Как рождаются мифы XX века

мировых религий — буддизма, христианства, ислама и

национальных (государственных)—индуизма, иудаизма и

других.

Так что же за верования были, а кое-где и сейчас

есть у «первобытных» племен? Во что верили эти

люди— в единого высшего бога, творца Вселенной и

людей, всемилостивого вершителя судеб или же их вера

чем-то отличалась от веры христиан, мусульман и

других приверженцев единобожия? За истекшие два века

миссионеры и теологи немало потрудились, чтобы

доказать изначальную религиозность человека, доказать,

что вера в высшее существо — творца — была

присуща людям с первых дней появления рода

человеческого.

«Человечество обязано познанием бога и религиею

не естественному усилию своего ума, но исключительно

божественному откровению... Сотворив наших праотца и

праматерь, бог научил их сам всему, что им нужно

было знать: он им открыл, что он единый создатель мира

и, в частности, человека, что, таким образом, он

единственный благодетель и верховный законодатель». Эти

слова принадлежат французскому аббату Бержье,

жившему в XVIII столетии. Конечно, говорить о праотце

Адаме, праматери Еве и о первых днях человечества —

несерьезно, поскольку сейчас установлено, что процесс

перехода от древних человекообразных обезьян к

древнейшим людям занял не менее двух миллионов лет.

Однако, теология не стоит на месте: в XX веке под

влиянием эволюционной теории Дарвина и учения академика

Павлова о рефлексах (инстинктах) появилась «теория

инстинкта религии». Сторонники этой теории полагали,

что, «подобно искусству, языку и разуму, религия может

иметь свои корни в смутном и туманном сознании

животного», и ухитрялись находить «культ змей» у обезьян,

«могущественное чувство таинственного» у собак,

«веру в хозяина-бога» у всех домашних животных. Сейчас

эти попытки воспринимаются лишь как курьез. В нашем

же веке вышла многотомная монография одного из

крупных деятелей католической церкви патера Шмидта

под названием «Происхождение идеи бога». В ней

доказывалась изначальность веры в «высшее существо»,

правота богословского тезиса, гласящего: «Религия

началась у всех народов с веры в единого бога». Народы же,

у которых такой веры нет,— это всего лишь «заблудшие

овцы», которые, забыв божий завет, превратились в

«скотоподобных язычников», утративших свет истинной

веры, открытой им свыше. Однако такими

«скотоподобными язычниками» на поверку оказываются все

«первобытные» народы мира, которых не коснулась

миссионерская деятельность приверженцев единобожия, а также

народы всех древних цивилизаций — Месопотамии,

Египта, Индии, Греции, Рима и др. Все первобытные

верования были основаны на вере во множество духов,

демонов, богов, а отнюдь не на благоговейной вере и любви

к единому всеблагому «высшему существу». Этнография

дает нам сотни примеров, доказывающих это.

Чарлз Дарвин, вспоминая свое кругосветное

путешествие на корабле «Бигл», во время которого он посетил

Огненную Землю и общался с ее коренными жителями,

писал: «Мы не могли найти у огнеземельцев даже следа

веры в то, что мы назвали бы божеством».

«Что касается религиозных представлений высшего

порядка, то туземцы Кивай не имеют никакого

представления о высшем божестве», — сообщал о папуасах

этнограф Ландтман.

«Я никогда не забуду,— писал английский капитан

Рэттрей, выпустивший в двадцатых годах нашего века

книгу этнографических наблюдений об ашанти

Судана,— ответ старого жреца, которого я, главным образом

для того, чтобы вызвать на разговор, упрекнул в том,

что он не полагается на великого бога. Это, сказал я

ему, избавило бы его от необходимости обращать

внимание на всякие силы низшего калибра, помощь

которых ему была бы без всякого труда обеспечена

косвенным образом верой в высшего бога». Жрец ответил

капитану: «Мы, ашанти, не смеем почитать одного только

бога — небо, или только богиню — землю, или только

одного другого духа, нам приходится защищаться от

духов всех вещей на небе и на земле и пользоваться их

услугами, когда мы в состоянии это сделать. Ты идешь

по лесу, видишь дикого зверя, стреляешь в него и

обнаруживаешь, что убил человека. Ты возьмешь нож,

чтобы отрезать, как тебе кажется, ветку, а на самом деле

ты будешь резать собственную руку. Есть люди, кото-

рые способны превращаться в леопардов; люди из

«страны трав» умеют оборотиться в гиен. Есть деревья,

которые падают на людей и убивают их. Есть реки, которые

их топят».

Религия племен тропической Африки, по

наблюдениям многих этнографов, «покоится на том страхе,

который внушают им многочисленные духи, окружающие их

со всех сторон и постоянно старающиеся навлечь на них

болезни, несчастье и смерть». Этот страх породил богов

и духов, в которых веруют бергама, жители Южной

Африки, чья культура недалеко ушла от уровня культуры

каменного века. «Если мы спросим, в чем заключается

жизненный нерв их туземной религии, мы получим

следующий простой ответ: страх, ничего, кроме страха!» —

пишет этнограф Беддер в монографии о племени

бергама.

«Туземец Борнео с величайшей тщательностью, с

чувством деликатности остерегается раздражать души

вещей. Если голод вынуждает его налагать руку на

окружающие существа, он старается умиротворить их путем