Карты Любви : Священник

И я думаю о Сейнте... Он следующий.

Я снова набираю номер и солгу, если скажу, что у меня немного не учащается пульс, пока я в ожидании голоса брата. У него есть способ заставить нервничать самых крепких мужчин. Даже моему отцу некомфортно находиться с ним в одной комнате.

– Джудас.

– Сейнт.

– Что тебе нужно?

– Нам нужно встретиться.
– Он определенно не захочет обсуждать такое по телефону. Можно пытаться проговорить это с ним через защищенную телефонную линию, но этот параноик все равно не скажет ни слова.

– Хорошо. В твоей церкви, завтра утром.

– Что? Ты никогда не назначал встреч с утра.

– Ты хочешь встретиться или нет?

Я вздыхаю.

– Ладно. Во сколько?

– В девять.
– Звонок обрывается, и я хмурюсь. Он когда-нибудь спит?

Внезапно зажигается лампа в углу, и я щурюсь от света, проникающего в комнату. Делайла прислоняется к стене, с одного плеча свисает джемпер размера оверсайз, концы рукавов сжаты в ее кулаках. Она обнимает себя, и ткань поднимается вверх, обнажая под ней кружевное нижнее белье. Эти проклятые шерстяные гольфы: один до колена, а другой спущенный. Она - воплощение невинности, и мне хочется погрузить в нее свой член и осквернить ее. Каждый чертов раз.

– Что ты делаешь?
– спрашивает она, ее голос все еще хриплый от сна.

– Подойди.

Она немедленно подчиняется, приближаясь к тому месту, где я сижу в тени. Мои пальцы скользят по мягкой коже на задней стороне ее бедра, и я подтягиваю ее к себе, пока она не оказывается у меня на коленях, ее ноги расставлены с обеих сторон от меня. Я просовываю ладони под ее джемпер, чувствуя обжигающий жар ее спины. Свернувшись в клубок, она прижимается к моей груди, пряча голову под моим подбородок. Она - как теплый сонный котенок.

– Почему ты встал?
– шепчет она.

– Я должен был сделать пару звонков.

– Знаешь, ты можешь делать все свои злодейские дела при мне, - бормочет она, и я смеюсь.

– Злодейские дела?

Она кивает у моей шеи.

– Тебе не нужно было вылазить из постели.

– Я ничего не замышляю. Не выдумывай!

Она поднимает голову и кладет руки мне на плечи. На пухлых губал появляется игривая улыбка, а ее взгляд падает на мой рот.

– Если бы это было правдой, то я все еще лежала бы в постели с горячим священником, - наклонившись, она прижимается губами к уголку моего рта.
– Но вместо этого я сейчас здесь, в компании изворотливого наркобосса.

– Ты считаешь, что священник горячее?

Она пожимает обнаженным плечом, и ее руки оборачиваются вокруг моей шеи.

– Ну, я не знаю. Мне всегда нравились плохие парни.

– Ах, вот как, - схватив ее за задницу, я укладываю ее на обеденный стол.

– М-м-м, - она подносит губы к моему уху.
– Вот почему я трахнула священника в исповедальне. Ведь тогда ему было так плохо.

Я стону, и она откидывается, глядя на меня сквозь длинные ресницы. Одна сторона ее нижней губы исчезает между зубами, и она понятия не имеет, что делает со мной этот взгляд. Эта девушка может одним взглядом превратить мой член в камень.

Прижав губы к ее шее, я провожу языком по ее коже. Мои пальцы касаются кружева ее нижнего белья, и легкий хриплый вдох, который у нее получается, оказывается самым сладким звуком на свете. Отодвинув кружево в сторону, я вонзаю в нее два пальца, и это прекрасно, правда. Ее губы раскрываются, ресницы трепещут, а волны темных волос ниспадают до талии. Все вокруг замирает на секунду, мир задерживает дыхание, чтобы засвидетельствовать ее совершенство.

Ее ногти скользят по моей шее, и я улыбаюсь, когда она начинает терять контроль. Она такая податливая, такая послушная, такая влажная для меня.

– Я хочу попробовать тебя, ягненок, - выдыхаю ей в обнаженную кожу горла.

Падая на колени, я отодвигаю ее нижнее белье в сторону и делаю то, что должен. На вкус она похожа на грех и спасение, сладкое искушение и жгучую пытку. Ее рука тянется к моим волосам, царапая ногтями кожу головы.

– Джудас, - ее голос дрожит вместе с бедрами, все ее тело туго натянуто, как тетива лука, словно в ожидании, когда ее спустят. Ее спина ударяется о стол, а ноги обвивают мои плечи. Ее тело изгибается, словно она одержима, а я экзорцист, пытающийся разорвать ее пополам. Через несколько секунд ее отпускает это звенящее напряжение, и она разбивается на части. С каждым касанием, каждым прикосновением моего языка к ее телу, с каждым движением моих пальцев она оживает. Когда ее тело, наконец, расслабляется, она падает, как сломанная кукла.

Поднявшись на ноги, я смотрю на нее, растянувшуюся на моем обеденном столе: ее темные волосы рассыпались вокруг нее орелолом, а грудь тяжело поднимается и опускается.

– Если ты думаешь, что сможешь меня отвлечь, то это не сработает, - выдыхает она.

Я смеюсь, задирая ее свитер и целуя живот.

– Ах, милая Делайла, ты там, где я хочу. И ты вполне успешно отвлеклась.

Сев, она соскальзывает со стола и просто идет через гостиную, покачивая бедрами.

– Ты идешь спать?
– она одаривает меня чувственной улыбкой, и я инстинктивно следую за ней. И кто теперь отвлекся?

***

Я замечаю Сейнта на скамье в первом ряду, его голова опущена, а руки сложены перед собой. Даже с расстояния в Сейнте ощущается что-то неправильное. Он слишком неподвижен. Например, когда вы идете в лес и не слышите щебетания птиц, это вызывает тревогу. Ощущается неестественно. Вот чем является Сейнт: леденящая душу тишина леса с хищником в самой ее гуще. Я сажусь рядом с ним и жду, потому что я знаю, как он относится к общению с Богом. Через несколько секунд он поднимает голову и смотрит прямо перед собой.

– Ты хотел поговорить, ну, вот, я тебя слушаю.

– Мне нужна услуга.

Наконец, он обращает на меня взор ледяных глаз, выискивающих проявления слабости.

– Твои просьбы становятся утомительными, Джудас.

Вздыхаю. Он такой драматичный.

– Две за последние пару месяцев. До этого, в последний раз, когда я просил тебя о чем-либо, нам было четырнадцать, и я был должен тебе грех, только чтобы ты не рассказывал маме.

– Я не раздаю услуги просто так.

– Я буду тебе должен.

– Ты не можешь быть должен больше, чем один грех за раз.
– Мы установили эти правила, когда нам было двенадцать, после того как я задолжал Сейнту столько грехов, что он решил обналичить все за один день. Мы ходили в строгую католическую школу и постоянно пытались отчислить других. Он заставил меня порезать покрышки директору школы, разжечь огонь в кафетерии, ударить в нос Дэвида Лоутона и быть пойманным с рукой в трусах Дейзи Джонсон в женской раздевалке. Из-за последнего меня и исключили.