Канатоходец. Записки городского сумасшедшего

— Ты, наверное, хочешь пригласить меня в дом? — подсказал я, протискиваясь мимо Любки в прихожую.

Пришлось, правда, потеснить девушку корпусом, но она, надеюсь, была не в претензии. Не чужой человек, больший срок дают только за убийство с отягчающими. Целовать не стал, не хотел портить макияж. С того места у зеркала, где я стоял, можно было видеть большую комнату с накрытым на два куверта столом и бутылкой шампанского в ведерке со льдом. Это было чем-то новым, я ее такому не учил. Рядом подсвечник, свечи в нем еще не зажигали, зато музыч-ка в стиле ностальгических восьмидесятых уже звучала.

— Очень мило с твоей стороны, я как раз проголодался! А где младшая мочалка, я хотел бы ее поцеловать?

Не составляло труда догадаться, что дочка заночует у тетки, но хотелось дать возможность Любке соврать. В некотором роде это уравновешивало наши шансы. Не все же мне одному, ей тоже надо практиковаться.

— У нее… у нее кружок по литературе, — начала приходить в себя Любка, но звучала еще неубедительно, не хватало опыта. — Втемяшила себе в голову, что тоже будет писать…

Я пожевал губами: что ж, для экспромта неплохо! Креативненько и где-то даже с воображением. Хотел было снять плащ, но передумал. Не враг же я собственной жене, ежу понятно, самое время устраивать личную жизнь.

— Да ну, это она горячится! В семье, конечно, не без урода, но одного городского сумасшедшего вполне достаточно...

Маневрировавшая вокруг меня Любка попыталась закрыть собой вид на гостиную, но тела явно не хватало. Недостачу эту я тоже мог поставить себе в заслугу. Гонял ее в тренажерный зал, как Сидорову козу, но благодарности, видно, так и не дождусь. Кто бы на нее, раздобревшую, клюнул, когда вокруг полно женщин с меньшим пробегом.

— Руководитель кружка собирается просить тебя провести мастер-класс, — продолжала Любка, и это уже начало походить на правду. Многовато живописных подробностей для ее воображения.

— Исключено! Я слишком люблю детей, чтобы учить их плохому. — Обнаружив, что все еще сжимаю ручки папки, предложил: — Хочешь взглянуть на мой портрет? Вообще говоря, показать его я и забежал. С учетом того, сколько времени таскал тебя по картинным галереям, ты просто обязана разбираться в живописи…

Не дожидаясь согласия, развязал тесемки папки и поставил картон на галошницу. Любка замерла, а вернее, сделала, словно охотничья собака, стойку. Смотрела внимательно, отступив на шаг. Вывод ее о художественной ценности полотна меня поразил.

— Какой же ты, Гречихин, все-таки гад! А ведь говорил, что не изменяешь…

Добрый христианин на моем месте осенил бы себя крестом, а заодно и ее, как представительницу нечистой силы.

— Ты бредишь, любимая!

Любка болезненно улыбалась, в чертах ее лица проступило что-то до боли знакомое.

— Так написать портрет могла только знающая тебя хорошо женщина!

Я смотрел на нее, и меня мучила мысль о допущенной, возможно, ошибке. Что, если не дура она гламурная, а богато одаренная чутьем, тонкая натура? В таком случае идиот из нас двоих я. Водила меня все эти годы за нос, издевалась, как могла. Неужели не я ее дрессировал, а она меня? Нет, это физически невозможно! Обычная женская интуиция, развить ее, не надеясь на возможности интеллекта, позаботилась в начале времен природа. А с другой стороны, выходит, я тупой, если один не вижу себя в хаосе раскрашенных осколков.

Любка между тем начала заметно нервничать и вовсе не из-за того, что я ей когда-то изменял. Щечки разрумянились, в глазах появился блеск. Оно и понятно, время идет, а как от этого паразита избавиться не ясно. Но и ретироваться, не потеряв лица, я тоже не мог.

— Помнишь, у Ахматовой: когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда? Интересно, что бы Анна Андреевна сказала, будь ей знакомы чувства мужчины к женщине…

— О чем это ты? — встрепенулась Любка. Сразу не поняла, но что-то ей подсказывало, что здесь не без подвоха.

— Не бери в голову, любимая! — успокоил ее я. — Скажи, у тебя не бывает желания выражать каждому встречному соболезнование?..

Любка, не сдержавшись, бросила тревожный взгляд на часы:

— Похоже, Гречихин, ты доигрался! Это симптом хронического алкоголизма…

— Если бы, любимая, если бы!.. — вздохнул я и начал к ее вящей радости убирать картину в папку. — Все много хуже: это знание природы человека, а оно не лечится…

Но жаловаться ей на доставшее меня человечество не собирался. Никогда ни на что не жаловался, поздно было начинать. Возможно, если бы позволил себе такую слабость, в наших отношениях появилась бы новая нотка. Впрочем, будь этих нот все семь, мы вряд ли начали бы петь хором. Завязал тесемки на бантик, как учили в детстве, и посмотрел ей в глаза.

Любка жалостно улыбалась.

— Ты ведь никогда не был сволочью, Гречихин…

— Ухожу, любимая, ухожу!

Вздохнул тяжелее, чем рассчитывал, и взялся за ручку двери. Улыбнулся ей ободряюще, как товарищу по проигранной обоими борьбе. На удивление неплохо, если не сказать тепло, к ней относился.

Любка меня остановила, прикоснулась к рукаву:

— Сходи, пожалуйста, к врачу! Неважно выглядишь, краше в гроб кладут…

Одно слово: жена писателя! Образное сравнение, другая на ее месте выдала бы какую-нибудь банальщину. Может, действительно культура — вещь заразная, передается половым путем? Хотелось ее поцеловать, но макияж стоил того, чтобы его поберечь.

— Ладно, Любка, пошел я! Если встретимся в следующей жизни, сделай вид, что меня не узнаешь… — И вдруг попросил: — Помнишь, дарил матушке первую свою книжку? Одолжи на время почитать…

Зачем она мне понадобилась, когда на полке стояли переиздания, объяснить бы не смог, но теперь казалось, что за ней я и приходил. Возможно, с первым своим детищем в руках мне будет легче представить себе того парня, каким я когда-то был. Любка посмотрела на меня с недоумением, однако просьбу выполнила. Скользнула в комнату и тут же вернулась, как будто книга была заранее приготовлена. Подала ее мне, но тут выстрелом ружья в последнем акте пьесы задребезжал звонок. Анекдотическая получалась ситуация: жену с мужем застукал на месте преступления любовник.

— О Господи, Гречихин, — выдохнула Любка и метнулась к двери. — За что мне такое наказание!

За грехи, любимая, должен был бы ответить я, но промолчал. Не хотел встречаться со сменщиком, а вот пришлось. Он стоял с большим букетом роз за порогом и улыбался. Точная моя копия, с той лишь разницей, что был на голову ниже, непохож лицом и лысоват. В костюме не из дешевых, с со вкусом подобранным галстуком, выглядел респектабельно, а увидев меня, даже бровью не повел.

Кому-то, должно быть, это покажется извращением, но малый мне понравился. Прямой взгляд, спокойные манеры, в других обстоятельствах мы могли бы стать друзьями, а врагами уж точно не станем. Шагнув в прихожую, протянул молча руку, которую я так же молча пожал. Крепкую, сухую, чувствовалось, что находится в хорошей физической форме.

Любку надо было выручать.

— Если вам интересно, Любовь Андреевна, — произнес я заискивающим тоном коммивояжера, — у меня найдутся и другие картины. В наше мутное время хорошее вложение денег…

Приклеившаяся к губам Любки улыбка стала совсем безжизненной.

— Можно мне взглянуть? — попросил мужчина. — Я кое-что в этом смыслю…

Кто бы сомневался! А еще в марках вина, брендах лучших домов моды и автомобилях. Не мне чета, такие ребята разбираются во всем, о чем я имею смутные представления. Им, умеющим делать и считать деньги, принадлежит мир, но и это брюзжание не изменило мое к нему доброе отношение.