Калиф-аист. Розовый сад. Рассказы

Она и в самом деле пришла к озеру в другой раз, и у них очень скоро вошло в обычай вместе спускаться с горы: девушка всегда попадала на озеро поздно, когда с неизбежностью надвигались сумерки. У деревни девушка прощалась с Бенедеком: она не хотела, чтобы ее увидели вдвоем с мужчиной.

— Сплетни пойдут, — сказала она. Тогда Бенедеку показалось, что ответить нужно чем-то галантным, вроде: «Самое большее скажут, что одним ухажером у вас больше стало» — или еще чем-нибудь в этом же духе, но девушка так была овеяна странным настроением, присущим озеру, что невозможным казалось говорить с ней в легкомысленном тоне, кроме того, как камеристка или, скорее, компаньонка графини, она представлялась Бенедеку образованной привлекательной дамой без всяких признаков ветрености. При всем том девушка предупредила его незаданные вопросы и заметила тихо, что у нее нет и не будет воздыхателя.

— Мой жених умер. Наложил на себя руки. — Она мгновенье помолчала и продолжила: — Пустил себе пулю в лоб, когда мои родители не согласились на нашу свадьбу. Ведь я потеряла бы место в графском доме…

На учителя ее слова подействовали странно: он вдруг позволил своей душе повиноваться влечению; девушка была для него почти тем же, чем было озеро, гибельное озеро, которое «ежегодно требует своей жертвы». Ведь наверняка и девушка уже знает о нем все, знает, каким образом он потерял невесту; она к тому же из хорошей семьи, склонна к задумчивости и «любит грустить». Он думал об этом целую ночь, представляя себе камеристку среди изящной мебели или на террасе замка, в окружении изысканного фарфора и серебряных приборов, но вдруг почувствовал, что умирает от желания увидеть ее обнаженной в купальном трико, как Шари, или лучше совсем нагой, и вспомнил подростков, которых он видел непристойно голыми, когда они купались в озере, и в ту минуту он понял, что это озеро, собственно говоря, требует наготы, абсолютной наготы, и как странно все же, что он ни разу не попробовал раздеться и искупаться в нем! Какой-то страх, какое-то внутреннее противодействие не допускало его до воды, словно любое купание в озере оказалось бы для него гибельным… Это же чувство, возможно, не позволяло ему сесть в лодку вместе с камеристкой: он предоставил ей грести в одиночку, а себе — помогать ей причаливать к берегу, как в самый первый раз… Нельзя было понять, чего он боится: женщины или озера? Он всегда следил за нею с берега: это было как-то неловко и очень неучтиво, но девушка не подавала вида, что сердится.

Однако однажды Бенедек решился тоже сесть в лодку и начать грести. Назавтра выдалась чудесная погода: каждый бы согласился, что воздух был против обычного насыщен испареньями, солнце в то утро было более свирепым, а туман более горячим, чем всегда. Когда время подошло к полудню, тростники казались дряблыми, как разваренные макароны; пожухшие травы обвисли и напоминали разложенные по берегу подушки. Что случилось этим полднем, никто уже в точности не узнает. Мертвые тела камеристки и учителя нашли на следующий день; лодка застряла вверх дном в камышах.

Перевод Р. Бухараева.

ВСЕГО ОДНО ЛЕТО Правдивая история

Каждый раз, когда я вспоминаю тот случай, мне становится немного не по себе. А ведь с тех пор прошел уже добрый месяц — дивный летний месяц, когда ты наконец переводишь дыхание после долгой, трудной зимы и начинаешь немного свыкаться с мыслью о спокойной, уединенной работе, которая ждет тебя в маленьком дачном домике на холме, где можно часами не уставая стучать на машинке.

Нет, я должен написать об этом; пожалуй, надо было сразу же написать, тогда, может, не было бы у меня сейчас так тяжело на душе.

Перед дачным сезоном у каждой хозяйки — масса хлопот и проблем. Гувернантка наша нам изменила и отказалась ехать на дачу. Одна приятельница жены посоветовала ей:

— Почему бы тебе не нанять на лето к ребенку бедную девушку из хорошей семьи? Самый надежный, самый дешевый, к тому же испытанный метод. Дай объявление, скажем, по радио или где хочешь. Наверняка найдется девушка, которая рада будет поехать с вами за питание и жилье, за возможность провести лето на лоне природы, на свежем воздухе.

О лето, живительный воздух, сельский обильный стол, поля, лес, холмы! Жене моей вспомнилась юность, лучезарные дни давних летних вакаций, и сердце у нее сжалось, когда она представила бедных девушек из хороших семей, годами лишенных возможности вырваться из нездорового, душного города, где они заперты, словно в тюрьме.

— Прекрасная мысль! Вот только… — Это «вот только» в наши дни часто прячется за прекрасными мыслями. И мудрено ли: дела идут все хуже и хуже, венгерский писатель зарабатывает сейчас куда меньше, чем прежде…

— Собственно… я подумала, этим летом мы обойдемся, пожалуй, и нянькой…

— Полно, милая, ведь так даже гораздо дешевле! Эта девушка согласится жить у вас лишь за питание; оплатишь ей дорогу, места у вас достаточно, выделишь отдельную комнатенку — и весь день в саду. Да она счастлива будет!

Честно сказать, я во все это не очень вникал: дел было и без того по горло. После обеда, с гудящей головой, я ушел к себе в комнату отдохнуть немного: это было в тот самый час, когда радио через все свои демократические рупоры и простые наушники разнесло по огромному городу и по забытой богом стране, прокричало и прошептало в уши сотням и сотням бедных, измученных голодом и жаждой девушек, забывших о том, что такое чистый воздух, коротенькое, в несколько слов, объявление, которое сочинила в соседней комнате моя заботливая, предприимчивая жена.

Я прилег на диван, но в тот же миг зазвонил телефон, это наглое, громогласное домашнее чудище, деспот пештских квартир. Из-за которого мой дом — отнюдь не «моя крепость».

Взволнованный женский голос попросил к аппарату мою жену. Та немедленно догадалась, о чем пойдет речь.

— Как, уже? — воскликнула она, недоверчиво беря трубку. — Еще двух минут не прошло, как прочитали «annonce» [47] . Кто-то прямо от репродуктора бросился к телефону. Ну нет, я не клюну на первую же приманку.

47

Объявление (фр.).

— Будьте добры, приходите, пожалуйста, лично… Нет, я все же сначала хотела бы вас увидеть… — раз десять повторила она в трубку немного досадливым тоном. Ей всегда трудно бывает закончить телефонный разговор, не то чтобы она так уж любила болтать — просто боится выглядеть невежливой с собеседником. А на этот раз собеседник или, вернее, собеседница была на редкость настойчивой: можно было подумать, от того, сколько она успеет рассказать о себе и какое произведет впечатление, зависит вся ее дальнейшая жизнь.

Прийти лично… А вдруг место за это время уже займут?..

Наконец жена попрощалась и положила трубку. Но в ту же минуту телефон зазвонил опять.

— Простите, по радио сейчас сказали… — торопливо заговорил несмелый, но настойчивый голос. Беседа на сей раз была не столь долгой; но едва она кончилась, раздался третий звонок. А за ним — четвертый и пятый. Жена даже не успевала отойти от телефона; а когда она подняла трубку в пятый раз, задребезжал звонок у входной двери.

Перед нами, с трудом переводя дыхание, словно перед этим долго бежала, стояла бледная, миловидная девушка, почти подросток. Она бросала вокруг робкие взгляды и, несмотря на наши приглашающие жесты — жена еще не закончила разговор, — ни за что не хотела присесть.

— Я здесь недалеко живу, услышала вот радио и подумала: схожу сразу, пока никто не опередил, — лепетала она, наивно округляя глаза.

Она не успела закончить фразу: телефон опять затрещал. И тут же раздался новый звонок в прихожей.

Теперь к телефону пошел я: жена занята была с посетительницами. Я дал себе слово обходиться без церемоний. Каждая новая претендентка лишь осложнит нам задачу. Жена вообще с трудом принимает решения в подобных вопросах. Достаточно тех, кто придет сам. Остальным надо беспощадно отказывать. Я попробовал говорить, что место уже занято.