Как живые: Двуногие змеи, акулы-зомби и другие исчезнувшие животные

Работы в южноафриканских государствах после кровопролитных англо-бурской и Первой мировой войн продолжил Роберт Брум, медик и палеонтолог. К тому времени он уже успел поработать лечащим врачом в Австралии, посвятив свободное время малоизученной анатомии однопроходных и сумчатых млекопитающих, а затем, уже в Южной Африке, – златокротов и прыгунчиков (как теперь известно, родственников слонов и сирен). Однако прославился Брум как первооткрыватель одного из предшественников рода человеческого – парантропа массивного, возрастом 2 млн лет, в пещерах Стеркфонтейна. (Его выводы теперь подтверждены палеогенетиками.) Но и пермских рептилий, включая парейазавров, автор «почтичеловека» изучил немало, хотя в первую очередь интересовался предками млекопитающих. Именно он «поселил» парейазавров на суше и предположил, что в случае опасности они закапывались в песок, выставив наружу лишь костные щитки.

Больше других для понимания этой группы пресмыкающихся сделал Владимир Прохорович Амалицкий, ко времени своих знаменитых раскопок на реке Северной Двине уже утвержденный профессором Императорского Варшавского университета. Вместе с этим высшим учебным заведением он пережил все перипетии конца позапрошлого и начала прошлого века: забастовки студентов, не желавших слушать лекции на неродном для них языке, восстания, погромы и войны. (Польша тогда считалась не страной, а «территорией», и, значит, имперские власти могли творить там все, что им заблагорассудится, хотя ни блага, ни рассудка в их действиях не наблюдалось.) В итоге Амалицкий вновь оказался в Нижнем Новгороде – в роскошном доходном доме в стиле позднего модерна. Он и сейчас стоит на Большой Покровской, почти напротив сказочного каменного терема, возведенного когда-то для Государственного банка Российской империи. В квартире Владимир Прохорович вел занятия по геологии и палеонтологии для студентов нового Нижегородского политехнического института (бывшего Варшавского). А его знаменитая коллекции после череды переездов по странам и весям ныне образует одну из самых притягательных частей экспозиции в Палеонтологическом музее им. Ю. А. Орлова РАН в Москве (рис. 20.1). «Стадо» щекастых ящеров сгрудилось под огромной металлической люстрой. Рядом лежат большие округлые бурые стяжения – песчанистые конкреции, из которых препараторы месяцами извлекали отдельные кости для изучения или монтажа. По соседству в витринах и на подиумах – скелеты и изображения других позднепермских созданий, когда-то живших бок о бок с героями этой главы.

Приключения и научная жизнь Амалицкого в интереснейших архивных подробностях недавно описаны в книге писателя-палеонтолога Антона Нелихова. Вот только пара ярких фрагментов, касающихся парейазавров, из этого произведения:

«Конкреция вполне передавала форму животного. Под слоем песчаника угадывались лапы и громадная голова со скулами-щеками… "Нахождение целого скелета парейазавра произвело на всех очень глубокое впечатление", – писал Амалицкий. Слух о невиданном животном быстро разлетелся по округе – на раскоп потянулись крестьяне, просившие "показать голову". Мудреное греческое слово крестьяне переделали на свой лад, превратив "парейазавра" в "назарку"…» [32]

32

Цит. по: Нелихов А. Е. Изобретатель парейазавров: палеонтолог В. П. Амалицкий и его галерея. – М.: Фитон XXI, 2020.

Рис. 20.1. Скелеты парарептилии скутозавра Карпинского (Scutosaurus karpinskii); длина 2,5 м; позднепермская эпоха (254–253 млн лет); Архангельская обл. (ПИН РАН)

«Огромная конкреция со скелетом весила 2,5 тонны, причем 90 процентов приходилось на пустую породу… Сам скелет был ровно в десять раз легче – около 250 килограммов. Его предстояло не только очистить и собрать, но и сделать сборно-разборным. В Европе скелеты устанавливали в жесткой неизменной позе: каждую кость просверливали и намертво скрепляли с другими. Амалицкий придумал новый метод. Слесарь приделывал к костям стержни и пластинки, которые совмещались с пазами главной основы. Несущей конструкцией служил железный каркас позвоночника, сверху шли гнезда для позвонков, по бокам отверстия – вкручивать ребра. Из такого скелета можно было вытащить любую кость – чтобы изучить или показать публике, – а потом вставить обратно…» [33]

33

Цит. по: Нелихов А. Е. Изобретатель парейазавров…

Так теперь поступают палеонтологи-реставраторы во всем мире.

К концу десятилетия раскопок в урочище Соколки на берегу Малой Северной Двины в Вологодской губернии (ныне Архангельская область) экспедиция, где работали и зарабатывали местные крестьяне, расчистила 500 кв. саженей породы (примерно 2276 м²) и добыла 130 тонн конкреций, из которых извлекли 35 относительно полных скелетов, 45 черепов и множество отдельных костей. В основном это были парейазавры, но также встречались дицинодонты и горгонопсии (иностранцевия). Владимир Прохорович ратовал за создание палеонтологического музея на основе этого редчайшего собрания и за запрет на проведение каких-либо коммерческих раскопок с целью продажи скелетов за границу. Его мечта сбылась. Но и опасения, увы, оправдались: из новой России немалая доля окаменелостей из местонахождений, открытых Амалицким, уплыла за рубеж и без толку пылится в частных коллекциях.

Амалицкий не успел описать и малой толики своих выдающихся находок. Уже после его довольно ранней смерти в год великих революций выяснилось, что открытый в Соколках ящер отличался от южноафриканского собрата. Поэтому он был удостоен нового родового названия – скутозавр (Scutosaurus karpinskii, от лат. scutum – «щит»). Придумала его выпускница Бестужевских курсов по анатомии Александра Паулиновна Гартман-Вейнберг, продолжившая в 1920–1930-е гг. масштабные раскопки на Северной Двине (и значительную часть жизни прожившая в Геологическом музее в Ленинграде, рядом с пермскими скелетами; умерла в блокаду). Видовое имя дано в честь академика-геолога Александра Петровича Карпинского.

Деталь шкуры (крупные костяные бляшки), которая вдохновила Гартман-Вейнберг на новое научное «прозвище», упоминал в своих записках еще Амалицкий – «щитки из звездчатых пластин» [34] . Он видел в открытых животных признаки и амфибий, и рептилий, и млекопитающих и считал их переходным звеном между этими важными группами позвоночных. И «поселил» в воду, поскольку особая форма ребер и вывернутые конечности (возможно, с перепонками) указывали на образ жизни как у крокодилов, бегемотов или моржей. Впрочем, в суровые зимы ящеры могли выкапывать корни и червей, чтобы перекусить, – ведь листовидные пильчатые зубы и нёбо, куда открывались хоаны, у них были как у гаттерии, которая и плавает, и в норах скрывается. В конце прошлого века Михаил Феодосьевич Ивахненко из ПИН РАН считал, что скутозавры, подобно ламантинам, на сушу даже не выползали.

34

Цит. по: Нелихов А. Е. Изобретатель парейазавров…

В длину скутозавр Карпинского достигал 3 м. В профиль его череп выглядит высоким, как бы резко обрубленным сзади и имеет массивную, хорошо окостеневшую мозговую коробку. Если смотреть на него сверху, то череп похож на маску с венецианского карнавала: прорези для глаз (в том числе – для «третьего») и ноздрей на рельефной поверхности, расходящейся тремя лопастями (вытянутая морда и крупные выросты по краям «щек»; рис. 20.2). «Щеки» образованы утолщенными квадратно-скуловыми и чешуйчатыми костями, торчащими вниз и в стороны, будто брыли бульдога, окаменевшие в тот момент, когда он отряхивал слюни. Носовые отверстия широкие, глазницы довольно крупные, удлиненные.

Рис. 20.2. Череп скутозавра Карпинского; ширина 0,5 м (ПИН РАН)

Поверхность черепа бугорчатая из-за приросших остеодермальных щитков и множества ямок. Ямки гладкостенные, на дне каждой из них открывалось несколько питающих покровные ткани сосудов. В задний край «щеки» вдавалась ушная вырезка, которую, вероятно, закрывала барабанная перепонка. Рогоподобный выступ украшал и массивную нижнюю челюсть. Среди множества черепов северодвинских скутозавров нет и двух похожих: все они различаются количеством и размером остеодерм на «щеках» и носовых костях, которые иногда разрастались в удлиненные конические рога. Эти выросты несут желобки – следы рогового чехла. У юных ящеров (менее 1,5 м длиной) костные выросты черепа еще не достигали пугающих размеров.

Хотя череп очень большой (до 45 см длиной и 50 см шириной), голова «теряется» на фоне грузного туловища. Оно по-жабьи укорочено (предкрестцовых позвонков не более 21), хвост небольшой. Невральные дуги позвонков низкие и сильно утолщенные. Кости плечевого и тазового поясов тяжеловесные и широкие, особенно выделяется своим размером лопатка с заметным плечевым отростком. Межключица, наоборот, относительно тонкая и похожая на ухват. Плечевая кость вдоль своей длины как бы перекручивается на 45?, что позволяет ей подходить почти под прямым углом к винтообразной суставной впадине лопатки (см. рис. 20.1). Локти и коленки развернулись в стороны. При такой конструкции плечевого пояса скутозавры должны были ходить «враскорячку» на широко расставленных конечностях, медленно переваливаясь с боку на бок.

На реке Сухоне в Вологодской области обнаружена полукилометровая позднепермская следовая дорожка – сухонопус (Sukhonopus), оставленная в вязком известковом иле. Ее вполне могло проложить такое тяжелое животное с пятипалыми конечностями, как парейазавр. (В палеонтологии и следы имеют собственные названия, поскольку они очень разные и служат важным свидетельством характера поведения, передвижения и питания тех, кто их оставил.) Моделирование ходьбы животного показало, что оно действительно раскачивалось, передвигаясь иноходью – попеременно переставляя то обе левые, то обе правые лапы. Передние конечности с подвернутыми под тело кистями тянули его вперед, а задние, с обращенными вперед ступнями, в большей степени удерживали на весу, устраняя «боковую качку». Автору исследования полученная модель напомнила о старинной игрушке – шагающем враскачку бычке, воспетом в детском стихотворении Агнии Барто «Бычок». Из современных зверей так, вперевалочку, ходит разве что ехидна – настоящий реликт былых эпох…