Карающая богиня, или Выстрел в горячее сердце

Сказать легко, а вот сделать… Да плюс к тому – через день Марина получила факс от господина Младича, содержавший список требований из пятнадцати пунктов, который подмахнула, не читая – времени до начала второго круга почти не осталось, поэтому думать было некогда. Колька, правда, попенял на легкомыслие, но Марина осекла его, напомнив, что и он, как директор клуба, тоже мог бы на досуге почитать факс.

– Ты пойми, у нас нет выбора, нам до зарезу нужен главный тренер, поэтому пусть покобенится пока, а там разберемся и обломаем, если будет нужда, – объяснила она племяннику, когда тот приехал к ней на чашку кофе, проделав путь почти в сто километров.

– А не получится как с Марадоной? В смысле, не зарвется он в связи со своей нужностью? – с сомнением проговорил Колька, вытягивая сигарету из Марининой пачки.

– Там увидим. Проблемы, детка, решают по мере их поступления, вот что. – Она потрепала его по идеально подстриженной голове, разрушив укладку, и племянник фыркнул недовольно:

– Что за привычка? Прямо достала уже!

– Полегче, пацанчик! Даже тебе я не позволю молотить про нее языком, усек? – зло прищурился Хохол, сжимая в пальцах чайную ложку так, что она свернулась в кольцо. Марина отобрала эти останки и покачала головой:

– Так мы без столовых приборов останемся. Что ты завелся? – Она чмокнула его в щеку, пахнущую туалетной водой, и Женька немного остыл, погладив ее голый живот над короткими джинсовыми шортами, в которых Марина ходила дома. – Чего рамсите-то?

– Все, котенок, не буду больше, – пообещал Женька. – Колек, ты не обиделся, я надеюсь?

Ну, и кто рискнул бы ответить Хохлу на этот вопрос не так, как он того ожидал? Уж точно, не Маринин племянник!

Солнце жарило нестерпимо, и Марина решила провести пару часов у бассейна. Хохол последовал за ней, растянулся прямо на прогретом кафельном бортике, лениво поглаживая ногу Марины, расположившейся в шезлонге.

– Ты самая лучшая, и я никогда не променяю тебя на сотню разных там… – проговорил он внезапно. – Знаешь, еще тогда, в Египте, я понял, что уже никогда и ни с кем не смогу быть рядом, только с тобой. Если бы ты в тот момент позвала меня, я прибежал бы, виляя хвостом, лежал бы перед дверью твоей спальни, туфли в зубах приносил бы… Я никогда не говорил тебе, почему вдруг осмелился поднять руку на Строгача, хотя знал прекрасно, что мне за это смерть при любом раскладе, если кто узнает. Но когда я увидел тебя там, в спальне, в наручниках, у меня в башке что-то взорвалось – мою женщину, с которой я только и узнал, что такое любовь, эти козлы собирались…

Она осторожно погладила его по затылку и прошептала:

– Женька, не надо, родной, давай забудем. Я безмерно тебе благодарна за то, что ты сделал в тот день, мне до сих пор стыдно, что я подумала о тебе плохо, решив, что именно ты, а не Ветка, сдал меня Строгачу. Прости меня, ладно?

– Котенок, я тебя не виню. Но поверь – никакая сила в мире не смогла бы заставить меня причинить тебе вред, даже если бы Строгач тогда меня на ремни резал, я не сказал бы ему ни слова. Я понял, что ты подумала на меня, у тебя в глазах такое что-то мелькнуло, что я сразу все понял. – Хохол поднял на нее глаза и слегка усмехнулся: – Если б ты только знала, как обидно мне было это видеть. Ты смотрела на меня так, словно я не человек, а насекомое, мерзкое, противное, на которое даже наступить отвратительно…

– Женя, хватит.

– Да, котенок, хватит, не буду больше. Но с тех пор я боюсь снова увидеть это выражение…

Марина задумчиво гладила его по затылку, и так они лежали долго-долго, ей показалось даже, что она успела задремать, до того хорошо было.

Женька крайне редко заводил разговоры о прошлом, не любил вспоминать то, что было у него до Марины, словно стыдился своей жизни. Ей же было совершенно все равно, что происходило с ним, и разговоры, которые шепотом велись за ее спиной разными людьми, ее не трогали.

А говорили всякое – ну еще бы, самая заметная женщина в городе имела в любовниках бывшего уголовника, отсидевшего половину жизни, покрытого тюремными наколками и заслужившего даже в криминальном мире репутацию отмороженного и беспредельного. Коваль знала, что эти разговоры часто достигают ушей Хохла, и он злится и пытается изо всех сил сделать вид, что это не так, но куда спрячешь нутро, которое прет из-под цивильных костюмов? Марине постоянно приходилось убеждать его в том, что ей безразлично, кто и что говорит о ней и о нем, о их связи и отношениях, но Хохол упрямо считал, что наносит вред ее репутации, что ей стыдно рядом с ним. И вот это последнее сводило Коваль с ума, поскольку было совершеннейшим бредом.

– Ты пойми одно, – убеждала она своего упертого любовника, – я из тех, кому глубоко начхать на общественное мнение, я всегда жила с тем, с кем хотела, и так, как хотела, не обращая внимания на то, что люди говорят. И если я хочу жить с тобой, то можешь быть кем угодно, я все равно буду с тобой, потому что люблю тебя.

Вот это последнее приводило Хохла в трепет, за эти слова он мог с крыши прыгнуть, рвануть один против толпы, только бы услышать их еще раз. Марине было странно иногда видеть его по-детски счастливое лицо. Но она понимала, что он прав в главном – до встречи с ней в его жизни не было ничего хорошего. Да, деньги, да, разные возможности, да и бабы тоже, но такого, как с ней, не было ни с кем, и он отчаянно старался не потерять это, не упустить.

"…Черт, ну кого это несет в такую рань?" – пронеслось в Марининой голове, которую она с трудом оторвала от подушки, недовольно взглянув на часы, показывавшие половину восьмого. Но звонок исходил с тумбочки, там вертелся и блажил мобильник. Марина взяла его и, открыв крышку, взглянула на номер – ничего он ей не сказал о раннем абоненте, который рискнул здоровьем разбудить ее.

– Да, Коваль! – раздраженно проговорила Марина.

– Марина Викторовна? Это Младич, – раздался в трубке низкий, хрипловатый голос с легким акцентом. – Вы уже не спите?

"Идиот! Конечно, нет, раз ты меня слышишь!"

– Я не сплю, доброе утро, Мирослав Йожефович, – ответила она, подавив в себе острое желание послать его в недалекое эротическое путешествие. – Вы что-то хотели?

– Собственно, я приступаю к исполнению своих обязанностей, думал, что вы представите меня команде.

"Ну, блин, а как же! Принц датский! Представить я его должна!"

– Знаете, Мирослав Йожефович, на это существует директор клуба Николай Дмитриевич Коваль, а мое дело – обеспечить финансовую поддержку. Все остальное меня касается мало, – сообщила Марина, нашарив на тумбочке сигареты и закуривая. От щелчка зажигалки проснулся Хохол, молча забрал у нее сигарету и затушил ее в пепельнице, показав кулак. – Если я сочту нужным и возможным, то подъеду на тренировочную базу, но обещать не буду, у меня есть коекакие дела. Всего хорошего, – и она шмякнула телефон на кровать, повалилась на подушку и накрылась с головой тонкой простыней. – Блин, совсем больной – звонить мне полвосьмого! Самоубийца!

– Так все равно пора вставать, тебя же сегодня Барон ждет, – напомнил Женька, целуя ее через простыню. – Давай, котенок, пойдем, побегаем, и все пройдет.

– Ни за что! Даже не проси!

– Давай, давай, лентяйка, поднимайся! – Он забрался рукой под рубашку, погладил по животу. – Вставай, а то унесу в душ и оболью водой.

– Не надо! Ну, не надо, пожалуйста! – отбивалась она от настырного борца за ее здоровье.

Хохол со смехом отстал, прекрасно зная, что никуда Марина не пойдет. Коваль всегда было трудно вставать по утрам, она могла очень поздно лечь, но ранний подъем… это было выше ее сил.