Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни
Шрифт:
Это был город, который она любила, и дом, о котором она мечтала. Париж был тем местом, куда она приехала новобрачной и откуда ухала не по своей воле. Теперь она описывала Лине коттедж в Пасси, примерно в часе езды от Парижа, который им предлагали по очень приемлемой цене. Этот шести— или десятикомнатный дом был изящно обставлен, вокруг был маленький садик {21}. Совсем рядом жил Гейне. Пока же они жили в зеленом и уютном районе неподалеку от Дома инвалидов, в красивой и уютной квартире. Красный Волк поселился с ними, и Женни приглашала Лину (по которой этот джентльмен, прозванный Марксом «Неистовый Красный Роланд», нешуточно страдал) посетить их в этом городе красоты и свободы {22}.
Однако в то же самое время, как Женни пишет подробные письма с описанием их счастливой жизни, Маркс отчаянно рассылает совсем другие письма, пытаясь найти
Он также обращается к Энгельсу, который в это время сражается бок о бок с повстанцами в Бадене: «Найди мне денег, где-нибудь… В нынешних моих обстоятельствах я не могу жить спокойно, слишком велики финансовые затруднения» {24}.
Впрочем, деньги были не самой главной проблемой. Через 5 дней после того, как Женни написала Лине Шолер о своей счастливой жизни в самом прекраном городе мира, в дверь их квартиры постучали. Представление Женни о счастливой и безопасной жизни пошатнулось. «Знакомый полицейский сержант явился, чтобы сообщить нам следующее: в течение 24 часов Карл Маркс и его супруга должны покинуть Париж», — вспоминала Женни в своих мемуарах {25}. Маркс был назван «нежелательным иностранцем, чье присутствие в столице Франции не приветствуется». Он пытался убедить власти, что вполне благонадежен и всего лишь работает над книгой по экномике {26}, однако отговорка, благодаря которой он смог остаться в Брюсселе в 1845-м, не сработала в Париже в 1849-м. Ранее Маркс сам предупреждал своих корреспондентов, что его переписку просматривает французская полиция, и если это было действительно так, то никем, кроме как мятежником, готовым к «скорому воскрешению революции» {27}, его посчитать не могли.
В постановлении о высылке говорилось, что семья Маркс может избрать для места жительства Морбийян в Бретани, в 300 милях к западу от Парижа, но для Маркса это было равносильно смертному приговору, потому что тамошние болота были рассадником всяческих болезней. Он подал апелляцию и благодаря медленной работе французской бюрократической машины выиграл месяц отсрочки, хотя и это было нелегко {28}. Маркс говорил, что над ним словно занесен «дамоклов меч» {29}. Вдобавок ко всему Женни и дети заболели, и ему пришлось играть роль сиделки {30}. В письмах он относит состояние Женни к ее беременности, но скорее всего, она находилась в сильной депрессии из-за необходимости менять место проживания в четвертый раз за четыре года. Всю жизнь Женни заболевала, когда груз проблем становился невыносим. В этих случаях Ленхен принимала на себя обязанности хозяйки дома, а Карл (сам не понаслышке знакомый с заболеваниями, вызванными стрессом) поддерживал легенду о том, что недуг Женни связан исключительно с физическим недомоганием.
Что касается его самого, то в качестве щита от надвигающейся катастрофы он использовал интеллектуальный труд. У него был замечательный способ разделять дела и личную жизнь (один писатель говорил, что Маркс считал подобные страдания буржуазным баловством, непростительным во время войны) {31}. В июльском письме к Фрейлиграту, описывая свои финансовые трудности, он предложил говорить о политике, чтобы отвлечь его от частных переживаний {32}. И даже в полном отчаянии и безденежье нынешнего июля, без малейших перспектив на будущее, он писал Вейдемейеру: «Наши личные обстоятельства плачевны, и тем не менее я доволен. Все идет очень хорошо».
Он считал, что на поверхность выплыли все внутренние взаимные конфликты тех, кто победил рабочий класс Европы в прошлом году, и теперь игроки злобно уничтожают друг друга {33}. На протяжении всего лета, пытаясь финансово обеспечивать свою семью, Маркс рассмотрел массу возможных прибыльных схем — от написания брошюр по экономическим вопросам до публикации новой газеты в Берлине. Он даже обратился
к своему старому издателю Леске, долг которому за ненаписанную книгу по политэкономии так и не был погашен, чтобы узнать, не заинтересован ли тот в публикации его работ. Однако все эти схемы оставались просто схемами до середины августа — когда Франция окончательно отказала Марксу в праве проживания в Париже и поставила условие: либо он отправляется в Бретань, либо — прочь из страны. Таким образом, перспективы его дальнейшей жизни были даже более мрачными, чем в то время, когда он покидал Кельн {34}.От отчаяния Маркс написал молодому немецкому юристу и социалисту Фердинанду Лассалю, ища у него финансовой поддержки, чтобы вывезти семью из Франции. Он просил Лассаля сохранить его обращение в тайне, но Лассаль, видимо, обсуждал положение Маркса с кем-то публично, что привело Маркса в ярость. Маркс терпеть не мог выглядеть слабым или уязвимым и не хотел, чтобы его враги были посвящены в его трудности {35}. Он говорил Фрейлиграту, что находит ситуацию «несказанно раздражающей» и что «самое тяжкое бедствование лучше публичного попрошайничества» {36}. Несмотря на уязвленную гордость, он принял от Лассаля деньги. У него не было иного выхода.
Маркс просил у французских властей выдать ему французский паспорт, чтобы переехать в Швейцарию, но ему отказали; единственным возможным местом переезда для него была Англия {37}. 23 августа он писал Энгельсу в Швейцарию, что покидает Францию и едет в Лондон, но Женни вроде бы разрешено остаться еще ненадолго, чтобы уладить все дела с переездом {38}. В более раннем письме к Энгельсу он настаивал на необходимости заняться коммерческой или литературной деятельностью {39}. Когда отъезд в Англию стал неизбежен, Маркс умолял Энгельса присоединиться к нему, уверяя, что найдет деньги на издание немецкой газеты в Лондоне. «Я все рассчитал точно… Ты не можешь больше оставаться в Швейцарии. В Лондоне мы займемся бизнесом… Я очень рассчитываю, что ты не оставишь меня в беде» {40}.
Маркс выехал из Парижа на следующий день и пересек Ла-Манш 26 августа {41}. Женни, Ленхен и дети остались в Париже еще на две недели, хотя полиция не оставляла их в покое и с большой неохотой позволила им остаться {42}. Если в первый раз Женни испытала весь ужас политической и личной драмы изгнания их с Марксом из Парижа вместе с многочисленными друзьями и соратниками ее мужа, то на этот раз она чувствовала только страх и отчаяние. Она была на седьмом месяце беременности, и по парижской жаре ей было трудно передвигаться. Нашлось несколько друзей, готовых помочь ей. Гейне, который был ближе всего к их семье в Париже, был все еще там, но у него были парализованы рука и нога, он напоминал скелет и весил всего 70 фунтов. Чтобы заглушить боли, он принимал три разных вида морфина и никогда не выходил из своей комнаты, хотя и продолжал писать стихи, диктуя их почти шепотом — из-за частично парализованного подбородка {43}. Этот человек, который когда-то спас малютку Женнихен от смерти, ничем не мог сейчас помочь Женни Маркс.
Чуть больше чем за месяц все прекрасное будущее, о котором грезила Женни, обратилось в прах. Теперь она отправлялась в Англию — холодную и дождливую страну, которой совсем не знала. С щедро ссуженными Фрейлигратом 100 франками Женни, Ленхен и дети (которым было уже 5, 3 и 2 года) отправились в Кале 15 сентября, а затем сели на пароход, идущий в Англию {44}. Многих своих попутчиков Женни знала лично и попыталась собрать все силы для путешествия. Она говорила, что люди, которые «клинком и пером воевали за счастье бедняков и всех угнетенных, были рады получить возможность заработать себе на жизнь за границей». Тем не менее, сама она ехала туда лишь с одной целью — после 6 лет неопределенности и неустроенности ей хотелось просто отдохнуть {45}.
Часть III
Бегство в викторианскую Англию
19. Лондон, 1849
Ад — это город, похожий на Лондон…
Мало справедливости и еще меньше — сострадания.
В 1849 году двухдневное путешествие через Ла-Манш из Франции в Англию было трудно и для более сильных натур, но от Женни оно потребовало всех сил, душевных и физических, какие она только могла собрать. Ей было 35 лет, она была на седьмом месяце беременности и с мая, после изгнания из Кельна, практически постоянно путешествовала, переезжая с места на место.