Каллиграф

– О, да. Он мне все показал. Сегодня мы были в Ватикане и в Колизее, а еще возле статуи Моисея – я забыла, как называется та церковь. И отец Седрик просто чудо. – Мадлен постепенно обретала привычную уверенность в себе. – Мне кажется, я мало его благодарила. Он так много знает и такой восторженный. Он подробно мне рассказал про все картины, никтодругой этого сделать не мог, да к тому же привел полный список кардинальских добродетелей и рассказал, кто из английских королей был тайным католиком. Я даже надеялась, что он даст мне посмотреть на Папу, но, похоже, он скорее мертв, чем жив.

– Мадлен выкачала из него всю информацию, которую только можно было из него извлечь, – отметил я несколько обиженным тоном.

– Вовсе нет, Джаспер, – горячо возразила Мадлен. – Он упомянул о твоей победе в художественном конкурсе лишь потому, что мы вместе осмотрели такое огромное количество картин. Это правда: мы действительно порой проводили сравнение, но в конце концов пришли к выводу, что из вас двоих Караваджо все же более интересная личность.

Бабушка хмыкнула:

– А как квартира?

– Отлично, – ответил я.

– Совершенно великолепная, – подтвердила Мадлен. – Я уже жалею, что мы не можем задержаться здесь подольше. Наверное, сразу начну скучать и мечтать сюда вернуться.

– Так и должно быть, – улыбнулась бабушка.

– Ага, вот и вино, – воскликнул профессор Уильяме, провожая глазами бокалы, которые перекочевывали с подноса на стол.

Женщина, которая приветствовала нас на входе, налила немного в бабушкин бокал, предлагая ей попробовать и оценить напиток; но бабушка не стала делать этого, жестом приказав разливать вино всем.

Всем нам потребовалось некоторое время, чтобы как следует подружиться с «Орвието». Затем профессор Уильямс нарушил тишину:

– Грейс говорила, что вы много путешествуете Мадлен?

– Да, в основном по работе. Я только что вернулась из Америки.

– И как вам Нью-Йорк?

– Очень странно: совсем иное ощущение, чем раньше. Близости стало больше. Теперь каждый, приехав в Нью-Йорк, сразу осознает себя нью-йорк-цём. Это то, что лежит на поверхности, – Мадлен говорила очень быстро. – Но в этот раз я была в городе всего лишь один вечер, между двумя рейсами. Так что у меня не было возможности как следует… А потом я сразуотправилась в Сакраменто. Вот там вообще ничего не происходит. Разве что с раками.

– Понятно, – кивнул профессор Уильямс, казалось, он устал произносить слова и стремился к предельной краткости. – Я был в Сакраменто. Лекционный тур. Не слишком веселое местечко, не так ли? А как праздник?

– Его устроили в маленьком городке в семидесяти милях к северу. А до этого я была в Аммане, в Иордании, тоже по работе.

– Вы пишете книгу? – вмешалась в разговор бабушка.

Мадлен, как всегда, когда речь заходила об этом предмете, продемонстрировала скромность:

– Это трудно назвать книгой, скорее нечто вроде литературного путеводителя. По крайней мере, я надеюсь, что получится именно это.

Мадлен покосилась на вторую миску с чили, которую только что принес официант.

– Ну, ее же будут рекламировать, – сказал я. – Издатели позаботятся о твоем успехе. Они делают на тебя ставку.

Мадлен скрестила пальцы.

– И что вы там описываете? Не знаю, можно ли так сказать, что-то я запуталась, – бабушка чуть заметно нахмурилась, как будто всю жизнь провела в отчаянных попытках преодолеть языковые трудности.

– В основном, речь идет о Сирии, но немного и об Иордании. Это что-то вроде путеводителя для женщин.

Профессор Уильяме снова включился в беседу:

– А могу я спросить: почему именно дляженщин?

Бабушка ответила за Мадлен:

– Потому что мужчины не стоят того, чтобы для них писать, Фергюс. Они думают, что сами все знают.

Мадлен усмехнулась:

– Причин много. Во-первых, в книжных магазинах и без того хватает обычных путеводителей, так что еще один издатели покупать не станут. Во-вторых, многие считают, что женщинам трудно путешествовать по этим странам, а меня это раздражает. Мне хотелось бы чуть-чуть приоткрыть эти места, сказать: смотрите, здесь есть все, что вам может понадобиться, если только вы знаете, где искать. – Она взяла еще чили. – Ну, а главное, мне просто нравится писать для женщин, что-то в этом есть – мне кажется, женщины читают книги гораздо внимательнее.

– Нет, ну слушай, – я отхлебнул немного вина. – Так нельзя говорить, мужчины точно так же…

– А вот и нет, – перебила меня Мадлен. – Мужчины тратят все силы на поиски скрытого смысла, а женщины воспринимают все гораздо проще. Правда. Женщины просто читают, вот и все, – она обернулась и улыбнулась мне. – И вообще, откуда тебе знать? Ты ведь читаешь только книги, написанные другими мужчинами сотни лет назад, и ты сам говорил, что понятия не имеешь о том, как пишут о путешествиях – и вообще обо всем, что не имеет отношения к Европе. Для тебя даже поездка в Португалию – целое приключение.

Бабушка и профессор Уильяме рассмеялись. Я поднял руки:

– Я ничего об этом не знаю. Это правда. – Я был пристыжен.

– Не бери в голову, – сказала бабушка с притворным сочувствием. – У тебя впереди еще масса времени, чтобы начать учиться.

Дальше беседа потекла гладко, в ритме журчания фонтана. Я наблюдал и слушал, но в разговоре не возникало ничего кроме доброго юмора и искренней симпатии в глазах. И хотя я никогда не пытался отгадать, что на уме у моей бабушки – и тем паче у Мадлен, – мне казалось, что они поладили между собой. (Я подумал, что только полный идиот мог ожидать чего-то иного.) По предложению Мадлен бабушка заказала еще выпивку для всех, и лишь около полуночи мы достигли травянистого безумия «Аверны» – ликера, который по праву можно назвать ликером всех ликеров.

Когда мы уже уходили, бабушка спросила:

– А твой друг Уильям, как у него дела?

– Совсем забыл сказать: он собирается жениться.

Мы дошли до угла Виа Джустиниани, где находилась бабушкина квартира: это была плохо освещенная улица, которая, вероятно, не меняла свой облик на протяжении последних четырех столетий. «Мы представляем собой забавную группу», – подумал я, когда мы остановились перед огромной входной дверью с массивными железными петлями и рядами фигурных металлических скоб, покрывавших всю деревянную поверхность. Бабушка достала ключ, до смешного большой (словно он был изготовлен для какой-то средневековой сокровищницы), и вставила его в замок.

– Тут есть одна хитрость, – объяснила она. – Надо немного потянуть на себя – буквально на пару миллиметров, и тогда он легко поворачивается влево.

Она замешкалась на секунду. Потом меньшая по размеру дверь, врезанная в большую, бесшумно открылась, и мы друг за другом вошли внутрь. Воздух пах по-другому – старым камнем и кипарисом, растущим во дворе. Мы немного прошли в темноте, потом бабушка включила свет, и мы начали восхождение по скрипучей деревянной лестнице, которая вскоре свернула налево.