Канатоходец. Записки городского сумасшедшего
Шрифт:
Потряс головой и окончательно проснулся.
— Извини, никак не могу отделаться от мучившего всю ночь кошмара!
Зевнул сладко, словно пригревшийся на завалинке кот. Рассказать, что ли, Кларе, как меня колбасит, так она не поверит. Правде всегда меньше верят, чем цветистой лжи. Факт, близкий к медицинскому.
Этим подсознательно, наверное, и руководствовался.
— Собирался, кстати, тебе сегодня позвонить…
— Интересно куда? — хмыкнула она, не заботясь о том, чтобы спрятать подальше иронию.
Ты же не знаешь моего телефона…
Действительно, вот незадача! Думать надо, когда говоришь с умной женщиной.
— Зато помню твой адрес, узнать по нему
— И что же тебе снилось? — спросила Клара тоном замотанного врача, вынужденного интересоваться болячками пациента.
Тут врать можно было сколько угодно, но не хотелось. Да и не кошмар это был, если так уж разобраться, и не сон. Во мне жило ощущение иной реальности, ни в чем не уступавшей той, что окружала. Встал, не прерывая разговора, с кровати и прошлепал босыми ногами к окну. Небо над городом было по-весеннему ярким, вовсю сияло долгожданное солнце, но перед мысленным взором еще стояли залитые холодным светом пики Сьерра-де-Гредос. Я физически чувствовал, как на разгоряченном лице тают снежинки.
— Трудно объяснить! Можно сказать, я балансировал на грани между жизнью и смертью…
Не знаю, что на Клару подействовало, думаю, искренность, с какой я произнес эти слова, только она заметила:
— Что ж, это тебя оправдывает! Но вспомнить о моем существовании все-таки мог бы…
— Готов загладить и искупить! Побудь часик в студии, и я у твоих ног с цветами…
— К сожалению, не получится… — запнулась, прежде чем продолжить Клара. — А может быть, к счастью!
Я был уверен, что при этом она улыбнулась. Видел, как поползли вверх кончики губ, засветились глаза и на щеках появились ямочки. Удивительно, почему я так ни разу о ней и не вспомнил. А мне бы сейчас в самый аккурат притулиться к женщине, отогреть немного душу и почувствовать, что я все еще жив.
— Звоню тебе из Домодедова…
— Чего так, — удивился я, — встречаешь кого или улетаешь?
Для человека, знакомого одну ночь, вопрос явно выходил за рамки приличий, Клара на него и не ответила.
— …хочу сказать тебе спасибо…
Ну, это совсем другое дело! Хотя по правилам хорошего тона благодарить должен был я. Услышать в свой адрес добрые слова было приятно, особенно когда в подобной ситуации их говорит мужчине женщина. Повышает самооценку.
— В ту ночь, — продолжала Клара, — мне было очень нужно, чтобы хоть кто-то оказался рядом!
Что значит «хоть кто-то»! Ничего себе комплимент, а я-то распустил павлином перья.
— Мне с тобой было хорошо…
Так-то лучше! Впрочем, человек я скромный, на перечислении своих достоинств не настаиваю. А то обидно, когда твою личность начинают стирать со страниц истории ластиком, даже если история эта личная.
— …ты избавил меня от необходимости играть в набившие оскомину игры и сам был самим собой.
И только?.. Не густо! А с другой стороны, усмехнулся я, кто еще мог бы сказать тебе то же самое? Тебе, ощущающему себя с людьми слоном в посудной лавке. Тебе, кто вечно сам с собой не в ладах. Слушая Клару, я вдруг испытал прилив к ней теплых чувств. Нечто забытое, искреннее, звучало в ее словах, что, как казалось, давно ушло из обихода людей. Мне вдруг страшно захотелось ее обнять, если не получится большего, то по-братски.
— Слушай, куда бы ты ни собралась, сдай билет! Я буду в аэропорту через час, я уже бегу…
Клара молчала.
— Хорошо, — продолжал я, ища глазами джинсы, — скажи, когда ты вернешься? Я буду тебя встречать.
Поведу в лучший ресторан, и мы всю ночь будем пить шампанское и танцевать. Ты ведь любишь аргентинское танго, правда?..Она снова улыбнулась, я чувствовал это по ее дыханию.
— Люблю! Жаль только, этого никогда не случится. Ты говоришь под влиянием минуты, искренне веря, что все так и будет, но мы оба знаем, что минута скоро пройдет. Не стоит пытаться повторить прошлое, тем более что оно у нас разное. Ты станешь искать отголоски своего, я — своего, видеть во мне другую, я — другого. Нам и без того хватает миражей, а так останутся воспоминания…
Черт бы побрал этих мудрых по жизни баб, все-то они понимают! Но так просто согласиться и тем признать поражение я не мог.
— Постой, не руби с плеча, надо поговорить…
— Этим мы с тобой и занимаемся! — В трубке фоном зазвучал неразборчивый голос диктора. — Слышишь? Посадка на мой рейс… — Заспешила: — Нет-нет, пожалуйста, не перебивай! Сможешь найти дом, где у меня студия? У консьержки тебя ждет подарок. Не уверена, что ты помнишь портрет Воллара кисти Пикассо, я эту его манеру не люблю, но уж больно она тебе подходит. Писала по памяти утром, сразу как ты ушел…
Видно, чем-то я Пабло здорово насолил, что он меня преследует. Надо было что-то сказать, и я сказал:
— Все, кроме голубого периода, у него помойка! А в чем, собственно, фишка?..
— Сам увидишь, — ушла от прямого ответа Клара, но после паузы добавила: — Ты весь состоишь из острых углов…
— И ты, — усмехнулся я, — побоялась уколоться?
Она еще немного помолчала.
— Да, — сказала тихо, — испугалась. Не все раны зажили…
— Вот и получается, что Клара у Карла украла…
Но договорить банальность не пришлось, трубка, как пишут в плохих романах, умерла в его руке. Я тут же перезвонил, ответа не было. Диктор любезным голосом сообщила, что на свете есть много доступных женщин, но Клара к ним не относится. Я и сам об этом догадывался, набрал номер еще раз, ответ был тем же: недоступна. И тут, вдевая ногу в штанину, я понял, что такое смерть. Понял просто и очень буднично, как приходит она сама. Эта обыденность и есть самое страшное и непонятное. Был человек… и нет его! Нигде нет. И что бы ты ни делал, как бы ни лез из кожи, ничто не повторить.
Удивительно, но понимание того, что в моей жизни никогда больше не будет Клары, было на редкость болезненным. Пусть я о ней не думал, она всегда должна была быть рядом, только руку протяни. Опустился, опустошенный, в кресло, закурил. Не первый раз, и уж точно не последний, я терял человека, но уход из моей жизни этой женщины казался мне чудовищно несправедливым. Он вобрал в себя всю горечь, что я испытывал годами. О потерях стараешься не думать, прячешь их по дальним углам, но время спускает курок, и ты вспоминаешь имена, видишь глаза, слышишь обрывки разговоров. А посмотришь вокруг — пустыня! Ветер несет песок, заметает следы. Барханы могил тянутся до горизонта. И первой в череде потерь — Варя…
Не то чтобы часто, но иногда, думал я, разглядывая в зеркале свое лицо, человеку надо справлять по себе поминки. А если не по себе, то по тому парню, каким ты был. Нанес на щеки и подбородок мыльную пену и взялся за бритву. Собирать свою личность по кускам, вспоминать пережитое, восстанавливать связь с самим собой ребенком, юношей, взрослым. День за днем, конечно, не удастся, хотя бы год за годом. Восстанавливать в памяти: чего хотел, о чем думал, к чему стремился. Получится череда стоящего себе в затылок тебя, а это шанс понять о себе нечто главное. Одеколон приятно пощипывал кожу. Тщательно причесался и начал одеваться.