Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Тем временем и Женни переехала из комфортабельной квартиры в грязную и неуютную редакцию, где пахло типографской краской, маслом, керосином и сигарами, — чтобы помогать мужу решать различные задачи, связанные с выпуском газеты, а также рассматривать запросы, поступавшие от беженцев, подобных Энгельсу, на оказание помощи их семьям {61}.

Немного странно — но за все это нелегкое время в Кельне ни у Маркса, ни у самой Женни не появилось даже мысли уехать вместе с детьми в безопасный Трир — что было бы разумно. Арест Маркса казался неизбежным, кроме того, наблюдались все признаки того, что многотысячный гарнизон Кельна готов к схватке с населением и ждет только предлога. Однако ни Маркс, ни Женни никакого беспокойства за свою безопасность не проявляли. Причина, возможно, была отчасти в брате Женни, Фердинанде, который так умело и яростно защищал ее всю жизнь, еще со времен балов в Трире, — а теперь делал неплохую карьеру в прусском правительстве. Стефан Борн отмечал, что редкий случай несогласия Маркса и Женни как раз касался персоны Фердинанда. Борн подслушал однажды, как Маркс дразнил жену: «Твой брат настолько глуп, что еще станет прусским министром!» Эта шутка, отмечает Борн, заставила Женни вспыхнуть {62}, ибо, в то время как Маркс продолжал беспечно и открыто выражать свое презрение к Фердинанду, Женни питала к брату самую искреннюю привязанность. Их письма всегда были наполнены теплотой, а взаимная связь — очевидна. Эту дружбу омрачала лишь политика {63}. Фердинанд был приглашен к королевскому двору в Потсдаме {64} и был в близких отношениях с государственными лидерами, особенно с министром внутренних дел Францем Августом Эйхманом, который также был президентом Рейнской провинции, а также с бароном Отто фон Мантейфелем {65}, будущим министром внутренних дел. В связи с этим можно предполагать, что его сестра, даже будучи женой известного революционного агитатора и пропагандиста, могла рассчитывать на защиту и покровительство. Всем остальным могло и не повезти…

17. Кельн, 1849

Революция умерла! Да здравствует революция!

Карл Маркс {1}

История газеты «Neue Rheinische Zeitung» свидетельствует, что, когда ее издание возобновилось, контрреволюция в Европе была уже близка к полной победе. Отвратительные события 6 октября 1848 года изменили расстановку сил. Венские рабочие, студенты и национальная гвардия, возмущенные месяцами бездействия и потери всего, что они так праздновали в марте, пришли в еще большее негодование, когда австрийский военный министр Теодор Латур попытался заручиться поддержкой гвардии, чтобы помочь имперским властям подавить движение за независимость Венгрии. Рабочие захватили Латура, забили его молотками и обрезками железных труб, а затем повесили изуродованное тело на фонарном столбе. Император немедленно покинул Вену, предварительно сделав несколько заявлений, полных пустых обещаний, чтобы обеспечить безопасность своего отъезда. Однако большинству буржуа ехать было некуда. Люди заперлись в своих домах и в ужасе ждали разгула анархии; первые романтические месяцы «революции студентов» превратились в царство террора. Имперские силы были отозваны из Венгрии. Тысячи военных отправились в Вену, чтобы вернуть город королю и правящему классу. В самой же Вене 50 тысяч рабочих, студентов и национальных гвардейцев готовились к бою, распределяя оружие и строя баррикады {2}.

По некоторым оценкам, у стен Вены разбила лагерь 70-тысячная армия, ожидающая приказа главнокомандующего. Приказ поступил 28 октября, и Вену начала обстреливать артиллерия. Битва закончилась через 4 дня. Погибло 3 тысячи жителей города и 1300 солдат. 2400 человек было арестовано, 25 казнено. Этим сражением завершилось австрийское восстание, и весть об этом передавалась из уст в уста по всей Европе, ошеломленной не менее, чем несколько месяцев назад, когда здесь же, в Вене, ушел в отставку непотопляемый и всемогущий Меттерних {3}.

Маркс был в ярости от той жестокости, с которой европейские правительства ответили на революционные выступления; он буквально кипел, клеймя позором трусливый средний класс, смирившийся с этой жестокостью. Статья в газете написана с нехарактерным для него красноречием: «Безрезультатная резня после июньских и октябрьских дней, бесконечные жертвоприношения после февраля и марта — уж один этот каннибализм контрреволюции убедит народы в том, что существует лишь одно средство сократить, упростить и концентрировать кровожадную агонию старого общества и кровавые муки родов нового общества, только одно средство — революционный терроризм» {4} [40] .

40

Русский перевод дан по: К. Маркс, Ф. Энгельс. Сочинения. Т. 6.

Но, даже используя это провокационное слово, сам Маркс прекрасно понимал, что насилие не является решением. Если что и стало понятно из событий последних месяцев, так это то, что люди на баррикадах бессильны против солдат и пушек короля. Рабочие не могли противостоять хорошо вооруженной и обученной армии, которую поддерживали государство и владельцы собственности и капиталов. Оставив риторику в стороне, реалист Маркс начинает искать новое оружие. И находит — налоги. Изучая взаимоотношения людей с государством, он отмечает наличие взаимозависимости, однако толкует эти связи иначе, ставя под вопрос прежние точки зрения. Короли всегда утверждали, что граждане полностью зависят от правительства, — на взгляд Маркса, все обстояло ровно наоборот. Правители — вот кто нуждается в людях: чтобы работали фермы и фабрики, чтобы магазины снабжались товарами, чтобы корабли и железные дороги постоянно перевозили грузы. Они нуждаются в людях, чтобы те работали на них. Однако, кроме этого, они нуждаются в народе, чтобы передавать правительству вырученные деньги. Налоги — вот чем финансируются дворцы, парламенты, армия. Короче говоря — налоги финансируют само существование государства. Получается, что в государстве с репрессивным правительством люди сами платят своим тюремщикам за то, что те держат их в цепях. Маркс утверждал, что монархи чудесным образом становятся зависимы от конституционного строя, когда люди начинают понимать их «экономический секрет»; если они прекратят платить налоги, монархия попросту рухнет.

Все это он изложил в статье, вышедшей 20 октября в «Neue Rheinische Zeitung» {5}, причем удивительно, что тему подхватило Национальное собрание, даже в том выхолощенном составе, который своей властью продиктовал король после ухода в отставку третьего по счету (с 18 марта) правительства.

Новый премьер-министр граф Бранденбург был консерватором и внебрачным сыном Фридриха Вильгельма II. 9 ноября он перевел Национальное собрание Пруссии против его воли в Бранденбург, маленький городок в 35 милях от столицы. Для того чтобы обезопасить власть от народных выступлений, в Берлине были размещены войска, 40 тысяч штыков, после чего было объявлено осадное положение {6}. Видя, что сами они с ситуацией справиться не могут, члены Национального собрания обратились к народу, своим избирателям, призвав их не платить налоги до тех пор, пока Национальному собранию не будет разрешено вернуться в Берлин.

С 17 ноября Маркс с энтузиазмом повторял: «Нет больше налогов!!!» — на баннере, размещенном в шапке газеты. Кроме того, он повторил призыв вступать в Рейнский демократический комитет {8}. Через несколько дней трое мужчин, подписавших это обращение, — Маркс, юрист и президент Кельнского демократического общества Карл Шнайдер II и Шапр — были вызваны в магистрат, где их обвинили в публичном подстрекательстве к мятежу {9}. Было предъявлено доказательство этого: от Бонна до Дюссельдорфа повстанцы повторяли антиналоговый лозунг, нападали и жгли конторы налоговых сборщиков (хотя эти усилия так и не получили широкого применения, достаточного для того, чтобы всерьез навредить или угрожать правительству) {10}.

Давление властей на Маркса усилилось по всем фронтам. В начале ноября во всех офисах газеты прошли обыски, а сам Маркс был обвинен в государственной измене за опубликованное им в газете письмо {11}. В начале декабря он снова был вызван в магистрат, на этот раз по обвинению его газеты {12} — министры назвали ее худшей из всей «плохой прессы» {13} — в клевете. Ходили слухи, что Маркса должны арестовать. Тем не менее он писал Энгельсу, который все еще оставался в Швейцарии, что не прекратит публикацию статей, оскорбительных для правительства. «Эту крепость надо удержать, не сдав своих политических убеждений» {14}.

Пока Маркс сражался в бесконечных тяжбах с правительством, Фридрих Вильгельм IV с успехом угробил правительство, в таких муках рожденное 9 месяцев назад, распустив 5 декабря Национальное собрание и провозгласив «конституцию», которая дала ему возможность урезать все с таким трудом завоеванные права народа и право объявлять войну. Он великодушно назначил новые выборы (не потому, что его так уж волновало соблюдение выборного права, просто он считал хорошим жестом сообщить об этом людям, которые через многое прошли за эти месяцы). Маркс назвал эти действия короля не чем иным, как государственным переворотом {15}.

Удивительно, но этот «переворот» оказал на Пруссию благотворное, хотя и краткое влияние. Король восстановил свои законные, как ему казалось, права. Теперь вопрос заключался лишь в том, как быстро и грамотно он сможет устранить с политической арены оппозицию или то, что от нее осталось.

К середине января 1849 года сложилась благоприятная обстановка для возвращения Энгельса в Кельн, чтобы он помог Марксу пережить «крайне тяжелые времена» {16}. Вернулась и бо2льшая часть их коллег по редакции, покинувших Пруссию в предыдущие месяцы под угрозой ареста. В некоторых случаях все обвинения с людей были сняты на месте, других оправдали заочно, пока они находились в изгнании. Энгельс принял решение предстать перед судом вместе с Марксом.

7 февраля Маркс, Энгельс и издатель газеты появились в суде по обвинению в клевете на полицию в статье, посвященной прошлогоднему аресту Аннеке, а также в оскорблении главного прокурора Цвайфеля. Маркс и Энгельс оба обратились к суду с речью. Маркс возражал на обвинение в оскорблении прокурора, говоря, что газета оскорбила бы Цвайфеля, назвав его предателем народа, — однако газета просто передала собственные слова прокурора о том, что он намерен отменить все свободы, завоеванные в марте, а потому никаких оскорблений или клеветы не было {17}.