Как приручить Обскура

Значит, вот как всё было?.. Мэри Лу говорила: «Дай мне руки, мерзкий мальчишка», — и поднимала ремень?

Грейвз аккуратно взял Криденса за руку, выгнул к себе запястье.

— Смотри. Надо делать вот так.

Криденс ощутимо вздрогнул, когда прохладная стеклянная пробка коснулась кожи. Он застыл в ожидании боли, а когда она не пришла — ошеломлённо моргнул и выдохнул. Грейвз провёл черту поперёк запястья, взял за вторую руку.

— От твоего тепла аромат будет раскрываться долго, меняться час за часом, — он мазнул по второму запястью, посмотрел в лицо Криденсу. — Можешь опустить руки. Теперь шея, — он провёл длинную линию по каждой стороне вниз от уха.

Криденс неровно дышал, изумлённый и напуганный тем, что руки остались без наказания. Он часто моргал, глядя в пол, переминался с ноги на ногу.

— Расстегни пижаму на одну пуговицу, — сказал Грейвз, смачивая пробку ещё раз.

Приказ пришлось повторить — оглушённый страхом, Криденс не сразу понял, что от него требуется. Грейвз оставил последнюю каплю на ямке под шеей между ключицами:

— Теперь — всё.

Криденс стоял, опустив руки по швам, свесив голову. Шарил глазами по ковру, покачивался, как лунатик.

Ну, что ещё?.. Он не знает, идти ему теперь или остаться? Не может даже это решить? Грейвз с досадой поставил флакон на место, пробка звякнула от его резкости. Ему хотелось встряхнуть мальчишку, чтобы вывалился обратно в реальный мир из своих мрачных воспоминаний. То ли прикрикнуть на него, то ли вытолкать в коридор. Грейвз не нанимался его нянчить!.. Одно дело — прививать ему манеры и учить магии, совсем другое — каждый день, по каждому поводу уверять Криденса в том, что он не собирается его избивать.

Грейвз шумно вдохнул и выдохнул, раздувая ноздри. Тонкий запах ветивера и ирисов начал окутывать Криденса, словно облако. Ещё немного — и сядет на него, как родной.

— Дай мне проверить, что получилось, — потребовал Грейвз, и Криденс непонимающе вскинул глаза, не зная, что сделать. Грейвз встал вплотную, потянулся лицом к его шее, глубоко вдохнул.

Ладан. Свечной воск.

Запах страха, запах юности, остатки сонного тепла, слабый запах пота, древесный дымок, табак, резковатая свежесть. Грейвз застыл на месте, не в силах отстраниться.

Нет, Мерлин, нет, нет, нет…

Тело не слушалось. Ноздри вздрогнули, вбирая в себя головокружение, Грейвз коснулся губами шеи. Криденс ахнул.

Грейвз провёл губами вверх, на них осталась горечь эфирного масла.

Остановись, что ты делаешь. Стой, Персиваль, стой, не надо.

Он закрыл глаза и вобрал в губы мочку уха, услышал жалобный всхлип. Дёрнул Криденса спиной к комоду, тот врезался в стену от толчка. Грейвз воткнул мальчишке колено между ног, прижался к нему бедром.

Как долго у тебя никого не было, Персиваль?.. Вспомнить бы. Сначала плен, потом следствие, потом побег. Всю дорогу не с кем, некогда. Полгода?.. Дольше?..

Через два слоя ткани, через тонкие пижамные штаны Грейвз чувствовал на своём бедре жар упругого, плотного члена. Криденс был не просто взволнован — он был взведён.

— Покажи, что тебе хорошо, — шепотом потребовал Грейвз в самое ухо, — покажи, мой мальчик.

— Сэр…

Грейвз стиснул его коленями, два члена тёрлись друг о друга сквозь одежду, запах ладана ласкал ноздри и нёбо.

Что за сокровище тебе попалось, Персиваль.

Что ты творишь.

Он глухо застонал, лизнув Криденсу шею — тот ахнул, едва не осел на подогнувшихся ногах, но Грейвз прижал его к комоду сильнее, всем телом.

— Покажи, что тебе нравится, — приказал он.

— Очень… — беспомощно прошептал тот.

У него на ресницах проступила влага. У него покраснела шея до самых плеч. Если велеть ему повернуться, спустить штаны — сейчас он всё сделает. Сам раздвинет ягодицы, сам прогнётся, позволит войти в себя — вот только одна проблема, Персиваль: он ничего не поймёт. Это невежественный, наивный мальчишка, который стыдится взять себя за член. В твоих фантазиях он был вот таким же неопытным — но в фантазиях ты ничего ему не объяснял, он знал всё сам, он всё понимал. Этот — не понимает. Не знает.

Подожди, Персиваль. Подожди. Не порть себе удовольствие. Первый раз бывает только однажды, потерпи, научи сначала. Пусть он распробует. Пусть он полюбит. Пусть он захочет отдаться сам — а иначе просто привыкнет ублажать тебя тебя, ничего не получая взамен.

— Криденс, — прошептал Грейвз, целуя напряжённую шею, — ты хороший. Славный. Милый мой мальчик. Можешь обнять меня.

Криденс, будто только и ждал позволения, вцепился в его спину с жадным стоном, прильнул в ответ, вздрагивая и задыхаясь. Грейвз тёрся о него пахом, животом и грудью. Флаконы на комоде звякнули друг о друга. Грейвз опустил горячую ладонь на бедро, поймал мочку уха зубами, прикусил, облизал — Криденс тихонько вскрикнул и неуклюже, сильно и рвано толкнулся в ответ. На бедре стало влажно. Как быстро… Грейвз ещё не успел ничего распробовать, ничего толком узнать — а Криденс уже шептал своё «Простите, простите, сэр», и мучительно краснел от стыда.

— Тише, тише. Я не сержусь, — ласково сказал Грейвз, касаясь губами его щеки. — Всё хорошо. Ты молод. Это естественно.

— Я не знаю, о чём вы, сэр, — виновато пробормотал тот.

Грейвз сдвинул руку с бедра на его член, погладил, чувствуя, как тот становится мягче.

— Ты не умеешь сдерживаться. В твоём возрасте нужно совсем немного, чтобы испытать оргазм. Это нормально.

— Испытать что?..

— Оргазм, Криденс, — спокойно прошептал Грейвз, легко сжимая его пальцами через влажную ткань. — Момент самого острого удовольствия, когда из тебя выплёскивается сперма. Ты ведь испытывал его раньше, просто не знал, как это называется.

— Только с вами сэр, — еле слышно ответил тот. — Раньше так не было.

— А как было раньше?.. — автоматически спросил Грейвз.

Наверное, сейчас ему стоило удивиться — и он удивился бы, если бы вообще мог представить, что можно кончать как-то иначе.

Криденс тревожно свёл брови. Он держался за спину Грейвза, а тот гладил его, позволяя прижиматься к себе.

— Больно, — прошептал Криденс, пряча лицо. — Стыдно. Я боялся, что со мной что-то не так. Что кто-то узнает. Я не трогал себя, сэр, я терпел, но иногда оно не проходило, и я… я тогда…

Криденс запнулся.

— Шшш-шш…

Грейвз глубоко вздохнул, подавляя ярость. Наклонил к себе его голову, прижался губами ко лбу.

Мерлин, что за несчастный ребенок. Единственная радость в жизни — и ту у него пытались отнять. Чёртовы пуритане!.. Как, кому может прийти в голову, что своего тела нужно стыдиться?.. Что за бога они себе выдумали, который запрещает такие простые, естественные удовольствия?..

— Теперь ты со мной, мой мальчик, — тихо сказал Грейвз. — Я никогда не скажу тебе, что ласкать себя стыдно. Нет. Неправда. Не стыдно иметь член и дарить себе радость. Никто не говорил тебе, что происходит с юношей, когда он становится мужчиной. Я знаю. Я расскажу.