Каменщик революции. Повесть об Михаиле Ольминском

Заграничным представителем ЦК вместо Ленина был назначен Глебов, он же Носков (тот самый, что в тексте под карикатурой назван был меньшевистским лазутчиком). Глебов-Носков начал с того, что отстранил от практических дел — руководства партийной типографией, экспедицией и партийной кассой — всех ленинцев (Лядова, Фотиеву и других) и поставил своих людей. Ленин, оставаясь формально членом ЦК, не имел даже права печатать свои работы в партийной типографии без разрешения Носкова. Тем более лишены были этого права все сторонники Ленина.

Казалось, меньшевики одержали наконец полную победу. В их руках были и редакция Центрального органа, и Совет партии, и Центральный Комитет, и транспорт, и типография, и партийная касса.

У большевиков, казалось, не осталось ничего. Но так только казалось. У Ленина и его соратников осталось главное: убежденная вера в свою правоту, ясное понимание целей борьбы и мужественная готовность бороться до конца за осуществление этих целей.

И они продолжали борьбу за партию.

Рукопись статей Михаила Степановича была сдана в типографию еще до носковского «переворота». Но завершалось их печатание уже при ставленниках Носкова.

И когда брошюра со статьями Галерки (псевдоним Ольминского) и Рядового (псевдоним Богданова) была готова к выпуску, ее по указанию Носкова пытались задержать, как отпечатанную без санкции ЦК.

Ленину пришлось обратиться к сотрудникам типографии с обстоятельным письмом:

«Заведующему партийной типографией

т. Илье и партийным наборщикам

Независимо от вопроса о законности притязаний т. Глебова (но этому вопросу все материалы переданы мной тт. Олину, Бонч-Бруевичу и Лядову) я считаю необходимым заявить, что брошюру Рядового и Галерки заведующий и наборщики во всяком случае обязаны выдать авторам ее по следующим основаниям:

1) брошюра эта печатается всецело на средства авторов, составляя их полную собственность.

2) распоряжение о наборе и печатании ее в партийной типографии отдано было агентами ЦК задолго до появления т. Глебова с его «реформами». Последующие решения хотя бы и законных собраний ЦК никоим образом не уничтожают сделанных уже законных распоряжений лиц, состоявших агентами ЦК.

3) авторы отнюдь не настаивают на том, чтобы на брошюре было обозначено, что она печаталась в партийной типографии.

Отказ в немедленной выдаче брошюры авторам я считал бы безусловно прямым захватом чужой собственности.

Член ЦК Н. Ленин».

Только после этого настоятельного и энергичного вмешательства Владимира Ильича брошюра была выдана ее авторам и разослана всем заграничным группам и всем партийным комитетам в России.

9

Если бы меньшевистский лазутчик Глебов-Носков почувствовал, какая поистине взрывная сила заключена в маленькой брошюрке двух неведомых ему литераторов, костьми бы лег, но не выпустил ее из стен типографии. Не знал, не догадывался, не досмотрел. Не хватило ни эрудиции, ни интуиции.

И брошюра сыграла свою историческую роль в борьбе за Третий съезд партии, за успешный выход из искусственно созданного тупика.

Приступая к сочинению первой своей статьи, положив перед собой первый лист бумаги, Михаил Степанович отчетливо сознавал, что удар должно нанести прежде всего по самому сильному в лагере противников — по Плеханову.

И еще раз пришлось задуматься над тем — как? Как опровергнуть доводы и аргументы Плеханова? Как победить его безупречную логику и редкостную эрудицию? Как развенчать его авторитет?

Один лишь виделся путь: призвать в союзники иронию и сатиру.

Поводом для написания первой статьи, которую Михаил Степанович озаглавил «Наши недоразумения», послужила статья Плеханова «Централизм или бонапартизм?» с выразительным подзаголовком: «Новая попытка образумить лягушек, просящих себе царя». Статья была опубликована в новой «Искре» 1 мая 1904 года.

Плехановская статья была ответом на письмо уральцев — представителей Уфимского, Средне-Уральского и Пермского комитетов. Уральские революционеры, выражая мнение рабочих промышленного Урала, высказали в своем письме озабоченность и тревогу по поводу нового курса «Искры», утратившей истинную партийную принципиальность и сползающую на осужденные Вторым съездом позиции «экономистов» и «рабочедельцев». Свое письмо в редакцию Центрального органа уральцы заканчивали решительным требованием:

«В революционной пролетарской партии должно быть полное единодушие между ЦО и ЦК, они должны составлять вполне солидарную, спевшуюся коллегию. Довольно мы плыли на утлых ладьях по воле течений; мы строим большой корабль, последнее слово знания и искусства, для него нам нужен хороший командир, мы поплывем с ним по течению, против течения и вынесем бури.

Пора покончить с организационными стадиями — вчера организация кружковщины, сегодня организация экономической агитации в массах, завтра — организация политической агитации и т. д.

Неужели надо теперь опять ждать, пока стихия научит нас понимать нужду в организации не только обслуживающей, но и сильной, властной рукой управляющей? Неужели мало крови потерял рабочий класс, мало разве страдал он не только от ударов врагов, но и от собственной слабости и неподготовленности, чтобы его вожди и организации не научились быть получше повивальных бабок, чтоб они не научились стать акушерами истории, вооруженными всем знанием, опытом и техникой?»

Отвечая на письмо уральцев своей статьей в № 65 «Искры», Плеханов весьма искусно постарался обойти принципиальные вопросы, в частности сделал вид, что не заметил предъявленного новой редакции главного обвинения в повороте к оппортунизму.

Но зато он с буквоедской педантичностью придирался к каждой недостаточно четкой формулировке авторов письма и со снисходительной усмешкой поучал провинциалов.

Барски пренебрежительное отношение к уральским большевикам достаточно выпукло выразилось уже в самом подзаголовке плехановской статьи: «Новая попытка образумить лягушек, просящих себе царя».

Интеллигент Плеханов позволил себе презрительно отнестись к рабочим, своим товарищам по партии. Вождь Плеханов позволил себе зычный генеральский окрик, а кроме того, в полемическом раже приписал уральцам такое, чего у них и в мыслях не было.

Вот за этот его огрех и ухватился прежде всего Михаил Степанович. Разобрав несколько абзацев плехановской статьи, сопоставив их с текстом письма уральцев и показав беспочвенность плехановских обвинений и заклинаний, Михаил Степанович не без яда продолжал:

«Но если кто-нибудь скажет, что, приписывая уральцам чего они не говорили, сам Плеханов совершил подтасовку с полемическими целями, то я буду протестовать самым решительным образом. Подтасовка предполагает сознательность. Плеханов же в творческом экстазе незаметно для самого себя перешел от публицистики к беллетристике и принял свой вымысел за реальность. Это психическое явление хорошо известно художникам слова: