Какой простор! Книга первая: Золотой шлях

Хлопнула дверь. На перрон вышел комдив Блюхер.

— Опять на близорукого капаешь?

— Отвожу душу.

Апанасенко еще хотел что-то сказать, но в это время к станции галопом подскакали три всадника. Один из них, путаясь в полах бекеши, быстро вбежал в помещение, двое других остались около лошадей.

— Пойдемте, Буденный приехал, — сказал Блюхер, бросая на землю окурок и раздавливая его ногой.

Но это был не Буденный, а Ворошилов, приехавший на своем неизменном коне Маузере. Вошедшие вслед за ним Иванов и Апанасенко увидели непривычную сцену: Ворошилов и Фрунзе крепко сжимали друг друга в объятиях. Приятное и доброе, ласковое лицо Фрунзе покрылось густым румянцем.

— Сколько лет не виделись мы с тобой, Клим!

— Да, Арсений, как встретились на Стокгольмском съезде партии, с тех пор… — сказал Ворошилов. Сбросив бекешу, он сел к столу. На нем был синий, наглухо застегнутый френч с двумя орденами, приколотыми один над другим.

В эту минуту в комнату вошел Буденный.

Фрунзе, проведя пухлой рукой по начинающим седеть волосам, строго посмотрел на командарма. Буденный прислонился к окну. На лицах присутствующих отразилась тревога.

— Наша задача сводится к тому, чтобы окружить и уничтожить Врангеля в Северной Таврии, не дать ему ускользнуть в Крым через Перекоп и Чонгар, — отчетливо проговорил Фрунзе. — Все это мною сформулировано в следующем приказе. — Фрунзе взял со стола блокнот, прочел: — «Во что бы то ни стало не допустить отхода противника в Крым и согласованным, концентрическим наступлением всех армий уничтожить его главные силы, группирующиеся к северу и северо-востоку от перешейков, отрезать пути его отхода в Крым и стремиться на плечах бегущих овладеть перешейками». Я прошу вникнуть в приказ. Помните — семь раз отмерь, а один раз отрежь.

Ворошилов поднялся, что-то шепотом сказал Фрунзе. Фрунзе улыбнулся. Слушал он, слегка наклоняя голову вправо, словно был глуховат на правое ухо.

— Шестой армии разгромить части противника, находящиеся перед ней, ворваться в Перекоп, отрезав Врангелю единственный путь отступления в Крым.

Иванов посмотрел на фигуру командующего Шестой армией. Корк, сняв пенсне, протирал носовым платком стекла; потом Иванов с завистью взглянул на его маузер в деревянной оправе, подумал: «И зачем этому увальню такое дорогое оружие?»

— Семену Михайловичу со своей армией двинуться от Каховки на фронт Аскания-Нова — Громовка, ударить оттуда на Айгаман, Серогозы, окружить и уничтожить главные конные силы противника. Второй Конной армии двинуться на Серогозы и участвовать с Первой Конной в окружении и уничтожении главных сил противника; Четвертой и Тринадцатой армиям наступать в западном и юго-западном направлениях.

Комдив 4 — Тимошенко, вытянувшись во весь свой богатырский рост, стал объяснять что-то Буденному, тот нетерпеливо махнул рукой. Человек решительных действий, он давно ждал этого приказа. Приказ поднял в душах командиров бурю. Все знали: Фрунзе сейчас предрешил гибель белых. Конец войне. Десятки тысяч красноармейцев вернутся к своим семьям, к земле, к заводам, к оставленному труду. Все знали, что пулеметчики мечтали взяться за ручки плугов, а кавалеристы не раз вынимали шашки и наотмашь косили вызревшие колосья пшеницы.

Иванов понял, что дивизии, составлявшей главную колонну Шестой армии, в которую входил его полк, Фрунзе поставил задание: наступление с Каховского плацдарма в полосе шляха на Перекоп — разгромить находившийся на этом направлении второй корпус генерала Витковского и овладеть Перекопом.

Комдив Лифшиц увидел Иванова, подозвал к себе, передал ему приказ, передвинуть полк в Каховку. Лицо Лифшица было смуглое, небритое, глаза по-прежнему необычайно светлы.

Получив приказание, Иванов мог уйти, но ему хотелось до конца услышать все, что говорил Фрунзе, и он остался, с нескрываемым волнением всматриваясь в этого веселого, энергичного человека, который, как это было известно, в царское время, в тюрьме, в промежутке между двумя смертными приговорами, успел изучить два иностранных языка. Он надеялся, что они ему пригодятся.

Маленький ростом командарм 2 Городовиков, с худым, желтым и изможденным лицом (Иванов видел его впервые), предложил использовать для наступления Арабатскую стрелку — узкую песчаную косу, отделяющую Сиваш от Азовского моря и тянущуюся к югу от Геническа вплоть до Керченского полуострова.

Фрунзе внимательно выслушал командующего Второй Конной армией. Те, кто близко знал главнокомандующего, по выражению его лица, которое как бы говорило, что все это ему уже знакомо, поняли, что он отрицательно отнесся к новому предложению, и ждали критики этого предложения. Они не ошиблись. Как только Городовиков окончил и, расправляя пышные усы, сел, заговорил Фрунзе:

— Все, что вы сказали, дельно и умно, но неосуществимо. И вот почему. — Фрунзе оглянулся. — Внесите доску и дайте мне кусок мела.

Пока вносили доску, Фрунзе, заложив свои пухлые, с короткими пальцами руки за широкий армейский ремень, продолжал говорить. Говорил он негромко, но все улавливали малейшие интонации его голоса.

— Разрабатывая план Перекопской операции, мы обратили внимание на Арабатскую стрелку, по которой можно обойти сильно укрепленные Чонгарские позиции. К тому же там сосредоточены лучшие части Врангеля…

Внесли черную школьную доску, исписанную арифметической задачей. Фрунзе продолжал говорить. Голубые глаза его поблескивали.

— Этот маневр в сторону в тысяча семьсот тридцать втором году проделал фельдмаршал Ласси. Армия Ласси, обманув крымского хана, стоявшего с главными силами у Перекопа, двинулась по Арабатской стрелке и, переправившись на полуостров в устье Салгира, вышла в тыл войскам хана и быстро овладела Крымом. К сожалению, нам не удастся повторить этот маневр. Мешает то обстоятельство, что наш флот, стоящий в Таганроге, не может пробиться сквозь сковавшие Таганрогскую бухту льды и подойти к Геническу, чтобы обеспечить операцию со стороны Азовского моря, а там безнаказанно действует флотилия мелких судов Врангеля. Лично обследовав все побережье и убедившись, что на скорое прибытие нашего флота надежды нет, — а время не терпит, — я с величайшим сожалением отказался от намерения использовать для удара Арабатскую стрелку.

Открылась дверь, вошел забрызганный грязью опоздавший на совещание командарм 4 Уборевич. Вместе с ним в комнату ворвался запах свежей баранины. Во дворе в полевой кухне на ужин варили суп. Невдалеке прокричал голосистый петух. Фрунзе взглянул на часы на левой руке и, как бы не доверяя им, прижал их к маленькому уху.

— Ну, товарищи, будем действовать. Время дороже всего, — сказал он и, накинув на плечи широкую шинель, мягко ступая теплыми белыми сапогами, впереди всех вышел из помещения.

Следовало поужинать и поспать. Но главнокомандующего уже ждал открытый автомобиль, серебристый от изморози. Фрунзе устало сел на холодные подушки, всунув правую ладонь в левый рукав шинели, а левую в правый, и, поеживаясь от холода, заломив смушковую папаху, поехал вперед, навстречу зареву орудийных разрывов.

Нагнав на улице Иванова, Блюхер обнял его за плечи, сказал:

— Теперь я спокоен насчет общего хода дела. Михаил Васильевич все видит, все поставил на свои места.

Недалеко от них, звеня шпорами, прошли двое коренастых военных. Один проговорил:

— Чем быстрее опрокинем мы Врангеля, тем меньше потеряем бойцов.

Второй ответил:

— Никто не знает, где сапог жмет, никто — кроме того, кто его носит.

По голосу узнали Роберта Эйдемана.

В ту же ночь Иванов перевел свой полк в Каховку.

XLI

— И кто это такой махиной заправляет? — не видя конца краю войскам, движущимся на юг, спросил Лукашку пожилой надоедливый возчик, с которым он ехал на бричке от Никополя до Каховки.