Каньон-а-Шарон

– Завтра с другом, значит, все сделаем.

Я не стал спорить - день все равно кончался. Наутро Асаф пришел - один.

– А где друг?

– Подойдет попозже.

Друг так и не пришел. Асаф, кажется, и не ждал его. Выпив кофе, сказал, что идет за белым цементом, и исчез на полдня. Принес на плече полмешка белого цемента, спросил, где мелкий песок. Удивился, что его нет, и снова исчез. В этот день так и не вернулся. Мне эти уловки были знакомы, маляры тоже так делали: главное - нахватать побольше заказов, получить деньги на материалы, а там как получится. Наверно, он работал еще где-нибудь неподалеку и выкручивался и там, и здесь.

На следующий день Асаф пришел в семь. В калитку не зашел, хоть мы ее не запираем. Звал меня с улицы. Пил кофе и рассказывал о себе: живет в деревне под Шхемом, у него пятьдесят соток земли, большие дом и сад.

Я заметил:

– У тебя полно земли. А говорят, евреям тут места нет.

Он сморщил лоб, пытаясь понять.

– Ты хочешь купить землю на территориях? Но еврею нельзя!

– Да зачем мне она? У меня и денег нет.

– Ну да, - сказал он озадаченно.

Я понял, что попал впросак. Это издалека, до того, как приехали сюда, нам могло казаться, что на этой земле люди враждуют из-за дунамов и квадратных километров. Но дунамы-то и километры поделить было бы несложно. Их, пустых, незасеянных и незаселенных, тут вдоволь, на всех могло хватить. Не из-за них вражда.

На работу Асаф добирался полтора часа. Странно было, что после такой дороги - много километров пешком по жаре, - он еще способен был что-то делать. От еды отказался и, выпив кофе, ушел за песком. Принес его в двух двадцатилитровых ведрах из-под краски откуда-то с соседней улицы. При изящном его сложении это был большой груз - жилы выпирали под смуглой кожей, как на анатомическом муляже. Еще не начался рабочий день, а его уже водило от усталости, как пьяного. Он беспрерывно и страшно кашлял. Ира прислушалась:

– Да у него, наверно, пневмония!

Сбегала за стетоскопом, послушала...

– Вам надо провериться рентгеном.

– Потом, - сказал он.
– Если есть таблетки, дай.

Она принесла антибиотик, рассказала, как принимать, он сразу проглотил две таблетки. Приготовил раствор на белом цементе и начал кладку. Я сам вызвался принести ему еду из магазина. За едой он все повторял, что просчитался и я должен ему четыреста шекелей. Я не поддавался. Подошла Дашка, он умудрился незаметно поговорить с ней и охмурил - она эти четыреста шекелей пообещала.

Вместо одного дня Асаф проковырялся четыре. Я нетребователен, но то, что он делал, не лезло ни в какие ворота, ряды шли вкривь и вкось. Асаф никогда не спорил, переделывал тут же. Дело свое знал. Хорошо работать умел, но умел и плохо, если сходило. Это меня изумляло. Мне всегда казалось, что тот, кто умеет сделать хорошо, не может работать плохо. Я сам такой. Если делаю плохо, то от неумения. Плохая работа меня мучит, и постоянные клиенты это видят и понимают: он не может работать плохо, он педант. Упрекнуть Асафа в педантизме никак было нельзя. Приходилось бросать свои дела и наблюдать за ним.

На четвертый день выработался белый цемент. Асаф ходил куда-то и вернулся ни с чем. Предложил поехать и купить. Мне надоело оставаться в дураках, и я сказал:

– Ты все время пользуешься моим материалом. Мы так не договаривались. Поехали, но за это ты оштукатуришь стенки в ванной на втором этаже.

– Нет проблем.

Оставалось работы на день. Асаф сказал:

– Завтра кончу. Справка на продажу машины есть?

– Завтра дашь мне удостоверение и получишь машину.

Рано утром Асаф принялся за работу, а я поехал за справкой. Выстоял очередь к прилавку, за которым сидела дежурная чиновница, протянул ей удостоверение Асафа.

– Ты не имеешь права продать машину арабу с территорий, - сказала она.

– Но этого не может быть! Почему?!

– Есть закон. Нельзя.

Это был удар! Я не знал, что сказать Асафу.

Он, однако, был к этому готов:

– Ты должен взять справку, что машина сломана и номер ее аннулируется. Ты продаешь ее мне на запчасти.

– Завтра попробую. Завтра ты кончишь?

– Да тут делать уже нечего.

– Мы еще на штукатурку договаривались.

– Я помню, не волнуйся.

Перед уходом он попросил пятьдесят шекелей:

– Надо же мне домой добраться.

– Пятьдесят шекелей на дорогу? У меня только двадцать.

– Давай двадцать.

На следующий день мне выдали справку. В ней стояло ивритское слово мет, мертвый. "Фиат-124" No 58-127 мертв. В русском языке это слово относится только к одушевленным предметам. Возможно, у "фиата" и была душа. Чего-чего, а души я вложил в машину много - выискивал у старьевщиков запчасти, сам поменял всю систему охлаждения.

Асаф опять не кончил работу. Он очень хотел кончить, но заходился кашлем, и руки дрожали. Он так расстроился, что не получит машину... Ира не выдержала:

– Да отдай ты ее.

– Но он же не кончил.

– Завтра кончит. Отдай.

Я вручил Асафу справку и отдал ключи: машина твоя, кончишь работу завтра.

Он удивился. Не обрадовался, не кинулся благодарить, а просто глубоко удивился. Ира приготовила ему кое-какие вещи для детей, еще что-то, нам не нужное, он погрузил все в машину и сказал:

– Отец, я тебе подарю часы. Старые, большие часы, - он показал на уровне груди, какие они большие.

Он сел за руль и покатил в сторону Бейт Лид, помахав на прощанье. Мой "фиат" кончил свою вторую жизнь, в Тулькарме пересек зеленую черту и со справкой, что он мертв, помчался навстречу жизни последней. Мы с Ирой загрустили, будто расстались с близким человеком.

Асаф исчез. Нам с Ирой было нехорошо. Даже не в незаконченной работе было дело. Он словно бы предал нас. Привязались мы к нему, что ли... Месяц спустя он появился и с порога рассказал, что возил мать в Иорданию, там ей сделали операцию на сердце.

Я решил, что он извиняется.

– Почему в Иорданию?

– В Израиле надо двадцать тысяч шекелей, а в Иордании - шесть. У меня там брат живет.

– Как машина?

– Отлично. Сто двадцать на шоссе запросто дает.

– Кофе выпьешь?

– Почему нет?

Пришла Ира. Обрадовалась, увидев Асафа, вынесла ему новую порцию вещей. Асаф медлил. Я понял, что он пришел просить денег, и ждал, когда начнет. Он начал:

– Отец...

Я отрезал:

– Нет.

Он хватал меня за руку и весело кричал: