Какой простор! Книга вторая: Бытие

Не доходя до сарая, он уловил запах легкого табака. Успокаивая себя, подумал, что это ему чудится. Кто бы стал курить у него во дворе папиросы, да еще дорогие? К Назару Гавриловичу бросился пес, он ласково потрепал его по густой шерсти и пошел к полуоткрытой двери.

Предчувствие близкой опасности задержало его на мгновение. Но тут же его раздутые ноздри уловили дух свежего сена, теплый, раздражающий запах Христиного тела. Наверняка она ждет не дождется его. Сколько ночей они не встречались!

Старик толкнул застонавшую на петлях дверь, решительно шагнул в густую темноту.

За дверью стоял Илько.

Старик скорее угадал, чем увидел его.

— Мало вы мне, папаша, отступного всучили, всего один червонец, быстро я проигрался и вот вернулся к своей жене. А тут и вы в одних подштанниках…

— Илюшечка, богом прошу, не надо, — запричитала откуда-то невидимая Христя.

— Цыть! — сурово буркнул муж.

Назар Гаврилович шарахнулся назад, разодрал подштанники о какой-то гвоздь, ужаливший его в ногу, и успел выскочить во двор. После удушливой темноты сарая под звездным небом было как будто светлей. Старик разглядел в руках кинувшегося за ним сына остро блеснувшие вилы.

— Я вас остерегал, тато! — крикнул Илько, занося для удара свое грозное оружие. — А теперь либо сена клок, либо вилы в бок!

«Полез в драку, а в глубине души боится меня». С проворством кошки Назар Гаврилович бросился вперед, вырвал вилы, ударом о колено переломил держак и, облегченно вздохнув, перекинул обе его половины через соломенную крышу.

Кулаком, литым словно кистень, сын ударил отца в висок. Назар Гаврилович зашатался, крикнул:

— Буян, куси его!

Цепной пес с яростью вцепился Ильку в зад, и в то же мгновение старик сбил растерявшегося сына с ног, навалился на него. В его руке зло сверкнуло острое, будто бритва, кривое лезвие ножа.

Как в бреду, мелькнула страшная мысль: «Авраам, убивающий сына своего Исаака».

— Тато, что вы делаете? Вас судить будут! — задыхаясь от страха, выкрикнул Илько. — В Соловки заточат!

Чья-то сильная рука словно клещами схватила запястье Назара Гавриловича, нож выпал из его ладони, острием вонзился в землю.

— Побаловали и хватит, — раздался над самым ухом Назара Гавриловича знакомый голос, и те же сильные руки, оторвавшие его от Илька, властно поставили старика на ноги.

Перед Назаром Гавриловичем стоял высокий человек. Назар Гаврилович глянул ему в обличье и обомлел.

— Максим? — только и смогли произнести его побелевшие губы. «Что ж это выходит? Не один я, но и этот чертов красноармеец знает дорогу на сеновал», — подумал старик, чувствуя, как ревность вспарывает его сердце.

В хате на двери клацнула щеколда, Назар Гаврилович успел заметить полную фигуру Одарки в белом платье, проворно скрывшуюся в хате, и понял все: дочка его тайком путалась с коммунаром Максимом Рябовым. Он почувствовал облегчение, словно самогон разлился по жилам. Значит, не Христя, а Одарка, она почти вдовая, ей можно простить полюбовный грех.

— Ну, поигрались, побаловались ножами, и марш в хату. Ильку зад залатать придется. — Достав из блеснувшего под звездами золотого портсигара тонкую, как восковая свеча, папироску, Максим закурил.

Назар Гаврилович ощутил в прохладном воздухе знакомый сладковатый дымок, подумал: это Максим с Одаркой встречались в саду.

— Дай и мне закурить, — сказал старик.

— И мне тоже, — попросил Илько.

Взяв папироску, Назар Гаврилович полюбопытствовал:

— Это откуда ж у тебя порттабак такой дворянский?

— Трофей, — не без гордости ответил Максим и, чиркнув зажигалкой, осветил надпись на портсигаре.

Оба Федорца прочитали вслух:

— «От брата Нестора брату Савке».

— Это я в Гуляй-Поле застукал Савку, младшего братишку Махно, — похвастался Рябов. — Он дрых на постели, одетый, в шевровых сапогах. Когда я вошел в хату, проснулся и сразу руками шасть под подушку. Ну, я его опередил выстрелом. Под подушкой нашли два нагана, а в кармане вот этот портсигар. Сделали обыск, нашли пять ящиков драгоценностей: всякие там золотые часы, браслеты, брошки, обручальные перстни — все грабленое.

— А порттабак надо было сдать в фонд помощи голодающим, — сдвигая брови, злобно сказал старик.

— Ты меня не учи, Назар Гаврилович, этот портсигар мне вместо ордена дали, за храбрость. И удостоверение выписано за подписью командующего Антонова-Овсеенко, с приложением гербовой печати. — Пуская дым через ноздри, уже примиряюще Рябов добавил: — Сдавал я его Отченашенко в сельсовет, отказался взять. Возил сдавать в Чарусу, тоже не берут. Эта вещица, говорят, вроде почетного золотого оружия, так что носи на здоровье.

— Что же, и папиросы эти от Савки остались? — съязвил Илько, ощупывая раненый зад и кровеня пальцы, живо припоминая, как убили красноармейцы тихого, не похожего на брата Савку Махно.

Илько в тот день был в Гуляй-Поле и едва ушел от погони, проскакав наметом на породистом жеребце пять верст.

XIV

Вечером разразился обложной дождь с громом и молниями, озаряющими черные стекла окон. Дети, поужинав, легли спать, а Иван Данилович уселся в стареньком плюшевом кресле, подвинул к себе лампу и взялся за роман Анатоля Франса «Красная лилия». Он любил книги и ежедневно перед сном прочитывал десятки страниц.

Напуганные грозой, воробьи не спали и, жалобно чирикая, скреблись под крышей, вселяя в душу тревогу. «Воробьиная ночь», — подумал ветеринар, любивший непогоду. Вода яростно стучала по водосточным трубам, потоки свежего воздуха вливались через раскрытую форточку и бодрили уставшее за день тело.

Иван Данилович подумал: плохо сейчас людям, застигнутым непогодой на воле, и тут же услышал стук в дверь. Не спрашивая, кто это явился в столь неурочный час, он впустил в дом мокрого с головы до ног человека.

— Я до тебя, лекарь, — промолвил старик Федорец, переступая порог, — Илюшка мой захворал, боюсь, помрет. — На голову кулака был наброшен мешок, с него струйками стекала вода, образуя на полу лужу.

— Опять ты, Назар Гаврилович, за рыбу гроши. Ветеринар я, а тебе надо медика. Поезжай к Ольховскому, на Царицынскую улицу, его специальность — лечить людей.

— Уважь, Иван Данилович, ты у нас проверенный чародей. Тебя весь хутор и все Куприево знает. Поедем. Озолочу тебя, последнюю рубаху с плеча скину.