью, дымом. Для Криденса они были слишком тяжёлыми.

Впрочем, нашёлся один, взятый для летнего солнечного дня. Грейвз поднёс пробку к носу: горьковатая древесная смола и табачный лист, ветивер, прохладный чистый ладан и свежий ирис.

— Запах должен лежать там, где кровеносные сосуды проходят рядом с кожей, — он перевернул флакон, смачивая резную стеклянную пробку. — Дай мне руки.

Криденс вздрогнул, втянул голову в плечи. Медленно поднял руки ладонями вверх. Пальцы подрагивали, будто хотели сжаться в кулак и закрыть старые шрамы. Смущение и гордость исчезли, остались только страх и нервная дрожь. Грейвз помедлил.