Каленым железом

– Так ведь чудо же там! Там – чудо! Гриб! Грибы – это необыкновенные продукты сельского хозяйства! Не фрукт, не овощ – ничего, а – все! – продолжал кричать Страдаев.

И только тут я заметил, что перед ним стоит эмалированная мисочка, полная до краев. А рядом помещается то самое, по-видимому, «козырное» ведро. Тоже эмалированное, прикрытое аккуратненькой тряпочкой.

– Пожалуй, и куплю, – сказал я. – Поджарю на сливочном масле.

– А почем продаешь? – раздался вдруг твердый голос.

– Совершенно по дешевой цене, – растерялся Страдаев, а я обернулся и обнаружил за спиной юного милиционера в красивой форме.

– Врешь! Собирайся! – сухо заявил представитель порядка.

– За что? Куда? – запричитал Страдаев. – Светка, Валерка – детишки! Своими руками. Плод усилий рук, – ныл он. – Вот и товарищи, например, могут подтвердить.

Милиционер тем временем крепко взял его под локоть. Я открыл рот:

– А ведь и правда, он – ничего, – сказал я.

– Так и я – ничего, – рассмеялся милиционер. – А только существует порядок. Торговать надо в специально отведенных для этого местах. Вот сейчас составим протокол, штрафанем, а потом и пускай идет на все свои четыре стороны.

– Я – бедный, – сказал Страдаев.

– Опять врешь. У тебя один пиджак тридцатку стоит, – справедливо возразил милиционер и поволок Страдаева.

Я сначала как-то немножко разгорелся, и мне далее захотелось Страдаева идти в отделение спасать или сочинить фельетон о том, что торгово-закупочные организации города плохо организовали закупку и торговлю грибами, отчего и появляются около гастрономов различные страдаевы.

Но после резонных слов про пиджак мне его спасать расхотелось, и они удалились – юный представитель порядка и корыстный Страдаев, согнувшийся ради жалости в три погибели.

– Светка! Валерка! Детишки! – слышался его удаляющийся голос.

– А! Старик! Видел! Видел? Это же – готовый сюжет! Как раз для тебя! А! Пиши! Пиши! – крикнул случившийся рядом один мой приятель.

И я ответил ему правду. Я завопил, воздев кулаки:

– Подите вы к черту! Надоело мне все это! Надоело! Я про красоту хочу писать и про одухотворенные отношения между людьми. Про то, как кто-то кого-то ненавязчиво спас и как это было в высшей степени благородно! Как седой учитель смотрит на кленовый листок и вспоминает свою прекрасную жизнь! И о том, как влюбленные жили долго, а умерли в один день! К черту! К черту!

Приятель попятился и сказал, что в последнее время плохо стал понимать мои шутки.

А не понимаешь, так нечего со мной и разговаривать.

*…ложу… – Ну вот никак не смогло начальство заставить простой советский народ правильно употреблять правильный глагол «класть». А сейчас уже поздно учить ученых.

Грибы – это необыкновенные продукты сельского хозяйства! – Правильно! Примерно через двадцать лет после написания этого рассказа Сергей Шолохов (р. 1958) и Сергей Курехин (1954–1996) в своей знаменитой питерской телепередаче блестяще подтвердили мистическую сущность моего интуитивного озарения. Наглядно умозаключив, что и Ленин был грибом, и все революции – от грибов. Что грибы постепенно овладевают человечеством.

А только существует порядок… – Перефразируя Булата Окуджаву:

Порядок есть порядок.
Поддерживать готов.
Хватило б только кадок
Для всех наших грибов.

Я про красоту хочу писать… – Потому что Ф.М.Достоевский (1821–1881) утверждал, будто «красота спасет мир». И если мир, в обоих значениях этого слова – world и peace, до сих пор держится, то не благодаря ли красоте и прекрасности жизни?

ПАЛИСАДНИЧЕК

Трагична история отдельных молодых людей. У них иногда из-за малого пустяка рушится вся жизнь, и они оказываются за бортом, лишь изредка выплывая на поверхность глотнуть воздуху.

Вот у нас в городе К. есть один знаменитый человек, переменивший восемьдесят одну работу. И который прекрасно известен всему городу. Да и сам он город неплохо изучил. Восемьдесят одна работа! Изучишь!

А ведь, будучи мальчиком Виталенькой, он, с целью экономии денег для семьи, ходил в вечернюю школу № 1 и там очень прилежно занимался, определяя по карте, где какой расположен остров, а также почему обезьяна встала на задние лапы и пошла.

Любовь! Любовь губит молодых людей. Любовь. Вот я сам пропал из-за любви. Да уж и ладно, не обо мне речь…

Он влюбился. И это естественно – с чего же еще начинать молодому человеку свою сознательную жизнь?

Старшая сестра у него была, которая изучала в химико-технологическом институте химию и технологию. А у той была подруга, которая тоже изучала в химико-технологическом институте химию и технологию.

Вот ведь как интересно получается! Он учился, сестра училась, и его любовь – подруга сестры – училась. Они все трое учились. Да и мало того, что они трое! Гляньте вокруг – ведь буквально все учатся. Я тоже учился. Я закончил Московский геологоразведочный институт имени Серго Орджоникидзе. Учатся все. Что из того, что один – на дипломата высшей категории, а другой – на рубщика мяса. Все мы делаем сообща одно общее дело. Все мы строим и, несомненно, построим.

Но вернемся к нашим влюбленным.

Вычерчивая за школьной партой вечерней школы чертежные фигуры, милый мальчик Виталенька вздыхал и грезил:

– Ах, если бы, если бы, если бы… – думал он. Но чертил, надо заметить, очень прилежно и толково, как будто бы и вовсе ничего не думал.

И, вздыхая, он выходил и шел к себе домой, на улицу Достоевского, где около их семейного дома был палисад-ничек, наполненный черемухой.

А тут так всегда случайно получалось, что и студентки в это же время заканчивали свои труды по освоению высших знаний. И стояли близ палисадничка, взявшись за руки и глядя друг дружке в глаза.

– Зачем это я буду выходить замуж! – говорила Виталенькина сестра, у которой физиономия была похожа на собачью (из-за кудряшек).

– Останемся друзьями, верно? – говорила Виталенькина любовь. – Махнем куда-нибудь на Землю Франца-Иосифа, где синеет море и алеет восток. Там мы с тобой будем делать что-либо полезное и нужное для Родины.

И от избытка чувств подруги целовались. И не смущало их, что на улице Достоевского блатной Скороход, регулярно ревнуя, часто выбрасывал свою бабу из окошка, отчего женщина кричала, раздирая руками одежду.

И не тревожило их нарисованное на стенке барака мерзкое изображение с надписью «ЭТО ГОЛОВА ПРОФЕСАРА ДОУЛЯ».

И не мешало им еще многое, что я опишу в других рассказах. А вот Виталенька – он им жить мешал.

Когда его фигура, имеющая под мышкой картонную папочку с тесемками, появлялась из-за угла, подруги каменели и Виталенькина любовь цедила сквозь зубы:

– Тащится!

А ведь он был очень робкий. Он подходил и говорил:

– Стоите?

– Стоим, – отвечали подруги, начиная шептаться и хихикать. И бросали на влюбленного косые взгляды.