Капитан Соври-голова или 36 и 9
Шрифт:
— Хорошо, — сказал Женька. — Давай съедим мои ботинки, но только вместе с твоими кедами.
Не говоря ни слова больше, Женька снял свои ботинки и стал мыть их в реке.
— Ботинки сырые будем есть или вареные? — спросил он Диму прерывающимся голосом.
Дима подумал и сказал:
— Раз огонь не кончился, можно и вареные…
Все-таки Дима хороший человек и добрый. Другой бы на его месте вполне мог заставить есть ботинки сырыми. Женька подошел к котлу, в котором он собирался варить уху, зажмурился и, затаив дыхание, опустил ботинки в кипящую воду. Потом незаметно от Димы подбросил в котел еще пять картошек,
— Что ты тут устраиваешь какой-то суп с ботинками… — сказал он. — Ишь какой кулинар нашелся…
— Это я-то кулинар!
Но Дима, видно, и сам пожалел, что так незаслуженно обидел Женьку, потому что он вдруг сжалился и сказал:
— Если уж тебе хочется, чтобы ботинки были повкуснее, пожалуйста, для первого раза можешь посолить воду. Соль у нас еще осталась… И перец остался, и лавровый лист…
«Нет, все-таки Дима — великодушный человек», — подумал Женька, подбрасывая вместе с солью в кипяток черный перец и несколько лавровых листьев.
Вода в котле бурлила ключом. Ботинки крутились в кипятке, как белки в колесе. То правый наверх выплывет, то левый…
А Женька мешал ложкой воду, стараясь не глядеть на ботинки, и все время думал о том, что его маме, наверное, будет очень неприятно, когда она узнает, что он съел свои ботинки уже на второй день… Если бы Женька хоть немного поносил их и съел, скажем, через месяц или через два, тогда бы это, конечно, ее не расстроило.
Женька так глубоко задумался, что даже не успел заметить, как его ботинки сварились. Лишь когда Дима заорал «готово» и подцепил на вилку вареный ботинок, он отвлекся от своих грустных мыслей.
— Готово, — сказал Димка, кладя дымящиеся ботинки на лист лопуха.
Сначала на холодное они стали жевать разорванные на куски кеды, а потом перешли к ботинкам.
— В самый раз, — сказал Дима, глотая с аппетитом ушко.
Затем он разрезал на куски кожаный верх… Хотя Женька мысленно тоже умирал от голода, есть с таким аппетитом, как Дима, свои ботинки он не мог.
Вероятно, Дима расправился бы со всем ботинком, который ему достался, включая подметку и даже каблук, но в разгар пира в дальних кустах раздался треск, и среди зелени появилась голова Диминой сестры Зинаиды.
— Димка! Женька! — закричала она, подозрительно глядя. — Вот вы где! А вас Валентина Николаевна зовет!
— Зачем? — спросил Женька, вслед за Димой пряча под миску недоеденный ботинок.
— Как зачем? — закричала Зинаида. — Обедать пора!
Худшего известия Зинаида никак не могла принести. При всем ее желании. Женька так был сыт своим ботинком, что ему казалось, что он больше никогда ничего не захочет есть, а тут надо идти и поглощать обед из трех блюд!
— Ладно! Иди! Мы сейчас!
— А не наврешь? — издали спросила Зинаида.
— Да ты что! — завопил Дима. — Можешь проверить! Через три минуты…
— Ну, смотри… — сказала Зинаида.
Женька и Дима поднялись, залили костер бульоном из-под ботинок и зашагали домой.
Как
Женька ел обед, он не помнил. Дима и второй обед в интересах человечества уплетал за обе щеки — вот это Женька хорошо помнил. Еще он помнил, что мама все поглядывала на его босые ноги и все время улыбалась. Пока вдруг не спросила:— Евгений! А где твои ботинки? Почему ты вдруг босиком?
— М-м-м… — промычал Женька, размазывая кашу по тарелке.
— Почему ты без ботинок, я спрашиваю!
И тут вошла сама не своя сестра Димы, Зинаида. Она молча посмотрела под стол на босые Женькины ноги и на босые Димины ноги и вынула руку из-за спины. В руке был сваренный и недоеденный ботинок.
— Они их съели… — сказала ужасным голосом Зинаида.
Женькин папа, молчавший все это время, вдруг побледнел, приложил руку к сердцу и стал медленно подниматься со стула, а Женькина мама, пока папа поднимался, приложила к сердцу обе руки и стала медленно опускаться на стул.
Что после этого началось в доме! Как вызывали на дачу неотложку! Как прибежали папа с мамой к Диме! И как себя чувствовали все время мальчишки — этого не перескажешь, потому что какому путешественнику промывают желудок, если он спасается, от голода, съев свои ботинки! Никакому и никогда! Об этом орал Дима на всю дачу.
— Во-первых, — говорил Диме Женькин папа, — ты съел не свои ботинки, а ботинки своего родственника! А во-вторых, где ты читал, чтобы путешественник начинал свою подготовку к путешествиям с того, что ел кожаную обувь?
А потом, а потом Женьку с Димкой напичкали какими-то лекарствами, уложили в постели под родительским конвоем и заставили заснуть.
Когда Женька проснулся на следующее утро, Димы уже не было — очевидно, его увезли на его дачу. Очевидно, его мама уже решила, что ему можно сделать несколько шагов до машины и проехать полкилометра до своей кровати. Под подушкой Женька нашел записку:
«Все в порядке!!! —
писал Димка. —
Подготовка к путешествию продолжается! Жди!!! Указаний!!!»
Это означало, что, возможно, сегодня же вечером или, в крайнем случае, завтра утром Дима снова появится на даче своего троюродного брата.
Как капитан Соври-голова чуть не стал укротителем змей,
или
Ужин с удавом
Дня через два Женькины мама и папа вдруг стали лихорадочно прятать в доме всякие кожаные предметы и вещи. Все это складывалось на веранде в окованный железом бабушкин сундук.
Женька сидел безучастно на лестнице и все еще переживал гибель своих любимых ботинок. Его грустные мысли сами собой складывались в сообщение, которое обычно печатают на последней странице газеты в черной рамочке. Эти сообщения называются, кажется, некрологами.
«4 июля сего года, —
сочинялось в Женькиной голове, —
скоропостижно скончались ботинки Евгения Семенова (правый и левый). Они родились на обувной фабрике «Восход» и должны были прошагать по туристским тропам… не один десяток километров… но глупая и преждевременная смерть вырвала их из наших рядов».