Камень
Шрифт:
– А вот еще доказательство...
Она затрясла сумку, вдруг позабыв, как та открывается. Рябинин ждал, опять теряя ощущение реальности, - любовь, доказательства, его дочь... Но доказательство она достала и положила перед ним веско, как официальную справку. Опять письмо Маши, кусок ее письма. Тот же крупный и ровный почерк, те же самые чернила...
"Мама, а Рябинин, о котором я тебе писала, влюбился. И в кого, думаешь? В меня. Хороший мальчик и цельная натура. Не знаю, как и быть".
– А что написано дальше?
– Об этом все.
Будь Рябинин волшебником, сделал бы эту Жанну бестелесной
– Жанна, а дата стоит под письмом?
– Мама никогда не ставила дат.
– Оно написано, когда вы уже были на свете.
– Но вы работали с ней и раньше.
– Нет, я работал с ней только один сезон.
– Я совсем не похожа на своего отца...
– Но вы и на мать не похожи.
– Странно...
– Пути наследственности неисповедимы, Жанна.
– Тогда извините меня...
Она успокоилась - даже поправила волосы, растрепанные нервной вспышкой. Приходил в себя и Рябинин. И чем шире разливалось в нем спокойствие, тем сильнее одолевало удивление. Как же так... Уверовать в его отцовство по нескольким строкам о любви? Ну да, если любовь... Рябинин неприятно ухмыльнулся:
– Если любовь, то должны быть и дети. Так, что ли?
Она, опустошенная своим взрывом, вяло согласилась.
– В жизни - так.
– Женщина, а ничего не знаете о любви.
В начале их разговора она бы взвилась, а теперь лишь лениво прикрыла глаза:
– А кто о ней знает...
– Я! - нахально бросил Рябинин.
Она улыбнулась живей, уже с подошедшей силой, уже с иронией. Видимо, ей стало забавно.
– По крайней мере, больше вашего, - чуть отступил Рябинин.
Жанна поставила локоть на стол, уперлась подбородком в ладонь и заговорила неспешно:
– Шестнадцатилетней я влюбилась в капитана дальнего плавания. Он был лыс, холост, курил трубку и держал попугая-матерщинника. Я пришла к капитану домой и сказала, что хочу скрасить его жизнь. Варить по утрам кофе, чистить попугаеву клетку, провожать и встречать в порту. Попугай выразился, а капитан от смеха чуть не подавился трубкой. И позвонил моему отцу...
Она замолкла, уведенная памятью в отошедшие годы. Рябинин ждал - точку она не поставила.
– В восемнадцать лет я влюбилась в хоккеиста. Энергичен был, как его шайба. Привел меня к себе. Все стены увешаны клюшками и голыми бабами из иностранных журналов. Прожила у него месяца три и сбежала...
Жанна вновь умолкла, опять не поставив точки. Рябинин знал, что она ее не поставит, пока не выговорится.
– А потом влюбилась в шишкобоя...
– В кого?
– Или шишкобея. Это официальное название. Он ездил в Сибирь на сбор кедровых орешков. Лазал по деревьям, как обезьяна. Там нужна сила и ловкость. Привозил хорошие деньги, а зиму вел рассеянный образ жизни. Предложил замужество. Подумала, кем я буду? Шишкобойкой? Или шишкобейкой?
– Вы же его любили?
– Сергей Георгиевич, не вводите в уравнения иррациональные числа.
– Вы хотите сказать...
– Я хочу сказать, что с милым рай в шалаше,
если милый - атташе.Теперь она поставила точку, рассказав о своей любви все. И Рябинин вспомнил, что его беспокоило в разговоре о муже, - тогда ведь тоже была поставлена неожиданная точка.
– Так что, Сергей Георгиевич, кое-что о любви я знаю.
– Ну, а про мужа?
– Что про мужа?
– Его-то вы любили? Или он пошел как атташе?..
– Любить я больше не захотела. Могла, но не хотела.
Она неуемно тряхнула короткими волосами, гордясь управляемостью своих чувств.
– Под вашими словами подпишется любой мещанин. Он тоже вытаптывает свою любовь, стоит той забрезжить. С ней ведь хлопоты, морока, переживания, вред здоровью...
– Мне понятны мотивы этого, как вы его называете, мещанина.
– Мотивы?
– Любовь бесполезна, Сергей Георгиевич.
– Ага! - удивленно обрадовался Рябинин.
– Что "ага"?
– Мотивы, польза...
Его удивление было адресовано ему же...
Уголовно-процессуальный кодекс обязывал следователя находить мотивы любого преступления. Рябинин искал, постепенно увлекаясь, - он уже обратился вообще к мотивам человеческих поступков и человеческого поведения. Зачем? С какой целью?.. На эти вопросы мог ответить каждый. Но вот "почему" Иванов обокрал Петрова? Иванов знал, зачем он это сделал, - чтобы у него прибыло. Но он и сам не ведал, почему решился на воровство. Конечно, Рябинин мог бы раскрыть труды психологов и криминалистов, но не было времени, да и подозревал он тайно, что ученые тоже не знают, почему Иванов обокрал Петрова. Поэтому Рябинин думал и примеривал это "почему?" к своим поступкам и чужим, выверяя одну мелькнувшую мысль другой. Много их прошло, пока на дне почти бессознательных поисков не забрезжила какая-то стройность, какая-то теория - доморощенная, для себя. Появление теорий Рябинина не смущало. Не первая. Но так и должно быть - он работал с людьми, а океан человеческих отношений изучен мельче, чем мировой.
Человеком движут мотивы... Рябинин отыскал их три - польза, любопытство, любовь. Никаких других нет, а сложность или загадочность какого-нибудь мотива объяснялась лишь переплетением трех основных. Польза, любопытство, любовь.
Но вдруг он заметил, что не все у него сходится, как в правильно составленном уравнении без какого-то махонького и вроде бы необязательного числа. Польза, понимаемая широко, могла побудить человека строить электростанцию в Сибири, а могла повести на примитивную спекуляцию. Любопытство толкало заглянуть в космос, в атом, в чужие глаза, а могло науськать и на замочную скважину. Вот только любовь - безмотивный мотив осталась сама собой, ибо любили ни за что, будь то женщина, ребенок или родина.
Выходило, что его мотивы не равнозначны и располагаются они по возрастающей величине - польза, любопытство, любовь. Рябинин начинал склоняться к тому, что последний мотив солнышком греет два первых, которые сами по себе мало бы что значили. Польза и любопытство... Они есть и у животных. А любовь - мотив человеческий.
И вот эта Жанна, хлебнув толику опыта с хоккеистом и каким-то щелкунчиком, вышвырнула любовь за пределы людской жизни, как сдала в комиссионный магазин неладное пальто. Ради первого мотива, ради пользы.