Капкан для лешего

Гудим тоже не считал себя хуже немцев, но заявить об этом не успел, потому что из-за кустов появился барсук.

– Ой! Смотри!
– Бурята застыл, уставившись на зверя.

Тут каждый застыл бы: на тропинку вышел не просто барсук, каким ему положено быть: серый, с темными полосами, а малиновый! Ярко малиновый барсук! Нос у него был черный, а все остальное малиновое: и спина, и брюхо, и уши, и даже хвост у барсука был малиновым. Только самый кончик хвоста оставался серым.

– Малиновый!
– не веря своим глазам, застыл и Гудим.

Барсук, увидев братьев, остановился, посмотрел на них большими грустными глазами, недовольно фыркнул, повернулся и побрел обратно, к кустам.

– Эй, погоди!
– окликнул его Гудим.

Барсук и ухом не повел.

– Его даже в Красной книге нет!
– Бурята преградил барсуку дорогу.
– Красавец ты мой, умница. Пойдем с нами, мы тебя опишем и в Красную книгу занесем...

Красавец обошел Буряту и упрямо двигался к кустам.

– Мировую известность получишь, прославишься, - старался уговорить барсука и Гудим.

Зверя ни Красная книга, ни мировая известность не заинтересовали. Он скрылся в густом кустарнике, а потом можно было услышать только шуршание, подтверждающее, что удивительный барсук уходит все дальше. И ломиться за ним сквозь заросли не имело никакого смысла.

– Балда ты!
– бросил ему вслед Бурята.
– Для твоей же пользы стараемся. Мы тебе мировую славу предлагаем, а ты кобенишься. Ну и помрешь под засохшим кустом никому неизвестный. Слушай, а ну ее, эту кикимору вообще!
– повернулся он к брату.
– Пойдем лучше барсука поищем, это же колоссальное открытие.

– Обещали дяде с Пелгой разобраться, - не согласился Гудим, которому тоже хотелось все бросить и отправиться искать малинового барсука.

– Подождет твоя кикимора, никуда она не денется.

– И барсуки никуда не денутся. Не стоит нам сейчас за ним гоняться. Их здесь должна быть целая популяция, - рассудил Гудим.
– Спросим дядю где у них норы и займемся основательно, изучим жизнь, привычки. Потом можно будет описать. Вклад в науку, не меньше.

– Пожалуй, так лучше будет, - неожиданно легко согласился Бурята.
– Малиновые барсуки! О них в литературе - ни слова. Получается, что мы их и открыли. И название имеем право дать. "Малиновый барсук Буряты и Гудима!" Звучит! В Училище все обалдеют.

Когда впереди засветилась опушка, братья стали пробираться к ней по всем правилам, вычитанным в книге. Они, пригнувшись, поочередно перебегали от одного дерева к другому, прячась, замирали за стволами, внимательно разглядывали все, что находилось впереди, потом снова осторожно и стремительно перебегали. Наконец, лешаки достигли опушки, залегли и на какое-то время застыли.

– Надо осмотреться, - напомнил Гудим.
– Видишь, прямо впереди одинокое дерево на поляне. Твой сектор справа от него, мой - слева. Рассматриваем все внимательно. Ищем старую каргу.

За деревьями раскинулась большая поляна, покрытая высокой травой и полевыми цветами. Красные, желтые, голубые, синие, лиловые и даже оранжевые, они делали поляну нарядной и праздничной. А дальше, как раз и начиналось Хлюпошлепное болото: владение кикиморы. Никого здесь не было, ни на поляне, ни на болоте. Но, по словам дяди, должна Пелга непременно придти сюда. Братья поудобней устроились, за высоким кустарником, на опушке и стали ждать.

Жизнь складывалась прекрасно. Попали на практику в Заповедный Лес и сразу такое важное дело: надо разоблачить кикимору. Бурята был уверен, что они управятся с этим быстро. Весь Лес узнает, что приехали два молодых, умных, симпатичных леших и поймали Пелгу, прямо на месте преступления. Сразу в Училище сообщат. Там в личное дело запишут. Неплохое начало для молодых лешаков. А русалочки как на братьев смотреть станут! Полудницы тоже сбегутся... Потом они с братом займутся малиновыми барсуками. Изучат и напишут большую статью в "Жизнь лесов". Училище придется бросить. Надо будет по разным конференциям ездить, доклады делать - не до учебы. Да и зачем им Училище? За открытие и исследование нового вида животных - малиновых барсуков - могут сразу ученую степень присвоить.

– Ты заметил, кончик хвоста у него серенький, - напомнил он брату.
– Красавец.

– Конечно, заметил, - отозвался Гудим, который, тоже думал в это время о малиновом барсуке.
– До чего мы не вовремя этой кикиморой занялись. Надо быстрей с ней кончать и за барсуков браться. А как мы ее узнаем?

– - Хочешь, нарисую словесный портрет?
– вызвался Бурята.

– Давай.

– Древняя старуха, вредная и противная. На макушке здоровенная лысина, поэтому платком голову прикрывает. А из-под платка, торчат клочья грязных седых волос. Платье серое, грязное. На спине горб. Большая черная бородавка на лбу или на щеке. Губы тонкие, черные, как пиявки и на весь рот - два зуба. А нос крючком.

– И сколько, по-твоему, ей лет?

– Тайна, покрытая мраком. Она такая старая, что сама не может сообразить, сколько ей лет.

– А вот и она, - толкнул вдруг Гудим локтем брата.

– Кикимора? Где?
– встрепенулся Бурята. Он уставился на болото, но никого там не увидел.
– Разыгрываешь.

– Не туда смотришь, - придержал Гудим брата за плечо.
– Вдоль опушки смотри. Правей, еще правей. Видишь?

Бурята посмотрел еще правей и увидел: вдоль опушки березняка медленно шла женщина. На ней, как и предсказал Бурята, было серое платье. Перехваченное опояской, оно все равно висело на кикиморе бесформенным балахоном, на голове треугольником торчал серый платочек, подвязанный у подбородка и мешавший увидеть лицо. Да на таком расстоянии они бы его все равно не разглядели. На ногах у кикиморы, как и у леших, желтели лапти из свежего лыка. Онучи белые - до блеска. Шла она неторопливо, не спеша, то и дело нагибаясь, срывая какие-то растения и укладывая их в большую сумку, что висела у нее на длинной лямке, перекинутой через плечо. Сумка была небесно-голубого цвета, а края обшиты красным.

– Пришла!
– прошептал Гудим.

– Не она это, - так же шепотом не согласился Бурята.

– Почему не она? Все как ты говорил: и платье, и платок...

– Ты на сумку посмотри. Последний писк. У нас такие сумки-торбы из мешковины с цветной окантовкой самые продвинутые телки таскают. Сюда это дойти еще не могло. Глухое место. В лаптях ходят, и куртки наизнанку выворачивают. Вчерашний день. Не может быть у кикиморы такой сумки. Это приезжая. Тоже в Лес на практику прикатила, вроде нас. Видишь, травки собирает. Жалко не спросили у дяди, кто еще на практику приехал, он должен знать.

– Может быть, ей эту сумку кто-нибудь в подарок привез.

– Кикимора старуха. Она такую сумку ни за что носить не станет. Все старые - консерваторы. Они за прошлое держатся. Помнишь, как дядя на наши сапожки и шапочки набросился.

– А если у них здесь кикимора молодая?

– Молодых кикимор не бывает.

– Старые, по-твоему, откуда берутся, старые из молодых вырастают.

– Много ты знаешь!

– Меньше на лекциях надо спать, и ты много знал бы.

– Здесь кто угодно травки собирать может, на ней не написано, что кикимора.

– Кто это, по-твоему, если не кикимора?

– Не знаю. Сам говорил, что в Лесу много непонятного.

– Не русалка ведь!
– Гудим был уверен, что прав. Дядя сказал, что кикимора придет, вот она и явилась.
– Русалки в белом ходят. И не полудница, те в голубом. А эта в сером.

Бурята промолчал, присматривался к собирающей травки женщине.

– Кикимора, больше некому, - продолжил, не дождавшись ответа Гудим.
– Дядя говорил, что это ее любимое местечко.

Женщина тем временем подошла к краю болота, уселась на бугорок и вроде бы задумалась. И недалеко сидела, но лицо ее, по-прежнему, лешие разглядеть не могли. Серый платочек нависал козырьком, и оно все время оставалось в тени. Так и не поняли братья: кикимора или не кикимора.