Капуччино

— Панцирь дивизион, — ответил герр, — вы могли бы не хрустеть?

— Коллега! — мрачно констатировал дядька, — их бин тоже! Не узнаете?

— Н-нет, — ответил герр, — вы мне мешаете читать.

— Энтшульдиген, что вы читаете?

— Я читаю Ницше, — гордо ответил тот.

Ничего не ответив, дядька снова захрустел.

Герр поднялся и важно пошел с Ницше под мышкой.

— Ауфидерзейн, коллега, — бросил дядька. — Я эту харю видел на Волге, — сказал он Вилю, — в сорок третьем.

— Не выдумывай.

— Клянусь… Я такие хари на всю жизнь запоминаю. Я его танк подбил…

За окном становилось светлее, солнечнее.

— Тебе не кажется, что солнце восходит? — спросил Виль.

Они вышли из Кинг Отеля, спустились к Старому Городу и по Яффо-стрит двинулись к автобусной станции. Они мечтали о закате.

Виль даже видел, как солнце село в вечерние волны Балтийского моря, — видимо, голод давал о себе знать. Оно село в волны Балтийского моря, на станции Сестрорецк, где Виль жил в детстве…

Так добрались они до автобусной станции и вот уже час ждали автобус на Ришон-Лецион.

Раз семь село солнце в Сестрорецке или разу в Иерусалиме.

Станция была полна народу — солдаты, девушки в майках, ребята с рюкзаками, дети, царственные фалашки, старик с собакой.

Все напоминали астрономов — внимательно следили за солнцем. Старикан разговаривал с собачкой на идиш.

— Ну, — сказал дядька, — где ты видел, чтоб с собакой говорили по-еврейски?! С евреем по-собачьи — пожалуйста. Но наоборот?!

Начинало темнеть. В синем вечере светились зубы фалашек. Кричали дети. Собачка слушала на идише песню.

Рядом с ними сидел солдатик, тонкий, молодой.

Дядька не мог отвести от него восторженного взгляда.

— Ты видел еще где-нибудь таких солдат? — периодически спрашивал он.

Солдатик насвистывал и чистил свой автомат. Патроны лежали рядом.

— Патроны всегда с собой, — объяснил дядька и протянул ладонь к солдату. — Капитан танковых войск!

Солдатик пожал, продолжая насвистывать.

— Перед отъездом чуть не дали майора, — сообщил дядька. — А это — племяш, лейтенант, живет в Европе.

— Я писатель, — поправил Виль дядьку.

— Это понятно, но чин-то какой у тебя? В Пищевом тебе что дали?

— Младшего лейтенанта.

— Ну я и говорю — лейтенант!

Солдатик как-то странно смотрел на Виля.

— Ты недоволен, что он живет в Европе, — спросил дядька, — что он не приехал сюда?

— С чего ты взял? — удивился солдатик, — все евреи живут в Европе. Виль удивился.

— Пардон, как это — все? Вот ты не живешь?

— Я израильтянин, — ответил солдатик, — евреи живут в Европе, в Америке. Здесь живут израильтяне.

— А они что — не евреи? — спросил Виль.

— Они вышли из войны! — ответил солдатик.

Дядька засиял: — Ты видел где-нибудь таких мудрых солдат?… — и обратился к солдатику: — Тебе не холодно? У нас лишняя кофта.

Он начал стягивать свою.

— Спасибо, у меня есть.

— Ничего, так будет теплее, — дядька натянул на него шерстяной свитер.

— Мне кажется, что он меня презирает, — сказал Виль дядьке.

— Чего вдруг?

— Что я здесь не живу.

— А почему ты должен здесь жить? — спросил солдатик.

— Я знаю? Может, чтобы стать израильтянином… Чтобы не обзывали жидом.

Виль до сих пор помнил, как его обзывали. Он никогда не говорил, что он половинка… Он дрался. От этих боев у него остался сломанный нос и шрам возле глаза.

— Что, — не понял солдатик, — что это «жид»?

— Жид?! Это кайк, юпэн, саль жюив! Что ты моргаешь?

Солдатик молчал, озираясь по сторонам.

— Эй, — бросил он девушке в синей майке, — ты знаешь, что это «жид»?

Девушка смотрела на них из-за больших очков:

— Конечно. Жид. Андре. Французский писатель.

— Не-ет. — поправил дядька, — жид — скорее Абрам. Кто бежит по веревочке. «Жид, жид, по веревочке бежит!» Не слышали?

— А куда он бежит? — спросил рядом стоявший парень в спортивном костюме.

Дядька долго хохотал. Виль печально молчал.

Ожидавшие автобус заспорили. Одни утверждали, что жид — это винт механизма поворота, другие — что это йеменское блюдо, девушка боролась за Андре Жида.

— Извини, — сказал солдатик, — мы не знаем этих слов. Мы еще молоды, не все знаем.

Подрулил автобус. Солдатик вскочил:

— Привет Европе, — бросил он.

Виль молчал,

— Скажи «тода раба»! — подсказал дядька…

Виль сидел на лавочке, молчаливый, печальный. Все давно укатили.

Вокзал опустел.

— Закрой сердце для печали, — сказал дядька, — пошли в ресторан, уже открыты рестораны, потом махнем на такси. — Они поднялись и молча пошли в Иерусалим.

Был теплый вечер. Всюду продавался хлеб. Пахло уютом и покоем.

Они зашли в Кинг Отель. Зал был переполнен. В углу сидел герр из панцирь дивизиона. Вставными зубами он рвал ягненка. Рядом лежал Ницше.

— Гутен а-абенд, геноссе, — пропел дядька.

Они сели. Официант притащил толстое меню. Дядька с аппетитом читал «индейка с яблоками», «сациви по-абхазски», «эскалоп рояль».

— Что возьмешь, Виллик?

Виль посмотрел на дядьку.

— Мацу, — сказал он.

* * *

Время на Святой Земле бежало еще быстрее, чем на обычной.

Приближался день отъезда, а Виль еще не видел Пельмана, товарища по Мавританской. Он взял у дядьки машину и покатил по Иудее.