Камень-1. Часть 4. Чистота — залог здоровья. Зачистка, баня и прочая гигиена

— Где они, — всё тем же тихим и безжизненным голосом спросил Фабий.

— Так вот же, — с искренним недоумением снова протягивая папку, и снова пытаясь шагнуть к нему ближе, ответил сгорбленный Садиков, — или нужно семью позвать?

— Два шага назад и встать смирно. Не приближаться, больше я этого повторять не буду, а просто прострелю колено, — с сочным щелчком взведя курок револьвера, ещё тише сказал Фабий, — Тут пули с фосфором. Как думаешь, собачке не повредит, если я её огненной пулькой приголублю? А тебе? Не повредит?

Гнутый мужичонка выронил папку и теперь только открывал и закрывал рот, дрожа губами, да сжимал несуразно большие кулаки. На кончике носа повисла и колебалась, готовясь ринуться в полёт, большая капля не то пота, не то ещё чего, но он её не замечал.

— Итак, последний раз спрашиваю. Где они? Отвечать тихо, руками не размахивать.

— Да кто? Кто они? — загипнотизировано глядя в дульный срез, но, хвала богам, тихо, хотя с надрывом и мукой, ответил сутулый.

— Харазцы. Или тут у тебя ещё кто-то есть? Те самые, которые убили Барсегянов. Твоих соседей, чья машина у тебя в сарае стоит. Итак, где они, и сколько их? Считаю до трёх, потом прострелю тремя огненными пулями собачку. Или, вернее сказать, твою дочь-босорку? Где ещё три дочери, кстати?

— В Астрахани они, большие уже, своими домами живут!

— Ну, вот видишь, уже и начал отвечать. Это совсем не больно и почти не страшно. Так что давай, отвечай теперь и на первый вопрос. Ну, где они, и сколько их?

Гнутый скосил глаза, собрал в кучу брови, и всем лицом словно пытался куда-то указать, но при этом молчал. Фабий никак не мог понять эту пантомиму — то ли хозяин над ним издевается, то ли пытается указать на кого-то, кого боится больше его самого, стоящего в двух шагах с нацеленным стволом. Если так, то это наводит на нехорошие думы. На очень нехорошие.

Садиков же, отчаявшись донести свою тайную мысль лицом, словно махнул рукой на всё, мол, будь что будет! Он побледнел, как покойник, и обливался липким потом. Затем, словно бросившись в омут, он решился, и быстро, но еле слышно зашипел сквозь зубы, явно в любую секунду ожидая чего-то страшного:

— В сарае! Под машиной есть тайник. Шестеро!

Он вжал голову в плечи, да и сам как-то сжался, почти присел, став уже даже не сутулым, а почти горбатым.

— Только харазцы? — так же тихо, не разжимая зубов, спросил Фабий, одновременно шаря глазами по неказистому сараю: где они там?

— Да…

— Колдун один? Два?

— Один! И ещё один его ученик!

— Это как это? У Созерцающих же нет учеников!

— А они-то тут при чём? Там шаман, с учеником, — Садиков так удивился, что даже на секунду забыл бояться.

— А! Так харазцы совсем дикие? Степные, кочевые, потные-залётные…

Фабий вдруг сильно и остро ощутил чей-то злой взгляд, словно ему морозной молнией прошлось между лопаток. Хотя его спина и была обращена к дому, а не к сараю, он знал непеременно, что смотрят именно из сарая, и, уже не таясь, крикнул гнутому мужичку, сам одновременно сигая в могилу босорки:

— Садиков, падай! Падай, мля!

Почти одновременно что-то с огромной скоростью пролетело над его головой, как раз там, где она только что была, когда он стоял над ямой, с гуденьем и фырканьем раскрученного самолётного пропеллера. И разбилось о стену дома, с грохотом, чпоканьем и хрустом, осыпав всё вокруг визжащими холодными осколками. Сутулый с похвальной резвостью метнулся на землю, но, кажется, всё же слегка запоздал со своим прыжком. Его или задело самим ледяным диском, или уже потом зацепило осколком, судя по воплю и матерному шипению. Фабий, стоя на коленях на дне могилы, точнее, на розовом свёртке с босоркой, спустил, придерживая пальцем, курок револьвера. Убрав его в кобуру, он торопливо стаскивал винтовку, матеря и колдунов, и шаманов, и неудобно висящую СВТ, не дающую ему нагнуться. Выглянув из импровизированного окопа, обер-ефрейтор крикнул шёпотом, одновременно осторожно оглядываясь:

— Садиков, ты там как, живой? Куда тебя приложило?

И снова нырнул вниз, а над ним опять профырчало и грохнуло в затрещавщие брёвна сруба. То, что Фабий увидел за эти краткие мгновения, ему категорически не нравилось.

Во-первых, ему не понравился Садиков, который лежал и стонал в расплывающейся лужице собственной крови. Во-вторых, незнакомого и пугающего вида мутно-белый, даже, скорее, какой-то туманно-перламутровый пузырь вокруг сарая. Но пока — к чёрту пузырь, к чёрту сарай! Сейчас важно вытащить Садикова.

Не то, что Фабий проникся сочувствием к нему или гуманизмом вообще. Гуманизмом, как известно, мальчики в детстве занимаются. Враг — он и есть враг. Но вот те ответы, которые сутулый не успел пока дать, могли спасти ребят. Ну, и его самого, конечно. А вот незнание этих ответов могло их всех погубить. В частности, что там за пузырь такой странный? Ежу понятно, что это щит, но вот какой? Сколько он продержится, его возможности? Да и вообще, жизненно важно узнать про то, чего можно ждать от шаманов. И, кроме как у Садикова, спросить не у кого. Так что его надо было в темпе польки-бабочки вытаскивать из-под обстрела, пока он ещё живой. К тому же, по всему выходило, что неведомые шаманы убить горбатого пытаются не меньше, чем его самого. И с этим тоже надо было разобраться, может, хозяин и не виноват? Хотя… Одной только босорки хватит для пенькового галстука, с учетом военного-то положения.

Почти не тратя времени на раздумья, Фабий отстегнул карабины винтовочного ремня на обмотанных чёрной тканой изолентой (чтобы не звякали) кольцах, от антабок. Саму винтовку он аккуратно прислонил к стене, в углу могильного окопа. Громкими ударами кнута хлестнули первые выстрелы — пацаны времени не теряли и начали пробовать на зуб крепость пузыря. Ну, авось и расклюют, пока он тут изображает Флоренс Найтингейл. Но вот почему только винтовки ребят? Где снайперская пара Ивана-Драбадана, и где пулемёты, я вас спрашиваю? Ну не верится же, что Папа раззявил варежку и проспал весь этот грёбаный сабантуй с курултаем. Пробурчав ребятам в переговорник, что против них играют харазцы, числом шесть, да ещё и с двумя шаманами, он отдал приказ продолжать обстрел, только не подставляться. Впрочем, про шаманов и так всем всё было очевидно. Но — Машу каслом не испортишь!

Фабий вытянул пряжку ружейного ремня на максимальную длину, оставив лишь небольшую петлю, под хват рукою. Вспомнив размер мозолистых грабок Ирека Садикова, чуть увеличил размеры петли. Должно хватить, и петли, и длины ремня. Тут им опять прилетело от сарая. На этот раз уже не диск, а что-то вроде сверкающего ледяного лома, и нацелено оно было уже точно не в него, а именно в Садикова. Ледяной просверк едва не пригвоздил того к земле, как жука на булавку. Пролетев в считаных сантиметрах над гнутым, просверк, оказавшийся ледяным копьём, впаялся в землю сразу за окопом. С грохотом и звоном разлетевшись на осколки, копьё заставило Садикова взвизгнуть от неожиданности и испуга, а Фабия витиевато выругаться. И было от чего. Крупный осколок выдрал клок левого рукава маскировочной куртки обер-ефрейтора, пропорол под курткой китель и, разодрав, к счастью, несильно, руку, впечатался в стену могилы с такой силой, что полностью погрузился в глину, а с рыхлого бруствера в окоп бодрым земляным ручьём стекло изрядное количество грунта. Чуть-чуть правее — и быть бы ему без руки. А ещё чуть-чуть правее — и вовсе не быть. Так что, Игорёха, береги жопу и все остальные части своего организма, и смолоду и снова! Зябко передёрнув плечами, и не только из-за попавщей за шиворот после морозного взрыва мелкой холодной крошки и ледяных капель, Игорь крикнул:

— Эй! Ирек! Садиков! Я тебе ремень сейчас кину, хватайся за него рукой. На счёт «Три» потяну. Если сможешь, помогай мне ногами. А то тебя там в лепёшку разотрут. Понял?

Сдавленный стон и мычание показали, что мужичонка-то понял, но вот вероятность дождаться от него помощи весьма и весьма зыбкая. Прикинув направление, Фабий, не высовываясь за бруствер, швырнул конец и медленно потянул его на себя. Первый бросок оказался незачётным, петлю Садиков не схватил. Второй раз вышло удачней, и ремень натянулся. Фабий, которму пришлось-таки выглянуть за бруствер, зашипел от натуги и стрельнувшей боли в подраненной левой руке, но изменник и коллаборант Садиков зашипел ещё сильнее. Он честно пытался помогать Фабию, однако делал это только одной ногой. Вторая же, вывернутая как-то неправильно, безвольно телепалась за ним, доставляя этим, очевидно, сильную боль своему побелевшему владельцу. Ну, положим, побледнел тот не только из-за ноги, но ещё и из-за потери крови. Лоб Садикова был сильно поранен справа, и эта половина лица была не бледной, а как раз-таки кровавой. И всё то, что не было рассечено или залито кровью, было ей забрызгано. Голова штука такая, сосудов много, и любая, даже не очень крупная рана ведёт прямо-таки к лужам красной юшки. Правый бок гнутого тоже покромсало ледяной шрапнелью, но, казалось, этого он даже не и замечал, причитая: