Карибский кризис

Наши с ним встречи выглядели весьма характерно. Святой Иосиф принимал меня подчеркнуто любезно, учтиво расспрашивал о делах, давал советы, я изысканно благодарил за заботу и поддерживал светский разговор. Мы сидели за столом, на котором красовалось оправленное в нарядную рамку Танино фото, сидели, как давние друзья, скрыв за приятной улыбкой желание вонзить друг другу в горло когти и ядовитое жало.

Вот какая ситуация возникла стараниями старого седого интригана… а также Арины, Таниной матери… — это ведь она устроила брак дочери со своим бывшим любовником (у неё со святым Иосифом одно время был роман).

Строго говоря, на Совинкоме возникло не два, а три полюса: 1) Расторгуев и компания (протеже святого Иосифа плюс переметнувшаяся к ним Писарева); 2) старая добрая команда, душой которой была Марина Маликова (несмотря на противостояние, Паперно и Писарева пытались переманить её на свою сторону, так как её влияние на коллектив было огромно, но самое главное — у неё была мощная клиентская база); 3) ну а третьим полюсом была Ирина Кондукова, по выражению Расторгуева — «кошка, которая гуляет сама по себе». С ней явно было что-то не то, она восстановила против себя весь коллектив, и в отличие от Расторгуева и Марины, у неё не было ни одного сторонника. В один момент она была невинным ангелом, а через минуту орала так, что её не смогли бы перекричать 20 базарных баб. Однажды она пришла в офис и закатила истерику с разбрасыванием документов и метанием канцпринадлежностей из-за того, что ей негде было примоститься, чтобы подготовить коммерческое предложения для одного важного тендера, — хотя у неё было достаточно полномочий, чтобы согнать с места любого сотрудника и занять любой из рабочих столов (незадолго до этого она добровольно уступила свой стол главбуху, не определилась, где будет находиться сама и фактически на пустом месте разыгрывала из себя жертву). С ней попытались договориться и даже Расторгуев вошёл в положение и предложил ей свой стол, но она позвонила мне, прокричав буквально следующее: «Меня всё заебало, я ухожу!» После чего написала заявление об увольнении и швырнула Расторгуеву: «Подпишите!» Тот, широко улыбаясь, поставил подпись, и рядом дописал: «С удовольствием!»

Ирина ушла, громко хлопнув дверь, все облегченно вздохнули… однако её увольнение длилось не больше суток. На следующий день она пришла в офис, как ни в чем не бывало, подготовила все необходимые документы для тендера, отвезла их в соответствующее учреждение и продолжила свою работу.

Пришлось с ней считаться и подстраиваться под неё, поскольку от неё много чего зависело, она имела влияние на многих важных людей, в том числе руководителей кардиоцентра. Паперно с Расторгуевым вызвали к себе в бункер Марину (она как раз находилась в Волгограде) и провели с ней беседу, убеждая её, чтобы она повлияла на меня, а я, в свою очередь, на Ирину и заставил её держаться в рамках и не устраивать сцен. Вернувшись в Петербург, Марина доложила обстановку и предложила подчинить Ирину Расторгуеву и дать последнему соответствующие полномочия, чтобы он мог спрашивать с неё и налагать взыскания. На это я пойти не мог, это было против моих правил. У меня на фирме всегда был многополярный мир, я считал недопустимым возвеличение какого-либо одного сотрудника, чтобы он стал лидером и не дай бог получил бы большее влияние, чем я.

Однако случай с Ириной был особенным, надо было срочно что-то решать. Я объяснил Марине, что Расторгуеву нельзя доверять: прикинувшись поборником порядка, он пытается заставить Ирину вывести его и Паперно на её ростовских, ставропольских и казанских клиентов, и, что самое главное, чтобы она привела Расторгуева и Паперно за ручку к руководству кардиоцентра, куда они не имели доступа (я строго настрого под угрозой увольнения, запретил всем, кроме некоторых избранных, общаться с сотрудниками кардиоцентра; и случай с Писаревой, которой Ирина по глупости разрешила общаться с заведующими, доказывает мою правоту). Марина согласилась со мной, но резонно спросила: «А ты не боишься, что Ира, которая с каждым днём становится всё более неадекватной, навредит тебе больше, чем Писарева? Ведь Писарева дура, и вред от неё невелик, а Ира гораздо умнее, соответственно, вреда от неё будет гораздо больше, когда она окончательно слетит с катушек». Вынужденный согласиться с её доводами, я не знал, что предпринять. Слава богу, на тот момент самые важные проекты находились в ведении Марины: тендер по закупке оборудования Сименс на сумму $5 млн (в ОКБ, онкодиспансере и кардиоцентре), а также тендер на поставку оборудования для Михайловской ЦРБ на сумму $15 млн (оборудование Сименс, Джонсон и Джонсон, Радиометер, Б. Браун и т. д.). Она была знакома с руководством кардиоцентра и главврачом казанской больницы № 6 (с моего позволения, естественно) и в принципе могла полностью заменить Ирину, но проживая в Петербурге и воспитывая семилетнюю дочь, физически не успевала всё охватить, тогда как Ирина, не имея ни семьи ни детей, и находясь в Волгограде, со своей уникальной работоспособностью как раз могла всё контролировать. В самом крайнем случае, конечно, пришлось бы передать все полномочия Марине, но всё равно был бы необходим надёжный и компетентный человек на месте, в Волгограде, который бы постоянно находился в кардиоцентре и контролировал ситуацию. А такого человека у меня не было.

У меня был повод уволить Расторгуева в конце ноября за невыполнение приказа, касающегося бюджетирования (ещё летом он подписал этот приказ, и таким образом взял на себя обязательство планировать бюджет на месяц вперёд, выполнять его, отчитываться в своих действиях по исполнению бюджета и в успешном его выполнении, приказом предусматривалось, что доходы должны превышать расходы). Если бы он не согласился с этим приказом, оспорил бы свою ответственность, то у меня бы не было права спрашивать с него и применять санкции. Но поскольку он с самого начала согласился с такой постановкой вопроса, отчитывался в выполнении действий, направленных на исполнение приказа, изображал активность, то по всем понятиям не прав — так как сделал всё наоборот: доходы уменьшились, а расходы резко возросли.

Однако, увольнение одного только Расторгуева проблемы не решало. Во избежание дальнейших сложностей нужно было избавиться от всей его кодлы, а в отличие от предыдущих эпизодов, когда участники группировки достаточно себя скомпрометиривали, чтобы устроить локаут, в данном случае формально ни к кому не придраться.

Пока я ломал голову, что тут можно сделать, Расторгуев сам спровоцировал развязку. В условиях безденежья (всё увеличивающиеся долги при невыполнении плана продаж), так что даже не было возможности наскрести всем на зарплату, он одолжил 250,000 рублей Юнитексу, фирме-конкуренту, которую я периодически при помощи святого Иосифа плющил на тендерах. Это обнаружил случайно мой брат Максим, придя после института в офис, чтобы проверить компьютеры. Он сразу же дал сигнал — позвонил и отправил сообщение:

«Здорово! Как дела?

Был сегодня в офисе, копировал бухгалтерские проводки. В Волгопромбанке провели платеж — 250 тысяч на фирму „Юнитекс“. Я не помню, чтобы ты распоряжался по поводу этого платежа. Тем более это наши конкуренты. Я спросил Юлю, что за дела. Она ответила, что поставила твою подпись на платежке, так как Расторгуев заверил её, что ты в курсе. Я к Расторгуеву — тот сказал, что платеж срочный, а до тебя не дозвониться. Он взял на себя всю ответственность. Паша Дуров доложил, что в последнее время Расторгуев и Паперно принимают директора „Юнитекса“ и усиленно совещаются. Что-то я не помню от тебя таких команд — привечать конкурентов. Нездоровая ситуация.

Позвони.

Максим».

(Юля, бухгалтер и офис-менеджер, имела право ставить мою подпись — с моего позволения естественно — для проведения платежей в Волгопромбанке, это была надежная сотрудница, которая давно работала и которой я доверял, надежнее всего было поставить программу Банк-Клиент, но эта программа не работала в Кировском филиале Волгопромбанке, где у нас был расчетный счет).

Возможно, она, как утверждала, действительно не могла до меня дозвониться, у меня какое-то время был отключен мобильный телефон, и я потом обнаружил пропущенные вызовы из офиса Совинкома. Она послушалась Расторгуева, который ввёл её в заблуждение, будто перечисление происходит с моего ведома. Я позвонил ему и у нас состоялся такой разговор.

— Михаил Федорович, открой мне страшную тайну: что сподвигло тебя перечислить деньги «Юнитексу»?

— Я сейчас вам все объясню. «Юнитекс» не справляется с поставками по городскому тендеру — не хватает оборотных средств. Через две-три недели, когда город им заплатит, они вернут нам эти деньги.

— Послушай, Михаил Федорович, или ты не понимаешь ситуацию, или… У нас самих ситуация хуже некуда, мы сами не справляемся, и в этот момент неразумно кому-то помогать, тем более конкурентам!

— Да не конкуренты они нам, Андрей Александрович! Вспомните, как они сделали нам справку об оценке оборудования для кредита. В городских тендерах они подыгрывают нам, выставляясь по согласованным ценам. Если мы не успеем получить лицензию на обслуживание медтехники, они будут согласны каким-то образом скооперироваться с нами на крупных тендерах в начале следующего года. Не конкуренты они нам, поймите! Если у наших клиентов что-то ломается, кто делает нам сервис? Юнитекс делает.

— Отсутствие у нас лицензии — это ваши просчеты. Лицензия давно должна быть у нас. Что касается сервиса, Юнитекс за это деньги получает, и это мы делаем одолжение, давая им работу. Алло! Меня слышно?

— Да, Андрей Александрович, тут Павел Ильич…

— Что Павел Ильич?

— Да ничего… Я думал, он слово скажет, — ответил Расторгуев и тяжело вздохнул.

Я сорвался на крик:

— Я сам беру деньги взаймы под бешеный процент, чтобы выкрутиться, и в это время моими деньгами снабжают каких-то засранцев! Хорошенькое дельце! Сегодня же верните деньги обратно!

— Да как я могу, Андрей Александрович?! Я же дал слово — через три недели.

— А я не давал слова. Я — хозяин. Что будем делать?