Картограф

«Вязь, вязь, вязь, - бессмысленно повторял Филя, катая слово во рту.
– Вязь... зязь... Витязь».

Сомнений не было. Это была стрела для Вити. Лягушка полезла за ней в сено, но вытащить не успела. До чего разумное животное!

Филя вернулся в дом, где Витя пристроил лягушку на блюдечке возле чайника и ворковал над ней, как мать над младенцем.

– У меня для тебя кое-что есть, - сказал Филя и протянул ему стрелу.

– Где ты это взял?

– В сене. Там, где сидела лягушка.

Пораженный, Витя молча рассматривал стрелу.

– Это она, - пробормотал он.
– Заговоренная стрела! Осталась только карта, и все...

– Что все?

– Все, - тупо повторил Витя. Больше за вечер он не сказал ни слова. Со стрелой он не расстался и на ночь. Филя помыкался-помыкался и лег на тюфяк спать, где незамедлительно уснул, усталый и впервые за эти дни довольный собой.

Буквоед

– Ты чего нервный?
– спросил Витя, когда Филя опрокинул вторую по счету чашку с кофием. На белоснежной скатерти расплылось пятно. Варвара Михайловна с тихим вздохом присыпала его крупной солью и начала потихоньку убирать посуду со стола.

– Почему они молчат?
– в тоске заломил руки Филя.

– Кто?

– Полиция. Как ты думаешь, они ищут Настеньку?

Витя раздумчиво повертел в руках кусок сахара и ловко бросил его в рот.

– Ищут-то они ищут, только вот едва ли найдут. Знаешь, сколько в Бурге народу живет? Миллион, а то и больше! А если считать села, типа нашего, так и все пять миллионов будет.

– Но ее же кто-то должен был видеть! Дворники, соседи. Опросить нищих, попрошаек всяких, они целый день на улице.

– Тебе бы в сыщики пойти, - усмехнулся Витя.
– Может, этот твой краб в бегах, скрывается? Окопался где-нибудь и ищи-свищи ветра в поле. А если он совсем краб, как ты говоришь, так мог и в заливе укрыться. Отковырнул льдину и бултых!

– О нет!
– вскричал Филя, живо представляя, как исчезает в темной пучине Настенькина голова. Нет, нельзя в это верить, иначе случится! Надо быть стойким, сестра хотела бы видеть его таким.

– Да шучу я, шучу, - сказал Витя.
– Ты, брат, поезжай в участок, пни их как следует, а то они разведут тягомотину, не дождешься.

– Точно!
– воскликнул Филя.
– Поеду. Подвезешь?

– Без проблем.

И они поехали в участок. Уже сидя в Витином автомобиле, Филя вспомнил, что дал стряпчему неверный адрес. Он-то думал, что будет жить у тетки, на Пушкина, а вышло так, что заселился в Малярово. Кто бы его там разыскал? Дурья башка, надо было раньше сообщить! Как это он не догадался? Все нервы, суета, губ дрожанье.

За пару кварталов до участка Витя остановился и сказал:

– Вылезай, дальше не поеду.

– Боишься?
– спросил Филя, безнадежно пытаясь натянуть на уши картуз.

– Ничего я не боюсь. Просто у меня дела в другой стороне. Ну, вылезай скорее, чего расселся!

Филя улыбнулся и выскочил на мороз.

В участке, как и в день приезда, яблоку было негде упасть. Пара дворников волокла по коридору обросшего вшивого бродягу, который горланил запьянцовскую песню. Порхали стряпчие с кипами бумаг. Треск телефонов, неумолкаемый гомон, стоны, доносящиеся из подвала, - все это сливалось в симфонию благодатного полицейского делопроизводства. Филя присел на стульчик и принялся ждать, когда на него обратят внимание. Он сидел долго, не меньше двадцати минут, пока его не окликнули.

– Филимон! Что ты здесь делаешь?

– Ромэн Аристархович, - обрадовался Филя.
– Сколько лет, сколько зим!

Ромэн Авдеев, немолодой, лысеющий следователь, задушевно обнял Филю.

– Ты давно ли приехал?
– спросил Авдеев, вертя Филю, как тряпичную куклу.
– Какой стал, не узнать! Похудел, возмужал. Как Настенька?

Филя поник:

– Именно поэтому я и здесь. Ромэн Аристархович, беда случилась. Настеньку похитили.

– Как?! Кто? Пойдем ко мне в кабинет, расскажешь. Будет тебе, не плачь, ты же парень! Вот, возьми мой платок, он чистый.

Филя всхлипнул и принял платок.

Управа занимала нижний этаж огромного особняка старинной постройки. Главный коридор ветвился на несколько побочных, двери кабинетов то и дело хлопали, как уши слона, грозя сбить проходящих мимо.

– Не отставай, - сказал Авдеев, видя, что Филя заглядывает с надеждой в кабинеты.
– Кого-то ищешь?

– Городового, который меня сюда привел.

– Как его зовут?

– Не знаю. Не спросил. Он большой, толстый, лет сорока.

– Они все такие, других не держим. Да на кой черт тебе городовой? Я быстрее разберусь.

Только они повернули за угол, на Авдеева напал узкий, как глист, стряпчий и принялся лопотать:

– Стойте, Ромэн Аристархович. Битый час вас ловлю. Вот бумаги по делу Денисова, взглянете? Что, торопитесь? Ах, как это некстати! Меня Сам послал, говорит, срочно. Ищи, дескать, Авдеева, из-под земли добудь, а чтоб подписано было.

– Давай сюда, - буркнул Авдеев и не глядя подмахнул документ протянутым пером. Когда стряпчий скрылся в двери, он усмехнулся.
– Развелось дармоедов. Раньше все следователи заполняли, а теперь решили, что бумажная работа не для нас, наняли всякий сброд. Бегают, прохода не дают.

– Так вы же сами говорили, что не любите бумажную работу!
– заметил Филя.

– Не люблю. А еще меньше люблю, когда жалованье уменьшают. Я уж лучше заполню сто формуляров, и на бутерброд не голодную слезу намажу, а маслице. Поверишь, нет, у нас стало столько бумажек, что они изо всех щелей хлыщут, как вода. Страшно шкаф открыть - погребет.

Они дошли до кабинета с надписью «Следственный отдел», и Авдеев распахнул дверь, приглашая Филю войти. Комната была почти пуста, если не считать седовласого следователя, изогнувшегося над столом. Он методично перекладывал мелочи из одного ящика в другой.

– Это Евлампий Лукич, не обращай на него внимания. Спятил лет шесть тому назад: бандиты пытали его раскаленной кочергой. На пенсию нельзя - герой участка. Вот и сидит этаким памятником служебному подвигу.

Филя с жалостью посмотрел на Евлампия Лукича и подумал, что со стороны Авдеева было довольно бестактно обсуждать его в третьем лице, да еще и таким тоном. Но старик совершенно не обратил на них внимания, он подслеповато щурил глаза, разглядывая невесть откуда взявшийся камешек.

– Сердолик, - промямлил он, нежно беря камешек трясущимися пальцами.
– Полежи здесь, родной, придет и твой черед.