Канал имени Москвы

«Здесь очень плохое место. — Голос, похожий на отцовский. — Ты уязвим».

— Для чего? — прошептал Фёдор, обращаясь к потолку каюты.

И тут же внутри прозвучало:

«Уязвим для обмана. Но это скоро закончится. Зато здесь ты открыт, чтобы слышать».

«Я не понимаю, не понимаю, не понимаю!» — собрался было бросить Фёдор в уплывающий потолок каюты. Но что-то чистым звоном отдалось в его сердце, которое он только что так жалел.

И он услышал. Совершено отчётливо. Мягкое, бережное, полное любви, но и полное силы: «Тео, мой мальчик, встань. И расскажи о скремлинах. Из-за этого такой яркий свет».

— Сестра? — позвал Фёдор. И его голос словно нарушил хрупкий баланс между бредом и явью и вернул его в реальность.

Потолок каюты стал ближе и прекратил расплывчато дрожать. Фёдор пошевелился, попытался подняться. Прошептал:

— Это ошибка. Я не тот. Понимаешь, не тот! Я сделаю, что ты просишь. Но это ошибка.

9

Когда лодка подошла к линии застав, до заката оставалось ещё далеко. Однако всё пространство за шлюзом № 5 было укрыто сумрачной мглой. Укреплённая граница обжитых территорий встретила их своей будничной жизнью, и она очень отличалась даже от того, что Рыжая Анна видела на резервной линии.

— Здорово здесь всё переменилось, да? — сказал ей Ваня-Подарок.

— До неузнаваемости, — подтвердила она. — Города, в котором я пела, больше нет. Впрочем, как и той молодой женщины. Нас обеих — ни меня, ни Икши.

— Ох, Анна, боюсь, ты изменилась намного меньше, — улыбнулся Подарок. — Ты знаешь, когда Хардов решил двигаться дальше?

— Скорее всего, он пока и сам этого не знает, — отозвалась Анна, разглядывая, что сталось с железнодорожной станцией и пешеходным мостом через пути, с которого она когда-то любовалась каналом. Сейчас на мосту, как и на башнях шлюза, были организованы дозорные посты, укреплённые пулемётными точками. Такие же Анна приметила на крышах товарных вагонов. — Ты знаешь, я видела эти товарняки. Все в разноцветных граффити и с пулемётами на крышах. Этот сон, как навязчивый кошмар, преследовал меня задолго до падения Икши. «Особенно после ночей, проведённых с любовниками», — добавила про себя Анна. — И вот всё сбылось. И даже хуже: тогда можно было проснуться.

Ваня-Подарок молча посмотрел на неё, его глаза блеснули. Он тоже видел здесь тёмные сны, которые оказались вещими. Он видел, как умрёт его скремлин. И тогда тоже оставался шанс проснуться. Но Иван не стал об этом говорить.

— А как собираются использовать эти пулемёты на крышах? — спросила Рыжая Анна, явно меняя зыбкую тему. Разговор двух гидов об оружии лучше их разговора о дурных снах. — Ведь они «по нашу» сторону границы?

— Верхний горизонт земляного вала пристрелян, — пояснил ей Ваня-Подарок. — Это на случай прорыва, чтобы обеспечить организованное отступление.

Смыкаясь у нижней головы шлюза № 5, с обоих берегов к каналу вплотную подходил высокий земляной вал. По его верхушке и, как сказал Подарок, по внешней стенке бежали ряды колючей проволоки, и через каждые метров пятьдесят были сооружены пулемётные гнёзда, обложенные мешками с песком. С внутренней стороны вдоль всего вала провели узкоколейку, и на ней Анна различила несколько вагонеток, некоторые гружённые стройматериалом, в других складированы ящики с боеприпасами. Работа по укреплению границы велась непрерывно.

— Это из-за той попытки прорыва такие меры? — негромко поинтересовалась Анна.

— Не знаю. — Подарок как-то неуверенно пожал плечами. — Люди шепчутся, что эти дикие с пустых земель, они… вроде как перестали бояться тумана. Не знаю, так говорят. А если попрёт и то и то — сама понимаешь…

Иван вздохнул. Анна, как и требовалось, с пониманием кивнула.

— В любом случае обводные каналы оставили с внешней стороны вала, — продолжил Иван. — Во-первых, отвоевали у тумана лишние кусочки суши, а во-вторых, для надёжности.

— Ты там был, по ту сторону? Я не про Тёмные шлюзы, не по воде, а… От города хоть что-нибудь осталось? — спросила Анна.

Иван посмотрел на неё непроницаемым взглядом. И снова на мгновение подумал о своём скремлине.

«Не жалей о том, что кончилось», — хотел было сказать он Анне. Но вместо этого лишь покачал головой.

— Что там сейчас, толком не знает никто. — Подарок кивнул в направлении разрушенной Икши. — А картинки мелькают разные. Иногда мгла рассеивается. Правда, не всё тебе захотелось бы видеть. Разные картинки. Но всамделишные или сирены показывают — поди различи. Так и живём, — с нерадостной усмешкой подвёл итог Подарок и, наткнувшись на удивлённо вскинутый взгляд Анны, пояснил: — Последнюю зиму я провёл тут.

Как и товарняки, все постройки, щиты, укрепляющие земляной вал, цистерны и даже вагонетки были разрисованы яркими граффити. Некоторые смотрелись довольно зловеще, но по соседству та же тема обыгрывалась с простым и даже грубоватым юмором.

— Слышала про эти художества. — Анна предпочла вновь поменять тему. — Впечатляет.

— Окультуриваем пространство, — теперь уже добродушно ухмыльнулся Ваня-Подарок. — Тихон говорит, что это наша «Берлинская стена». Только не знаю, что имеет в виду.

Анна слышала и про это. Тихон, в отличие от верхушки полиции, был против изоляционизма и считал, что рано или поздно придётся выбраться из осаждённой крепости. И так же, как и подлиннику, этой их «Берлинской стене» суждено быть разрушенной. Только Рыжая Анна не знала, хорошо это или плохо.

— Если заставы падут… — начала было она. И тогда услышала:

— Вы все принимаете меня за кого-то другого!

На пороге каюты стоял Фёдор. Вид у него был жалкий. Юношу всё ещё лихорадило, под карими глазами залегли тени, щёки впали, и на бледном лице глаза казались огромными. Матвей Кальян встретил юношу каким-то новым взглядом — то ли испуганным, то ли сочувствующим.

— За кого-то другого? — спокойно поинтересовался Хардов. Гид сидел на корме, беседуя с капитаном Кальяном, и большим складным ножом очищал кожуру с яблока.

Фёдор затравленно посмотрел на него. Вымолвил чуть слышно:

— Я не… он. Это ошибка.

— Откуда же ты знаешь, что мы принимаем тебя за кого-то? — Нож Хардова всё так же ровно скользил по поверхности яблока, срезая кожуру.

Фёдор молчал. Покачнулся, и ему пришлось ухватиться за основание мачты. Глаза заволокло, и он понял, что увидел белое платье, в котором Лия предстала перед ним на болотах. Монотонно прошептал:

— Потому что существуют сны.

— Чьи сны?

Фёдор затряс головой. Поднял руку, как бы отгораживаясь от Хардова.

— Я… Сестра… Она что-то сделала со мной.

— Нет, — холодно возразил гид. — И пока это единственная ошибка в твоих рассуждениях.

Фёдор затряс головой сильнее, хмурясь; было в его движении что-то механистичное.

— Хардов, — тихо позвала Анна. — Он ещё не готов.

Гид не сводил с юноши пристального взгляда. Фёдора перестало трясти, на миг он уставился в пол. Потом, будто вспомнив что-то, с надеждой посмотрел на Хардова.