Карибский кризис

— Я не знаю, как тут быть.

— Зато я знаю, Михаил Фёдорович. Деньги я с них сам вытрясу, а с вами мне придется расстаться. Передайте трубку Павлу Ильичу, он хотел что-то сказать…

Трубка замолчала, видимо, её прикрыли рукой. А потом связь прервалась. Я позвонил в офис, меня соединили с бункером, где по информации секретаря находились Расторгуев и Паперно Павел Ильич, но никто не ответил. Мобильные телефоны обоих оказались отключенными. Лишь через два часа я смог дозвониться до Паперно и поставил его в известность, что Расторгуев уволен, расчет получит, когда вернутся деньги из Юнитекса, а сейчас пускай покинет помещение и забудет дорогу на Совинком. Паперно елейным голосом заверил меня, что всё будет сделано, насчёт выключенной трубки объяснил, что находился в мертвой зоне, где нет покрытия сети. В кардиоцентре действительно есть таковые, но меня насторожило, что Паперно ныряет туда аккурат в такие острые моменты — так, например, во время разбирательства с одним проштрафившимся сотрудником, когда Паперно потребовался как свидетель, он вдруг исчез из эфира и объявился, когда всё было кончено. Так же и по другим аналогичным эпизодам.

Не найдя, к чему придраться, убаюканный его мирным тоном, я закончил разговор. Но тут же перезвонил, вспомнив, что увольнение исполнительного директора предусматривает большое количество организационных моментов. Паперно слушал меня, нетерпеливо поддакивая в ответ, и по его тону мне стало ясно, что он не вникает в мои слова, а просто побыстрее хочет от меня избавиться и не собирается выполнять мои приказания. И скорее всего, Расторгуев не покинул офис, как ему было приказано, а находится рядом с Паперно. Тогда я прервал на полуслове эту ослиную беседу и тут же позвонил Ренату и велел ему срочно собираться в Волгоград, желательно с двумя-тремя бойцами. В течение двух часов он нашёл двух надежных парней (из охраны Коршунова); мы решили, что сам он вылетает самолетом, чтобы наутро быть в Волгограде, а ребята отправятся поездом и прибудут на место через 36 часов.

Следующий мой звонок был Максиму. Я сказал ему, чтобы, бросив всё, он мчался в кардиоцентр и следил за всем, что происходит, и докладывал мне обо всех передвижениях неприятеля. Взять под контроль кассу, никаких выплат и перечислений, никаких действий без моего согласования. Когда он прибыл в офис (в районе обеда), ни Паперно с Бунеевым, ни Расторгуева уже не было. До конца рабочего дня всё было тихо-спокойно, а когда все сотрудники ушли с работы, я позвонил святому Иосифу и в ультимативной форме заявил, что увольняю всех людей, принятых по его рекомендации (а это больше 10 человек), за исключением фармацевтов (которые особо ничего не решают), и попросил чтобы тот как гарант, сам вывел своих людей с моей фирмы. Старый седой полковник покорно меня выслушал, но полностью проигнорировал моё требование: на следующий день уволенный исполнительный директор Расторгуев, как ни в чем ни бывало, появился на фирме, ходил гоголем по офису и всячески разлагал трудовую дисциплину. Я лично позвонил ему и приказал покинуть офис и забрать с собой всех приспешников, список которых был ему тут же оглашён. Мы договорились о сроках выплаты расчетных денег, после чего вся означенная команда удалилась. Тут же был назначен новый исполнительный директор — Павел Дуров. На подмогу которому очень кстати прибыл Ренат. Кое-кто из уволенных продолжал делать вылазки в офис, и если оставшиеся сотрудники не могли запросто выставить из офиса людей, которые еще с утра тут работали, то у Рената подобных рефлексий не было.

Момент был выбран удачно, накануне зарплаты — перечисленная Юнитексу сумма была меньше, чем фонд оплаты труда уволенных плюс выходное пособие. Немного, но приятно. (У меня на фирме существовала добрая традиция увольнять проштрафившихся сотрудников прямо перед зарплатой без выплаты оной и без выплат полагающихся денежных пособий).

Утром следующего дня Ренат встретил на вокзале своих бойцов, разместил их на съемной квартире, в начале десятого они приехали в кардиоцентр. Павел встретил их в офисе и сказал, что Паперно с Бунеевым находятся в бункере, туда же, по сообщению кладовщицы, только что приехал Расторгуев. Я позвонил Паперно, чтобы сообщить о том, какими полномочиями наделен мой брат Ренат.

Павел и Ренат вместе со своими ребятами пошли в бункер, где действительно застали Паперно, Расторгуева и Бунеева. Стали разбираться. И в этот момент мне позвонил святой Иосиф и попросил, чтобы я не горячился, не увольнял так всех сразу, а тихо-мирно разобрался в причинах конфликта. Очевидно, ему доложили о царящих на Совинкоме нравах — что народ увольняют, как правило, партиями, перед выплатой зарплаты, которую потом невозможно выхлопотать и через суд, а если что-то удается высудить, то очень немного и с большими сложностями. И старый седой полковник решил потянуть время, чтобы его люди (и он сам) получили деньги, а после этого чего-то решать.

Я находился на Балт-Электро в офисе Экссона и мне было неудобно при компаньонах затевать разборку. Ответив что-то неопределенное, я позвонил Ренату и поручил ему выгнать Расторгуева безоговорочно, а с Паперно и Бунеева потребовать полный отчет — в первую очередь по аптекам и по возврату НДС.

Закончив разговор, настроенный набить всем табло Ренат изложил цель своего приезда в компании двух свирепых мордоворотов таким образом: контроль расходования средств, выделенных на развитие аптечной сети. Чтобы не терять время, он потребовал немедленно предоставить все необходимые документы. Паперно сказал, что поднимется в офис и принесет бумаги в течение пятнадцати минут. Затем он вышел, сопровождаемый Расторгуевым и Бунеевым, и уехал. Мобильные телефоны всех троих были отключены до конца дня. На следующий день, дозвонившись до Паперно, я потребовал объяснить, что происходит. Что-то невнятно пробормотав в ответ, он пообещал предоставить Ренату все документы и показать все помещения. Бунеев и Паперно появились в офисе только в конце рабочего дня и объявили ожидавшим их петербуржцам, что по всем вопросам, касающимся аптек, им необходимо обращаться к Иосифу Григорьевичу Давиденко. Удивленный, я поручил Ренату встретиться со святым Иосифом, провести необходимые переговоры и действовать по обстановке. Ренат позвонил старому седому полковнику, тот назначил встречу — в 8 часов вечера напротив здания областного УВД. Когда Ренат с товарищами подошёл к указанному месту в назначенное время, то вместо старого седого полковника обнаружил две машины ППС, из окон которых взирали скучающие омоновцы с автоматами. Безрезультатно прождав полчаса, Ренат позвонил святому Иосифу, но абонент был вне зоны доступа. Тогда он позвонил Паперно, тот ничего не смог внятно объяснить. Узнав обстановку, я набрал святого Иосифа — безрезультатно, а дозвонившись до Паперно, я услышал от него следующий текст: «Аптечная сеть — муниципальная, поэтому все вопросы будут решаться через начальника горздравотдела Евгения Кармана». Это было сказано сухим официальным тоном, каким, очевидно, в не столь далёком прошлом замначальника Управления ОБЭП Паперно доводил до сведения подследственных решения, принятые его тогдашним шефом, Иосифом Григорьевичем Давиденко. Я был изрядно взбешен:

— Вы там совсем охуели! Аптеки принадлежат мне вот уже больше года!

Паперно снова попытался что-то сказать всё тем же казённым тоном, но я, нецензурно выругавшись, сказал, что последнюю зарплату и выходное пособие он получит в горздравотделе, и прервал разговор. Перезвонив Ренату, я приказал держать оборону, бунтовщиков в офис не пускать, контролировать все аптеки, особенно в плане получения выручки, в случае необходимости заменить фармацевтов, а в случае крайней необходимости — вывезти товар, поменять замки и временно закрыть.

Как оказалось, тревога была на ровном месте. Заведующие были ни сном ни духом за этот конфликт, все принимались на работу лично мной либо Ириной, и не воспринимали Бунеева за начальника, хотя он к тому моменту проработал почти полгода в должности руководителя аптечного направления. Упоминание Кармана было блефом — он не имел никакого отношения к аптечным помещениям, договора муниципальной аренды были заключены с районными администрациями. Да и вся канитель возникла из-за нескольких бумажек, не игравших особой роли, а именно смет на ремонты аптек и соответствующей финансовой отчетности, большая часть которой у меня уже была — я же ежедневно тряс эти документы, просто в данный момент решил проверить их подлинность и провести встречную проверку с поставщиками товаров и услуг.

Хотя я наказал Ренату занять выжидательную позицию и самому начать ревизию аптек, он стал названивать Паперно и Бунееву и требовать, чтобы они приехали и лично сдали дела. Они ответили, что шагу не ступят без специального указания Иосифа Григорьевича Давиденко. Это уже был перебор. Я позвонил старому седому полковнику и предъявил: какого черта его шавки себе возомнили?! Почему эти клоуны, прикрываясь им, Иосифом Григорьевичем, игнорируют свои служебные обязанности? Он невозмутимо ответил, что ни о чем таком не слышал. Знает только, что был «наезд» на офис Совинкома неких неизвестных лиц, и по этому поводу имеется соответствующее заявление в милицию. С трудом сдержавшись, видя, что он морочит мне голову, я объяснил реальное положение дел. Искренне удивившись, святой Иосиф посетовал на то, что не был оповещен о приезде моих петербуржцев, и помянул недобрым словом Паперно за «недогадливость». В конце разговора, тем не менее, он встал на защиту своих протеже и обвинил меня в том, что я не занимаюсь своей фирмой и своими сотрудниками. Так мы ни до чего не договорились, и мне пришлось перезванивать, чтобы добиться нормальной передачи дел. И я услышал нечто удивительное: находящийся на моём содержании человек — Иосиф Давиденко — заявил, что не позволит «питерским бандитам распоряжаться волгоградскими аптеками». При всём при том, что ему было прекрасно известно, что Ренат — мой родственник, сотрудник моей фирмы, волгоградец, и уехал в Петербург ненамного раньше меня, а аптеки — это моя законная собственность.

— Но мы же два часа назад утрясли ситуацию! — опешил я.

Святой Иосиф откровенно морочил мне голову, нёс совершеннейшую чушь, а я терялся в догадках: что он замышляет и для чего тянет время. Слушая его, я испытывал сложное чувство — бешенства, отвращения, печали, и… ревности.

Вечером мы с Ренатом обсудили наше положение. Он был настроен очень воинственно и требовал разрешить ему начать активные боевые действия вплоть до привлечения местного «офиса». Я напомнил ему, что святой Иосиф и есть местный «офис», так как волгоградский авторитет Владислав Каданников тесно взаимодействует с руководством УВД, и по сути это одна и та же структура. Да, есть такая вероятность, что можно поставить на место всю эту шайку через Коршунова, но это будет Пиррова победа — наварятся все, кроме меня. И такую победу следует встречать похоронной процессией. Неудержимый Ренат обязательно кого-нибудь прихлопнет, а мне потом расплачиваться.

Я, выражаясь поэтическим языком, с болью в сердце наблюдал пробуждение деловой активности Рената, которую ему следовало проявить в начале года, когда он был отправлен в Волгоград контролировать аптечное направление. Однако, что называется, зов песды сильней приказа командира, и, отдавшись отношениям с Таней, он пустил всё на самотёк. Тогда на фирме был порядок, нужно было всего лишь приструнить недожулика Ярошенко, тогдашнего исполнительного директора, чьи склонности проявлялись лишь при попустительстве, а при жестком контроле этот трусливый шакал готов был даже на переработки и урезание зарплаты. И Ренат упустил обоих зайцев — Таня досталась другому, а на фирму один за другим стали внедряться упыри один другого хуже: Паперно, Расторгуев, прочая пидарасня. И без преувеличения, в начале декабря мы имели ситуацию в миллион раз хуже, чем в начале февраля.