Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Какой простор! Книга первая: Золотой шлях
Шрифт:

Иногда Микола откидывался на спинку стула и, покачиваясь на задних его ножках, начинал воображать, как с помощью Степана Бури сделается знаменитым пролетарским писателем. Таким знаменитым, что потом, когда он признается в своих грехах, большевики простят ему заблуждения молодости. Ради одного этого стоило потрудиться.

За стеной у соседей задребезжал будильник, задвигались стулья. Душная тьма за окном рассеялась, наступило утро. Микола бросился на диван и тотчас уснул сном праведника.

В первом часу он встал, положил рукопись в карман

и отправился в редакцию.

Вражливого еще не было. Его пришлось ждать часа два. В редакции кипела жизнь, журналисты приходили, уходили, рассказывали анекдоты, перекидывались шутками, выслушивали посетителей, пришедших в газету с личными своими делами. Это был мир, еще незнакомый Миколе.

Среди сотрудников в глаза бросился маленький горбатый старичок в очках. Суетливый, пронырливый, он несколько раз прошел мимо Федорца, внимательно его оглядывая. Наконец спросил:

— Вам к кому, товарищ?

— К редактору, — ответил Микола, сразу невзлюбив неприятного старичка.

— Редактора еще нет. Вы по какому делу?

— Да вот рассказ принес.

— Рассказ. Это хорошо. Как раз по моей части. — Не спрашивая дозволения, старичок вырвал из рук Федорца рукопись, уткнул в нее нос и быстро пробежал глазами.

— Плохо, очень плохо, молодой человек. Зачем это вам понадобился Бальзак? Вы же о нем только краем уха слышали. Вздор, чепуха. Вы красноармеец?

— Да, служил в Красной Армии, — покраснев, соврал Микола.

— Вот бы и описали какой-нибудь боевой эпизод. То, что на своей шкуре испытали. Получится. Самое главное — знать, о чем пишешь. А искорка в вас тлеет. Раздуть ее надо, раздуть.

Федорец грубо вырвал рукопись из цепких старческих пальцев. Старичок не смутился, сказал назидательно:

— Смею вас уверить, что вдохновения не существует. Выдумки для несовершеннолетних. Секрет успеха в литературе — упорство, как, впрочем, и в любой области жизни.

Старичок еще некоторое время потарахтел и исчез. Но слова его внесли сомнение в душу Миколы. Выходит, он зря потерял время, писал не то, что надо.

Все же, когда явился Вражливый, Микола пошел к нему в кабинет. Редактор узнал его, встретил приветливо и тотчас отправил к машинисткам — продиктовать написанное.

Когда Микола диктовал, машинистка удивленно поднимала брови и смеялась. Особенно рассмешило ее слово «мистраль», а это слово очень нравилось Миколе. Смех машинистки показался ему плохим предвестием.

Поминутно краснея, он все же продиктовал до самого конца свирепым голосом. Отпечатанные листы он понес к редактору.

Вражливый прочел, постучал длинными пальцами по зеленому сукну стола.

— Бальзак у вас говорит, как ломовой извозчик, а Эвелина похожа на деревенскую бабу. Товарищ Буря рассказывал, что вы ушли из-под расстрела. Вот об этом и напишите.

XXXVI

Вернувшись домой; Микола подождал, пока старушонка, помолившись перед ласковыми ликами Иисуса

и богородицы, улеглась спать, и снова принялся за сочинительство. Теперь он напишет о расстреле, о Меланке, о чудесном своем избавлении. Рассказ этот должен потрясти читателя. Нечего особенно изощряться: десятки раз Микола рассказывал об этом Любе. Только садись и записывай.

Поработав часа два, Федорец устал, поднялся из-за стола и вдруг впервые почувствовал затхлый, застоявшийся воздух комнаты, увидел мебель в чехлах, не снимавшихся, наверное, много лет.

Воздуха! Он рванул створки окна, заклеенного газетными полосками, они лопнули и разорвались. За окном стояла осень. В темноте угадывались нависшие тучи. Унылый дождь барабанил по подоконнику. Шумел сад. Земля пахла сыростью. Порыв ветра тронул исписанную бумагу на столе, она зашевелилась, словно живая.

В соседней комнате заскрипели пружины на кровати старухи. Вероятно, струя свежего воздуха проникла к ней под ватное одеяло, покрытое легкой изморозью нафталина. Федорец захлопнул окно и снова принялся за работу. Описывал так, как было, и лишь одно внес изменение — белые расстреливали красного комиссара, он был отважен, красив, молод.

В церкви на Клочковской улице глухо пробили четыре удара. Глаза смыкались, а Микола все писал, и казалось — бумага дымится у него под пером. Теперь он был уверен в успехе.

Наконец рассказ был готов. Микола прочитал его, вымарал то, что показалось лишним, и, несмотря на смертельную усталость, принялся переписывать. Так, сидя за столом, опустив голову на исписанные листки, он и уснул.

Разбудила его старуха. В комнате было светло, на столе, словно комар, запутавшийся в паутине, тонко пел самовар. По окнам стегали прутья дождя.

— Что не спишь, полуношник? Живешь, денег вон сколько время не платишь, а керосину выжигаешь пропасть. Мне приживальщики не нужны, мне квартирант нужен с продкарточками.

— Пишу я, писателем буду…

— С твоим ли умом, батенька?

Вот и еще одна невера нашлась. А сама тоже в рассказ просится. Опиши ее вот так — в чепчике, в капоте — с удовольствием каждый прочтет.

— Деньги я вам уплачу. — Микола сунул в карман исписанные листки, нахлобучил шапку, надел чумарку и вышел на улицу.

Вражливый был занят. Опять пришлось ждать. Микола пошел по коридорам, заглядывая в комнаты. Знакомый старичок увидел его, спросил:

— Что, переделали рассказ?

— Написал новый.

— Забавно. — И побежал дальше.

Звонили звонки, метались курьеры, один из них подошел к Федорцу, сказал:

— Идите, вас товарищ редактор просит к себе.

Вражливый прочитал рассказ, молча позвонил. Вошла девушка.

— Позовите мне Босяка.

Через минуту вошел горбун, неуютный, небритый, похожий на подбитую птицу.

— Вот вам, товарищ Босяк, новоиспеченный писатель. Прошу любить и жаловать.

Вражливый протянул горбуну рукопись, тот быстро пробежал ее глазами.

Поделиться с друзьями: