Календарь Морзе
Шрифт:
— Какого хрена ты полную навеску в пушку загрузил? А если бы ее с лафета сдернуло или, того хуже, вообще разорвало? Она же старая!
— Да клянусь тебе, Олег! — божился второй. — Я лично порох отвешивал! Понятия не имею, как так вышло! Я чуть не обосрался, когда ее на упоры снесло! Должно было хлопнуть только…
— Ладно, обошлось, но…
Я не стал слушать дальше, потому что подошел народ из лагеря, и пришлось изображать Ленина-с-бревном.
Через час я был взмокший, с занозами в ладонях и перепачканный сосновой смолой, зато успокоился. Все-таки физический труд
— Какого черта, — заорал мой напарник по бревну. — Какой мудак такое отличное стропило пильнул! Так разобрать не могли?
Я посмотрел — действительно, хорошее длинное бревно оказалось посередине наполовину надпилено. Напарник вяло ругался с плотниками, которые отпирались, а я прокручивал перед мысленным взором конструкцию артиллерийской площадки, и чем дальше, тем больше мне казалось, что именно такие длинные толстые бревна ее подпирали. И мне это совсем не нравилось.
— Оставьте все это, — сказал я плотникам. — Ничего не трогайте вообще. Идите, вон, сцену сколачивайте, там уже хватит досок.
— Чего это ты распоряжаешься? — задиристо сказал тот, что помоложе, но второй дернул его за рукав, и они пошли в лагерь.
А я достал телефон, выудил из кармана визитку и набрал номер.
— Александр Анатольевич? Вы просили звонить, если…
— Вы где? — перебил меня Вассагов.
— На поляне, где праздник был…
— Сейчас подойду.
Надо же, и он тут. Впрочем, почему бы и нет?
Подошел Александр Анатольевич буквально через пять минут. Он был все в том же костюме без галстука и казался немного уставшим.
— Добрый день, Антон.
— Спорное утверждение, — не согласился я. — Посмотрите на это бревно.
— Оно сломано, — сыграл он в Капитана Очевидность.
— Оно не просто сломано. Оно надпилено и — вот, видите? — пропил был замазан смолой и пылью. Очень похоже, что это опорное бревно, на котором стояла площадка. Я не эксперт, но мне кажется, что кто-то хотел устроить всем сюрприз.
— Спасибо, — сказал Александр Анатольевич серьезно. — Я вызову экспертов, мы проверим. Но это ведь не всё? Вы же не просто так заинтересовались бревном?
— Вроде бы еще с пушкой что-то было не так… Заряд оказался больше, чем планировалось…
— И это проверим, но все же? Я вам несимпатичен, и вы бы не вызвали меня из-за одних подозрений.
— Ничего личного, — пробормотал я смущенно.
— Я знаю. Так что же случилось?
— Ну, мне кое-что показалось… — я замолк, не зная, как сформулировать.
— Не смущайтесь, Антон, — вздохнул Вассагов. — К сожалению, мы теперь часто вынуждены иметь дело со… скажем так, субъективными факторами. То, что мы привыкли называть «реальностью», несколько утратило свою определённость.
Я сел на бревно, закурил и, направляемый наводящими вопросами, постепенно рассказал Александру Анатольевичу все. Только про то, как летела белой птицей на острые колья Анюта, говорить не стал — как будто боялся, что мои слова добавят неслучившемуся реальности. И вообще — личное это.
— Ну, что вам сказать, Антон… — протянул безопасник, когда я закончил. — Мне бы очень хотелось сказать, что вам
просто напекло голову, но нет. И мне бы хотелось сказать, что я знаю, что с вами случилось — но и это не так.— Очень помог, блин, — проворчал я тихо, но он услышал.
— Чем могу. Знаете, Антон… — Вассагов, поддёрнув штанины костюма, осторожно присел на бревно рядом.
Он помолчал, как будто собираясь с мыслями, и сказал тихо:
— Иногда мне кажется, что, крутясь на одном месте, наш вечный день как бы… истирается, что ли. Ткань бытия местами становится полупрозрачной, и через нее видно… что-то видно. Возможно, вскоре на этих местах появятся дыры, и мы туда упадем.
— Или оттуда что-то вылезет… — задумчиво сказал я.
— Или так, — согласился безопасник. — Идите, Антон, к столу — пейте, ешьте, веселитесь. Спасибо, что позвонили, дальше мы разберемся.
По полю к нам неторопливо ехал черный микроавтобус с тонированными стеклами. Видимо, это и были обещанные эксперты.
В лагере набирал обороты праздник — разгорался большой костер, дымились и вкусно пахли мангалы, девушки, звякая посудой, накрывали на стол. Я выдал в общий котел закупленное на рынке продовольствие и пошел на дальний угол, где, предусмотрительно расположившись подальше от сцены, уже сидели Анюта, Павлик и его девушка.
— Ой, мы так и не познакомились, я — Оленька! — она так и сказала: «Оленька». Оленька и Павлик, омайгот. Из какого шоколадного яйца она вылупилась?
Оленька оказалась пухлой ненатуральной блондой, ростом метр-с-кепкой, восторженной, болтливой и деятельной, как енот-полоскун. Она представилась психологом и сходу предложила нам с Анютой семейную терапию со скидкой, начисто игнорируя наше синхронное заявление, что мы не семья. Она явно из людей, умеющих непринужденно игнорировать информацию, которая не ложится в их картину мира. Я поинтересовался, где сейчас учат на психологов.
— О, тут главное — призвание, — загадочно ответила Оленька, и я догадался, что в психологи она себя произвела honoris causa 18 , единогласным консенсусом церебральных тараканов.
— Я просто вижу, понимаете? Вижу людей, понимаю их. Я обязана им помогать, это мой долг! — щебетала девица. — Вот Павлик, — она наклонилась к нам с Анютой, понизив голос, — он весь такой брутальный, вау, настоящий мачо, но при этом удивительно стеснительный, вы не поверите! Это такая прелесть!
18
«Ради почёта», степень, присуждаемая без научных работ, чаще всего, чтобы подлизаться к спонсору.
Мы с Аней переглянулись.
— Вот вы, Антон, — беспечно продолжала Оленька. — Вы тоже брутальный, почти как Павлик…
С Анютой внезапно случились судороги лица, она закрыла его ладонями и, отвернувшись, вздрагивала плечами.
— Вы так похожи, вы не родственники? Я бы предположила какую-нибудь романтическую историю о потерянных братьях, но, на самом деле, я знаю — звезды непременно сводят вместе духовно близких людей. Я уверена, в глубине души вы такой же тонкий романтик, как мой Павлик… Вы кто по гороскопу? Знаете, я еще и неплохой астролог…