Кармелита. Наследники: игры на вылет
Шрифт:
– Ты как?! – она потрясла его за плечо. – Эй!
Крылова задергалась – парень терял сознание…
Хитана сожгла карты. Она больше не верила им, просто потому, что они не поддавались ей. Соловьевой стало не по силам то, к чему она так стремилась двадцать лет назад. Она не смогла быть шувани. Это оказалось куда сложнее. Она вообще не смогла бы ничего, если бы не рассказ Розы. Это случилось в последний месяц беременности. От Лексы. Почему она не покончила с собой? Струсила. Самоубийство – шаг сильных. Не слабых.
Хитана всегда боялась смерти, как и любой другой человек, но больше. Сознание формируется долгими годами, строя по кирпичику маленький собственный мир,
Быть не таким, как все – это как? Это опасно. Просто потому, что быть не как все – значит жить по-другому. Мы опустим бытовые подробности, такие как еда и сон, секс и взросление. Они не играют в жизни избранных никакой роли. Они есть для того, чтобы человека относили к типу хордовых, к классу млекопитающих и прочее-прочее. Ключевыми здесь являются моменты мировоззрения. Лекса был уникальным в своем роде, совмещающим в себе несовместимое. Его животные манеры резко контрастировали с богатым духовным началом. Каждый, кто хоть немного знал его, был уверен, что не будь Лекса собой, он не стал бы столь великим…
Хитана прислонилась спиной к голой кирпичной стене, закрыв глаза. По коже пробежали мурашки. Она снова и снова возвращалась мыслями к тому дню, когда ей стало известно о том, что её отец на самом деле не тот, за кого себя выдавал.
Соболев Бахти у цыган получил прозвище «ювелир» за то, что делал разнообразные украшения. Никто не догадывался даже, что у этого прозвища есть вполне себе реальная подоплека. Никто, кроме Лексы. И как он умудрялся всё и про всех знать? Телепатией Саппоро не страдал, а вот прислушиваться любил. Иногда не нужно подслушивать – главное, уметь фильтровать услышанное, деля его по критериям правдивости.
Чужие тайны – мрак. Мрак, в котором не видно ни лучика света. Порой хранить их становится сложнее, чем свои. Насколько знала Хитана, Лекса вызвался молчать о том, что узнал одним из первых о Бахти потому, что считал того своими другом. А был ли Соболев благодарен за столь великодушную услугу? Когда Роза рассказала всё об их отношениях, шестнадцатилетняя тогда Хитана не могла произнести ни слова – она рыдала. Рыдала и надеялась, что сейчас всё это окажется сном, но не явью! Наивность Соловьевой была поразительной. Цыганка наотрез отказывалась верить сестре человека, который превратил её жизнь в Ад.
Хитану можно было понять – не каждому, пережившему такое, удается выкарабкаться. Ад… Но что этот Ад, по сравнению с тем, в котором жила её мать?! Девчонка не поняла, как сильно стоит ненавидеть отца даже тогда, когда узнала правду о смерти Катерины. О глупой смерти, которой могло бы и не быть! Отец предал дочь раньше, чем кого бы то ни было! Раньше, чем Лексу, Катерину, своих родителей! Раньше! Бахти предал её тем, что бросил на произвол судьбы любимую женщину, родившую ему ребенка, прикрываясь собственным достоинством. Он не мог взять в долг у кого-то! Он не хотел быть обязанным! Отказавшись
от грязных денег Саппоро, он загнал жену в могилу и считал себя победителем! Хитана искала объяснение такому поступку и не находила его. Она не могла себе признаться в том, что пора посмотреть горькой правде в глаза.При обиде, при сильной обиде на кого-то, человек всегда поступает предсказуемо – он идет мстить. Единицы могут сдержаться. И таких всё меньше. А вот простить не может никто. Это действительно правда. После Христа прощение чужих грехов, путем собственных мучений, стало просто словосочетанием. Такой Подвиг был по силам только Иисусу!
Соловьева не понимала смысла фразы о том, что только месть справедливо решает все споры, но ей казалось, что это будет самым правильным выходом из того замкнутого круга. Имела ли она право на ТАКУЮ месть? Хитана прекрасно знала, что нет. Не имела. Но сделала. И вина стояла над ней все эти годы, как палач над жертвой с занесенным топором. И вот настал тот момент, когда топор должен покарать! Таково уж его свойство и не нужно делать удивленный вид, зная свои промахи. Играть в человека крайне инфантильного и сломленного – план по спасению? Вряд ли.
Есть ли хоть одно оправдание для того, кто покушался на жизнь другого человека? Убийство считается самым страшным грехом, что бы ни говорили. Однако есть прочно обосновавшееся мнение, что люди не становятся жестокими сами по себе – такими их делают окружающие. Цыганка осуждала Саппоро за то, что он решает судьбы других, но сама оказалась не лучше, а может, и хуже… Жертва превзошла маньяка по изощренности? Такое возможно? Хитана задавала себе много вопросов, на которые не находила ответов, а если и находила, то тряслась от осознания ужасности действительности.
За дверями предбанника, где сидела Хитана, послышались два голоса. Она их узнала. Но легче не стало.
Они вошли резко, пустив холодный ветер, который тут же задул остатки огня в печи. Сидя на полу, цыганке показалось, что это вовсе не муж с теткой, а два жреца, пришедшие сюда с того света и посланные самим Лексой. Хитана коротко вскрикнула и обернулась, хотя знала, что её фантазия, все чаще переходящая в навязчивые маниакальные идеи, просто забавляется.
– Здравствуй, – хрипло произнесла Роза. Её старушечье, все в морщинах и глубоких впадинах, лицо было непривычно-белым. Губы обветрились, и казалось, покрылись чешуей.
Лачо же стоял молча. Как истукан. В карих и покрасневших от перенапряжения глазах застыло осуждение. Хоть его правая рука и была в кармане брюк, но Хитана кожей почувствовала, что она сжалась в кулак. Ледяной ужас и приступ нарастающей паники сковал женщину от макушки до пят. «Неужели он знает?!», – пронеслось в голове. Если бы он сейчас сорвался и избил её, то, наверное, стало бы проще.
Лачо медленно поставил дипломат на пол в углу и, скинув ботинки бесшумно, почти как кошка, удалился. С давних пор это было его обычное возвращение. Правда, с приездом Киры он вдруг начал проявлять больше заботы по отношению к жене, но внутри оставался таким же отстраненным.
Хитана хотела встать, чтоб её взгляд был на уровне глаз Розы, но она вдруг почувствовала такую слабость, какая бывает только у больных гриппом в самый пик болезни. Женщина лишь чуть отодвинулась и отвернулась – не хватало смелости спросить, зачем пришла Саппоро. Не спросила, потому что знала.
– Хорошо, что ты не рассыпаешься в комплиментах и объятиях, – сказала Роза с усмешкой. Сейчас она была не совсем уместна, но помогала контролировать себя хоть как-то. – Мне не надо объяснять, что раз я пришла сама, то твои оправдания не будут иметь силы?