Камень-1. Часть 4. Чистота — залог здоровья. Зачистка, баня и прочая гигиена
Шрифт:
Наскоро проверив по пути амулетом снаружи дом и двор, тайников Фабий не засёк. Вообще. Это было как-то неправильно, всё же в пограничье все стараются какую-никакую ухоронку себе спроворить. Всегда. Случаи — они всякие бывают. Но — ненаказуемо. И, может быть, внутри дома ещё и будут тайники? Однако тут вот ещё в чём дело: у него возникли какие-то странные ощущения от работы амулета, словно его глаз или что там ещё у этой магической штуки, проскакивал, не зацепившись, мимо чего-то важного. И это его вот прямо дёргало по живому, как водителя — троящий двигатель автомобиля. Мельком глянув в распахнутые ворота сарая, он вдруг понял, что там, кстати об автомобилях, один как раз и стоит. Но амулет так и не показывает наличия металла. А должен бы! Наскоро глянув, он вдруг увидел, что казённая бляха-то почти разряжена. То, что это мелкая
— Старшой, непонятка есть. Серьёзная!
— Что там ещё? — так же тихо ответил ему Фабий.
— На вот, понюхай, — с совершенно идиотски-торжествующим видом сунул ему свои грязные пальцы под нос Валера, и Фабий непроизвольно отшатнулся.
— Кукунькой поехал? Я тебе что, гончая, или ещё какая плюгавая? За каким хером ты мне свои нестерильные пальцы в лицо тычешь? И что я там унюхать на них должен? — зашипел он злобно, но чуть слышно, — ты лучше проверь, как там твой амулет от доминирования и увода глаз поживает?
— Короче, бабка у меня травница. Не знахарка, не ведьма, и не магиня, просто травница. Но хорошая. Так что на вид, на запах травки я с детства различаю. И вот что интересно: сказал-то наш ковшерукий хозяин всё верно, окуривать надо полынью с чертополохом, крапивой и ещё кой-какими травами. А вот пахнет это совсем не ими, а ведьминой радостью да тирлич-травой! И соль у него с пеплом каким-то, чёрным да жирным, — Валера говорил, как чревовещатель, почти не шевеля губами. Одновременно он вытащил цепочку с оберегом из-за шиворота. Брови его удивлённо полезли вверх, — Смотри-ка, почти сдох! Странно… Короче, это травы не от подъятия нежити, а, наоборот даже, нежити помощники. Тирлич-трава по-другому травой оборотней зовётся, усёк?
— Да ладно! Намекаешь, что собачка — оборотень? А как тогда оборотня на городских воротах прощёлкали?
— А откуда твой утренний вампир взялся, а? Ну и в голове вот ещё вертится… Слышал ты о такой нечисти, как босорка, или босоркуня?
— А как же, вот прям каждый день с утра только про них и слушаю! И что это за зверь такой?
— Ну, это чуток от упыря, чуток от оборотня, чуток от двоедушника, ну, и мальца от ведьмы. Они, вообще, на юге водятся, тут я и не слыхивал про них. Говорят, что они холодов да болот не любят. Но вот укрыться под человечьей душой и вот так, укрывшись, через ворота пройти, оно сможет, если проверка беглая. И ещё даже получше двоедушника. А коль их тут и не бывает, то кто подробно на босорку проверять будет? Ты у Юрца спроси, он ведь в Астрахань плавал до службы. Я от него как раз про босоркунь-то и услышал.
— Говно плавает, корабли ходят. Ага! А хозяин-то наш аккурат из Астрахани когда-то сюда заявился. Ну да, Ирек Рашидович Садиков, из Астрахани. Давно-давно приехал, целых пять лет тому назад. Ну, это если пометкам на карте верить. Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд! Ты вот что, я сейчас всем шубу сыграю, так ты тоже шубись, и меня со сторонки страхуй, — сказал Фабий.
Щёлкнув ногтем по связному амулету, он подал сигнал «внимание» сразу всей группе, а затем, после короткого перерыва, щёлкнул ещё трижды: колдун рядом! На самом деле пока это было не наверняка, да и вообще, всё как-то непонятно и неопределённо, но лучше перебдеть, чем недобдеть. Хотя Пантелея он вызывать пока остерёгся, памятуя прошлую мёртвую собаку. Точно ведь контрик решит, что над ним издеваются. Надо допроверить всё и вся!
И вот только тут он сообразил, что видел машину в сарае раньше! Этот вот самый «Полевик», правда, не живьём, а на фотографии, он разглядывал совсем недавно. Это был нестандартный, высокий и утеплённый автомобильчик Барсегяна. И, похоже, что, кроме него, никто из группы машину не заметил, да даже и не замечал вовсе, словно всем глаза отвели! А выходит — и не словно, и в самом деле отвели. И
это — не взирая на все их бляхи-обереги! Демоны кривые, а вот Валеру-то, пока тот рядом был, об автомобильчике этом он спросить и не сообразил! Видит он его или нет? Теперь поздняк метаться, вся группа после его сигнала уже словно растворилась у Садикова на подворье (включая и самого Валерика), и заняла позиции, страхуя друг друга и его, а заодно пытаясь разнюхать то место, где спрятался колдун. Которого, может, ещё и нет. Фабий, же, изображая безмятежное спокойствие, окликнул хозяина:— Давай-ка ты сюда документы неси, а я покурю пока! — и присел на завалинку, ощущая себя мишенью на стрельбище. Он не раз убеждался, что чувствует чужой взгляд. А уж злой взгляд или, тем паче, через прицел, чувствовал наверняка. Сейчас этого не было, но… Руки-ноги всё равно ощутимо потряхивало от избытка адреналина. Достав очередную сигарету (во рту уже горечь и помойка от слишком частых перекуров), он, делая вид, что ищет по карманам зажигалку, снова вытащил амулет связи и тихо забормотал в него:
— Рыбачок, ответь Вилке-6. Коротко и быстро. Кто такие босоркуни, как их опознать и чем-как их можно ухайдакать?
Юрец, словно ничуть и не удивившись, стал отвечать сразу после вопроса, засыпая речь своими любимыми «практически» и «пажалте бриться!»:
— Тот, в кого ещё практически при рождении вселился дух неупокоенного мертвеца, чаще всего упыря, волколака или оборотня. Ну, или ведьмака, или ведьмы. Обычно седьмая дочь, реже — седьмой сын в семье. Так что она практически сразу, отроду, как двоедушник. Но душ может быть и не две, может и ещё чью-нибудь выпить, и тогда пожалуйте бриться! И чем больше душ выпьет, тем сильней и вредней становится. Днём они очень красивые, глаз прямо не отвести, а вот в лунном свете принимают либо звериный, либо свой истинный вид, и, говорят, он очень страшный. Умирают практически тяжело, их нужно убить столько раз, сколько у неё душ. Ну, или у него. Причём врождённая человечья душа может даже и не знать, что остальные души по ночам творят. А ещё они по ночам могут разделяться, как и тот же двоедушник, на человека и зверя, и пожалуйте бриться!
— Стоп! Потом подробно всё расскажешь. Света они боится, как вампир?
— Практически только их звериная половинка, и только если в тело хозяина не успела или не смогла вернуться до рассвета. Да и то, не так сильно, как вампир, спокойно может просто прикинуться мёртвой, особенно если настой из ведьмина корня выпьет и соком ещё какой-то травы натрётся, солнце ей нипочём тогда практически.
— А как вот её такую, с виду мёртвую, добить?
— Да как и упыря, или вампира днём в гробу — сжечь или кол в сердце, и вся недолга! Тогда они проще умирают, чем вампиры, души-то разъединены, пожалуйте бриться!
— Серебро?
— Не знаю. Честно вот, не знаю. Упырь-то серебра не переносит, практически, ну а вот вампиру так и наплевать. А она им обоим родич.
Хлопнула дверь. Понурый мужичок появился на крыльце, прижимая к груди выцветшую и потёртую зеленоватую картонную папку с надписью «Дело». Фабий щелчком отбросил окурок, встал и буркнул в амулет:
— Всё, отбой связи. Хозяин идёт. Держи его на мушке, но без крайней нужды не стреляй. Он нам живым нужен.
На подрагивающих ногах с коленями, внутрь которых вдруг будто кипятка плеснули, он направился к незарытой собачьей могиле. Или, всё же, к могиле босоркуни? Мужичка он опережал шагов на пять, не больше. Затылок буровило чужим взглядом, и даже, кажется, не одним. И вот сейчас кажется, что ему не кажется! Став у развёрзтой ямы с нелепо-розовым свёртком на её дне, Фабий, попутно опять глянув на часы, для отчёта, плавно извлёк револьвер, тот, который был с фосфорными и серебряными патронами, и повернулся к хозяину дома.
— Встань здесь, — негромко сказал он, стараясь не цепляться взглядом ни за глаза, ни за синяк, ни за лицо собеседника. И показал стволом, где нужно встать.
Мужичок удивился. Он попытался протянуть папку Фабию, но тот лишь повторил, так же негромко, но уже с большим нажимом, отделяя слова друг от друга, как забитые гвозди:
— Встань здесь, — он поставил хозяина дома метрах в двух от себя, так, чтобы, с одной стороны, тот не дотянулся бы до него, в случае чего, мгновенно, а, с другой стороны, прикрывал его от выстрелов или заклятий из сарая. Именно его обер-ефрейтор, руководствуясь чувством злого взгляда, определил как наиболее вероятное место укрытия врага.