Kanal

– Ты чего стоишь, вон там сушина, пока не стемнело, тащи ее сюда, а я место для костра буду вытаптывать.

Истомин, сразу, как только отцепил ремешки, державшие на ногах лыжи, провалился по пояс в снег. Нужно было дойти до небольшого перелеска, расположенного буквально в десяти метрах.

– Топор дай и вообще со мной пошли, мне одному не справиться.

– Ладно, пошли, нам вон ту елку, на всю ночь должно хватить.

Через полчаса они, намаявшись, вытащили довольно приличную часть сосны, вместе с толстыми ветками, прямо на лыжню. Дерево до последнего упиралось в сугробы, сучковатыми руками и ногами, как будто не хотели идти. На небе уже показалась луна, и света стало хватать.

– Сейчас, я тебе самое главное покажу. Ведь следователь Чердынской прокуратуры, должен уметь спать даже на снегу.

– Здесь. Истомин с удивлением посмотрел на лыжню.

– Да здесь прямо в лесу, смотри.

С этими словами он перевернул свои лыжи. С другой стороны они традиционно обивались мехом, чтобы не скользили обратно. Это нехитрое изобретение, ни один раз спасало жизни охотников тайге. Если заснуть на такой постилке, можно не опасаться замерзнуть, хотя бы с одной стороны. И постоянно переворачиваться с боку на бок.

– Устраиваемся поудобнее, поближе к костру. Здесь главное следить за дровами, чтобы они не прогорели. И близко не подходить.

Сушину разместили по центру в небольшом распадке, куда спускалась лыжня. Она делила лес на две неравные части. С одной стороны заканчивалась настоящая буреломная тайга, где направление теряешь уже через несколько минут. И бескрайнее болото, с другой. На него зимой было особенно жалко смотреть. Если летом, под зеленной ряской, затянувшей всю водную гладь, что-то происходило. А на поверхности всегда стояло марево, особенно в жаркую погоду. Оно немного искажало пространство, особенно в жаркую погоду. Зимой здесь было очень тихо. Где-то впереди у самого горизонта стояли остовы одиноких деревьев. Все остальное - это белая пустыня, тянущаяся до горизонта. Сухие остовы, кривых берез, это те, кто еще сопротивлялся великому болоту. Они то и доказывали, что когда то здесь была совсем другая жизнь. Вокруг них, как правило, образовывались небольшие сухие островки.

Следы лося перевалили через огромный сугроб и скрылись на замерзшей равнине болота. Из-за начавшегося бурана, их уже было едва видно. Дальше сохатого зверя преследовать было бесполезно, поэтому они решили ночевать прямо в лесу. Основная группа осталась на Джуриче в охотничьей избушке, и только они вдвоем отправились на охоту. Костер выгрыз в снегу небольшой серый круг и нехотя отступил.

Истомин свернулся в комок и очень долго смотрел на угли. Ему было нравиться думать. Причем все мысли в этот момент казались, какими-то уж очень далекими и не совсем понятными. К примеру, он не мог сейчас понять, почему он так не любит своего соседа по кабинету, и при каждом удобном случае, старается заложить его начальству. Или про дом. В старом бараке течет крыша уже второй год. Крыша. Какая мелочь, это же совсем ерунда. Да и зарплату в прокуратуре до сих пор выдавали в окошке. Таком маленьком, забранном стальной решеткой.

Он перевернулся на спину. Огромное звездное небо заставило на секунду задохнуться. Весной здесь оно было особенно ярким. Истомин, только в детстве один раз был с родителями на Сочинском побережье. Тогда вечером они решили прогуляться с отцом. Они вышли за пределы пансионата. Кружка теплого пива в 14 лет и огромное бездонное небо. Он хорошо запомнил те ощущения, когда горячие, еще не остывшие булыжники на пляже гладят спину. И так можно лежать бесконечно.

– Странно, не могу понять. Вроде Чердынь всего в двух сот километрах от этого места, а такое звездное небо я вижу, только здесь на Севере.

Истомин продолжал смотреть в небо, шевелились только губы. И было очень тепло, как тогда на Сочинском пляже. Он даже услышал шум волн.

– Да вы в городе в своем ни когда вверх, то и не посмотрите. Вот я как то в Перми у друга был. У него квартира была с балконом. Вышел я на этот балкон, постоял, плюнул вниз и вернулся обратной. Вот скажи, зачем вам там балконы?

Кузнецов то же перевернулся на спину и уставился в небо, а следователь проговорил.

– Наверное. Ни когда не замечал, у нас все больше направо, или налево, смотришь, когда дорогу переходишь. А на работе, вообще у тебя из-за плеча стараться подсмотреть, а ты постоянно за спину смотришь, оглядываешься.

Кузнецов промолчал и сказал.

– Да говно у вас работа. Ты вон и бухаешь каждый день, не от лучшей жизни ведь.

– Я может, и пью, но работу свою выполняю. Хотя сейчас с Егорычем, как не очень получилось.

Он вздохнул и задумался.

– Чего тебе с Егорычем.....

Кузнецов отвлёкся на секунду, встал с нагретого ложа. Две лыжи обложил лапником, что бы, не так дуло. Перевернул бревно, горевшее в костре, на другую сторону, и лег обратно.

– Успокоился он насовсем. Хорошо ему сейчас, грехи хоть и есть, но расплатился за них сполна. И подробности той предсмертной записки знать не хочу. Помнишь, все места себе не находил, то на неделю в лес уйдет, то мастерит что-то. Да и не от лучшей жизнь в Усть - Каиб уехал. Поживи там один, особенно зимой.

Они, почему то замолчали. Каждый задумался о своем. И в эти минуты, Истомин любил представлять. Как камера медленно отъезжает вверх, такое бывает в фильмах, а пленка обязательно должна быть черно - белой, и ты видишь как постепенно, огромный костер становиться все меньше и меньше. За тем на огромном, бескрайнем черном пятне тайги он становиться маленькой точкой, но не теряется совсем. Как и два человека, лежащие друг, напротив друга в заснеженном лесу.

Ему снилась река. Лось стоял на другом берегу и ни как не мог перебраться. Хоть, до воды можно было пройти, без всяких проблем, он не спешил это делать. Несколько раз он пытался зайти в спокойную темную воду, но лед под ногами всегда крошился. У берега он был очень тонкий. Упав в воду и поработав всеми четырьмя конечностями лось выбирался уже, практически обессилившим, обратно. Снова кружил у брода и предпринимал еще одну попытку. После третьей или четвертой, он, провалился окончательно, и его понесло прочь от берега. Через несколько минут он скрылся за поворотом.

Но сам сон не закончился. В центре оставался все, тот же участок реки, с небольшим изгибом в начале и наплывным островом в конце. Его всегда собирает весной, когда бурая от глины вода, вперемешку со льдом, приносит мусор из леса. За долгую зиму у корней его скопилось много сухих веток, еще больше наломал весенний ледоход. Оборвав с берез всю бересту, и спустил ее в них по течению, в одну бесформенную кучу. Чиркни спичкой и лесной пожар обеспечен. Все это, на время собирается посреди реки, на большом плавучем острове.

Именно этот участок и остался, а лось уплыл. По берегу, где он спускался, понемногу осыпалась земля. Шуршание было слышно едва, едва, его перекрывал шум воды, которая постоянно перебегала перекаты. Она приятно убаюкивала, и становилось так тепло, что хотелось сбросить одеяло.

Завод

Истомин проснулся первым, он едва смог продрать глаза. Утренний туман лежал на поверхности. Чуть выше, от земли буквально на метр, уже было видно елки, снег и лыжню, убегавшую вдаль. А ниже все тонуло в непонятной, молочной мгле. За ночь практически полностью остыл костер, темные, обрызганные бока сугробов, затягивало свежим снегом. А уголь и остатки обгоревшей елки затягивало снежной порошей.

Рядом лежал Кузнецов, заснул он, скорее всего, совсем недавно, всю ночь подкидывал дрова в костер. Истомин перевернулся на другой бок и улыбнулся. Он не помнил, как сам уснул, а Серега старательно подбрасывал дрова, чтобы ни кто не замерз.

Сначала он встал на колени и с трудом разогнул спину. Ночевка в холодном лесу не пошла на пользу. Болело все, колени, спина и почему то кисти рук. Особенно ныли ноги, вчера они пробежали за сохатым минимум 15 километров, последние три пришлось ползти в гору. Следователь хоть и и занимался в прошлом лыжами, даже для него это было слишком.