Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни

Посол Британии в Вене писал: «На Англию смотрят как на место, откуда не только исходит революционная пропаганда, но и поощряется разжигание мятежей и убийств» {47}.

Брат Женни, Фердинанд вон Вестфален, был одним из тех, кому наиболее активно угрожали экстремисты в Лондоне. В декабре прошлого года он стал министром внутренних дел Пруссии и, таким образом, отвечал за внутреннюю безопасность государства. 1 января он издал довольно жесткое постановление: запрещалось проводить политические митинги и собрания без полицейского надзора, а газетам для того, чтобы получить разрешение полиции издаваться, нужно было заплатить огромный налог {48}. Энгельс писал Марксу, комментируя это: «Твой зять с похвальным рвением выжигает всякую крамолу в Пруссии. Единственное мое опасение состоит в том, что этот прусско-бюрократический Брут скоро наложит лапу и на твои публикации, а это, увы, положит конец денежным поступлениям» {49}.

Англия вступала в золотой век капитализма, Пруссия открывала десятилетие реакции {50}.

Среди главных задач Вестфалена было — держать любые революционные материалы подальше от Пруссии. Все железнодорожные станции были взяты под контроль, количество сотрудников охранки увеличено, устроены засады и различные ловушки для того, чтобы задерживать распространителей запрещенной литературы. Причем рвение это не было ограничено одной лишь Пруссией или Германией. Фердинанд был убежден, что сердце революции бьется в Лондоне, и потому весной 1851 года послал в Англию своих агентов, чтобы искоренить заговорщиков, одного из которых он знал очень хорошо {51}. (Со своей стороны, Маркс публично называл Фердинанда «слабоумным и фанатичным ретроградом».) {52} Вестфален был уверен, что королева согласится выдворить из стран революционных агитаторов, если они будут пойманы с поличным. Материал расследования должен был выглядеть убедительно — и совсем необязательно быть правдивым {53}.

Как раз в это время немецкий шпион Вильгельм Штиберв и обратил внимание на кружок Маркса. Он нанял человека по имени Чарльз Флери — тот должен был представиться редактором газеты по имени Шмидт, якобы приехавшим на выставку в Лондоне. На самом деле Флери должен был следить за немецкими радикалами в английской столице, а отдельно — за частной жизнью Маркса. Вторую часть информации следовало передавать лично брату Женни {54}.

На практике это означало следующее: беременность Ленхен было уже невозможно скрыть; сам Маркс был под пристальным вниманием как прусских властей, так и политических конкурентов, а самое неприятное — за ним следили и его жена, и ее семья. Он должен был делать все, чтобы не быть уличенным в отцовстве. Любое подтверждение его неверности сделало бы из него посмешище среди противников и испортило бы его политическое реноме. В личном аспекте все было еще хуже. Его измена могла буквально убить Женни, которая и так уж вынесла ради него столько страданий. Более того, Маркс рисковал просто-напросто потерять свою семью. Узнав о трагедии Женни, Фердинанд (до сих пор обращавшийся к ней в письмах «моя дорогая, нежно любимая Женни» {55}) мог убедить ее вернуться к матери в Пруссию, где она могла бы воспитывать своих детей в комфорте и безопасности.

Вполне вероятно, что Марксу было пока не до будущего ребенка Ленхен, его слишком одолевали насущные проблемы, которые следовало решать немедленно.

В конце апреля Маркс сел на поезд и отправился навестить Энгельса. Легко представить себе разговоры этих двоих. Энгельс, вероятнее всего, от души сочувствовал затруднительному положению своего друга. А вот что могло происходить между двумя женщинами в тесной квартире на Дин-стрит? Женни и Ленхен были близки с детства. Теперь же между ними пролегла пропасть отчуждения, враждебности и печали. Единственной альтернативой для Ленхен было родить ребенка и оставить дом Маркса — или же отказаться от ребенка… и все равно, скорее всего, оставить дом Маркса. Казалось, не существует сценария, при котором она могла бы остаться жить в этой семье или чувствовать себя комфортно. Что до Женни — она уже убедилась, что Маркс был отцом ребенка Ленхен… и потому жизнь ее была разрушена. Она никогда не требовала от него ничего, кроме любви и верности, — а взамен отдала ему все.

Женни не вставала с постели, принимая каждый час по ложечке бренди и портвейна, чтобы успокоиться. Для Франциски она наняла кормилицу — потому что боялась, что девочку постигнет участь Фокси, если Женни будет кормить ее сама, находясь в состоянии такого стресса {56}. Ленхен заботилась об остальных детях. Лаура и Эдгар были еще слишком малы, чтобы почувствовать напряжение в доме, но Женнихен, которой в мае исполнялось 6 лет, уже вполне могла чувствовать его, хотя и вряд ли понимала. С первых своих фотографий смотрит она взволнованным взглядом ребенка, испуганного и уставшего от взрослых бед.

Она была бледная и худенькая, с огромными темными глазами, казавшимися еще больше, чем были на самом деле. Годы спустя она говорила Лауре, что с детства «привыкла держать в себе все, что меня огорчало. Я не могу говорить о том, что причиняет мне боль» {57}.

Маркс вернулся в Лондон ко дню рождения Женнихен, 1 мая. С того периода не сохранилось ни единой строчки писем о том, что было решено насчет ребенка Ленхен — но и так понятно, что Энгельс согласился взять вину на себя {58}. Оба друга должны были прийти к этому логичному решению. Энгельс никогда не заботился о своей репутации, особенно в отношении женщин. И, учитывая эту самую репутацию, история с беременностью Ленхен никого бы в эмигрантских кругах не удивила. Это даже в каком-то смысле спасло бы саму Ленхен от позора; даже сплетники сказали бы, что ее соблазнил настоящий эксперт. Это была ложь, на которую Ленхен согласилась.

Поверила ли Женни? Нельзя сказать наверняка. Но можно ли представить, что при таком тесном и близком сосуществовании на протяжении долгих лет она не знала правду? У них с Марксом был долгий брак, они с Карлом были больше чем просто близки. Любые проступки, совершенные в отсутствие одного из них, можно было бы скрыть лишь на время, но потом все тайны становились явью; она догадалась бы по взглядам, даже по молчанию. Женни угадала бы ложь мгновенно. Женщина в таких обстоятельствах сразу понимает, что муж ей изменил, даже если очень не хочет в это верить.

Единственное упоминание Женни о беременности Ленхен выглядит загадочно. В своих мемуарах она пишет: «В начале лета 1851 произошло событие, о котором я не хочу распространяться подробно, хотя оно значительно способствовало увеличению наших проблем как личного, так и житейского характера» {59}.

Маркс всегда гордился своим умением отринуть личные проблемы ради работы и высоких целей, но той весной ему нужно было бы быть сделанным из стали, чтобы пережить подобное потрясение. Его семейная драма достигла трагического крещендо, и одновременно он узнал, что его коллеги по Коммунистическому союзу арестованы в Пруссии. Один за другим они попадались в сети, расставленные братом Женни. Первым был задержан в Эльберфельде портной Петер Нотьюнг, это произошло 10 мая. Полиция нашла у него документы, благодаря которым за восемь дней было арестовано еще несколько человек. Среди них — Лесснер, уехавший из Лондона под чужим именем, чтобы вести революционную пропаганду в Пруссии; Герман Беккер, начавший в апреле публикацию работ Маркса; Роланд Дэниэлс, кельнский доктор, помогавший в 1848 году Женни и Марксу найти квартиру в Кельне; и Генрих Бюргере, когда-то приехавший вместе с Марксом из Парижа в Брюссель. 12 сподвижников и товарищей Маркса обвинили в государственной измене и попытке государственного переворота. 11 из них были арестованы {60}. Единственным, которому удалось бежать из Пруссии, был Фрейлиграт, приехавший в Лондон на третью неделю мая {61}. Вскоре начали приезжать и другие, опасаясь арестов. К концу июня большинство из так называемой «партии Маркса» оказались либо в прусских тюрьмах, либо в изгнании в Лондоне.

В письме Энгельсу Маркс обвиняет в случившемся людей Виллиха. Он говорит, что игры в революцию и громкая показуха разозлили прусские власти. «Эти надутые пузыри прекрасно знают, что нет ни заговора, ни даже какой-то реальной цели… Все они лишь хотят казаться опасными… Была ли когда-нибудь такая партия, чьей единственной целью было бы покрасоваться?!» {62}

Перед самым арестом Дэниелс успел отправить Марксу анонимное письмо, поручив ему избавиться от всех компрометирующих материалов, потому что готовятся обыски и в Англии. Маркс велел Энгельсу все сжечь, а самые важные документы спрятать у Мэри. Энгельс выполнил указание, а затем уехал в Лондон, чтобы быть с Марксом и друзьями {63}. Здесь он пробыл с 31 мая по 15 июня, и хотя основные цели его визита были политические, он, без сомнения, внес успокоение в нервную жизнь семьи накануне рождения ребенка Ленхен, заодно укрепив впечатление, что именно он и является отцом. Впрочем, рождения ребенка он так и не дождался, вернувшись в Манчестер {64}. Ленхен родила сына 23 июня 1851 года. Она назвала его Генри Фредерик, коротко — Фредди {65}.

Маркс пытался спастись от проблем бегством в свой любимый читальный зал, чтобы поработать там над книгой — в этом году он исписал уже 14 тетрадей {66}, — однако в письме к Энгельсу он признается, что напряжение дома и чрезвычайные финансовые затруднения делают какие-либо занятия невозможными.

«Дом напоминает крепость на осадном положении. Ночи напролет я провожу в отчаянии и злых слезах. Разумеется, я почти ничего не могу сделать. Мне жалко мою жену. Основная ноша легла на ее плечи, она права. Промышленность гораздо более продуктивна, чем брак. В довершение всего, как ты помнишь, по природе я очень нетерпелив, временами даже нетерпим, и потому часто теряю выдержку» {67}.

Ленхен не записывала ребенка до августа, целых 6 недель после рождения. Когда же сделала это, то указала только себя в качестве матери, на месте имени отца остался прочерк. Неясно, жила ли она в этот период на Дин-стрит вместе с ребенком {68}. Женни писала Стефану Борну, что Ленхен съехала, но, кажется, ненадолго {69}. В любом случае этот период был пыткой для всех участников. Останься Ленхен в квартире, съехай с нее — все это одинаково вызвало бы подозрения. Сообщество, которое Маркс беспощадно атаковал после арестов членов Союза, гудело от слухов. А над всем этим стоял личная трагедия Ленхен и Женни. Если бы Ленхен ушла от Марксов, она порвала бы с единственной семьей, которую могла считать своей, и осталась бы в чужой стране совершенно одна, даже не говоря по-английски, — либо принуждена была бы вернутся в Рейнланд, опозоренная. Для Женни же Ленхен всегда была лучшей и незаменимой подругой и помощницей. Да и кто, кроме Ленхен, согласился бы разделить с ними их нищенскую жизнь, не требуя взамен ни гроша?